– Придержите язык, – велел его друг.
С минуту мы изо всех сил напрягали слух, но так ничего и не услышали.
– Вам померещилось, Джон, – наконец сказал Генри, и мы двинулись дальше.
Однако, когда мы приблизились к выходу из переулка, несколько темных фигур внезапно выступили из тумана перед нами, а в следующее мгновение сильная ладонь зажала мне рот, и я оказался не в силах пошевелить руками, стиснутыми железным захватом. В темноте и тумане я не мог толком разглядеть, что происходит, но услышал звуки борьбы, свидетельствовавшие о сопротивлении Генри налетчикам, и увидел, как падает на землю фонарь. Потом мне показалось, что моего друга сбили с ног. Мистер Памплин исчез в тумане, как только на нас с Генри напали. Я попытался вырваться из цепкой хватки, но получил мощный удар под ребра и задохнулся.
Голос, показавшийся мне знакомым, приказал:
– Обыщи его. Живо.
Чья-то рука обшарила мои карманы и ничего не нашла. Я же между тем возрадовался тому, что предусмотрительно спрятал бесценный документ на груди, повесив на шнурке на шею.
Обыскавший меня мужчина крикнул голосом, до боли знакомым:
– Я ничего не нашел!
Потом меня грубо поволокли к выходу из переулка, и тут я внезапно понял, что мы попали в засаду, устроенную именно для нас. Затем меня рывком подняли с земли, и я мельком увидел дверцу кареты, прежде чем рухнуть на устланный соломой пол последней. Я распростерся у ног человека, уже сидевшего внутри, который проговорил из темноты:
– Отличная работа!
Мой противник встал коленями мне на спину, все еще не отнимая ладони от моего рта, а третий мужчина забрался в карету и, захлопнув дверцу, крикнул кучеру трогаться. Я исполнился отчаяния, ибо теперь узнал обоих налетчиков и человека, ждавшего в карете: доктор Алабастер и его помощники, Хинксман и Рукьярд.
Глава 108
Я лежал на полу трясущейся по булыжной мостовой кареты, по-прежнему придавленный весом Хинксмана, и заливался горькими слезами – не столько от страха за свою жизнь, сколько от сознания, что после всех препятствий, преодоленных мной с единственной целью заполучить завещание, у меня отнимут бесценный документ, и я лишусь всякой возможности восстановить свои права и добиться справедливости в противостоянии людям, обманувшим мою мать. Но как такое случилось, что я снова попался в руки врагов? Откуда они знали, где искать меня?
Если же говорить о моей дальнейшей участи, то я полагал, что сейчас меня отвезут обратно в сумасшедший дом, где будут держать до конца моей жизни, сколь бы долгой или короткой она ни оказалась, – ибо мне никак не приходилось рассчитывать на еще одну возможность побега. Драться и взывать о помощи не имело смысла. И потому, пока карета еле ползла по туманным улицам, я изливал в слезах свое отчаяние и горе.
Но, похоже, я ошибался в предположениях относительно нашего места назначения, ибо через десять-двадцать минут карета сильно замедлила ход, чтобы сделать резкий поворот, а затем очень медленно стала спускаться круто вниз. По всей видимости, мы приближались к реке – и я действительно почуял затхлый солоноватый запах Темзы, растворенный в тумане. Наконец карета остановилась. Меня вытащили наружу, по-прежнему зажимая мне рот и скручивая руки (тем самым лишая возможности закричать или оказать сопротивление), и швырнули на землю. Яркие газовые фонари на мгновение ослепили меня.
Потом я сосредоточил взгляд и уставился в лицо стоявшего надо мной щуплого старика, который с улыбкой смотрел на меня в высшей степени странным напряженным взглядом. Я видел его раньше. Но где? И когда? Бледный и костлявый, в узких панталонах, подчеркивавших худобу ног и полноту вываливающегося брюшка. Весь его наряд – засиженный мухами напудренный парик, похожий на черный кочан капусты, нахлобученный на плешивую голову; грязный потрепанный сюртук; шейный платок из желтоватого батиста; черные перчатки; зеленые очки в роговой оправе и крапчатые панталоны – казался старомодным.
– Молодцы, – сказал он Алабастеру с улыбкой (если последнее слово здесь уместно, ибо он лишь слегка раздвинул уголки рта и провел языком по верхней губе). – Вам хорошо заплатят. Свяжите его и отнесите вниз.
Хинксман крепко перетянул мне запястья веревкой, а потом они с Рукьярдом стащили меня по двум лестничным маршам в сырой подвал, вдоль стен которого стояли огромные древние бочки и пустые бочонки. Пахло здесь не только сыростью; здесь ощущался острый запах реки.
Они бросили меня на пол подле открытого люка, похожего на устье глубокого колодца, и оставили лежать в кромешной тьме. Через несколько минут вниз спустился старик с фонарем в руке и приблизился ко мне, по-крабьи осторожно ступая бочком. Словно я был неким неодушевленным предметом, он бесцеремонно распахнул на мне куртку и нащупал шнурок на моей шее. Когда он ухватился за него, я задался вопросом, откуда он узнал, где искать. Старик сорвал пакет с моей груди и торопливо развернул бумагу. Он поднес документ к самому носу и стал жадно читать при тусклом свете фонаря; на влажной каменной стене позади него дрожала огромная черная тень. Потом он открыл заслонку фонаря, свернул бумагу в трубочку, сунул в огонь и держал там, покуда она горела.
После всего, что я вынес! После всего, что претерпела моя двоюродная бабушка Лидия и ради чего умерла! Потерять всякую надежду на возвращение собственности своей семьи, всякую надежду добиться Справедливости в возмещение страданий своих родственников!
Старик повернул скрученную в трубочку бумагу другой стороной к пламени и, когда она сгорела окончательно, развеял пепел над люком.
Теперь, когда он повернулся ко мне и задумчиво посмотрел на меня сверху вниз, когда от света фонаря на его лицо легли контрастные тени, я нашел решение загадки, давно терзавшей мой ум.
– Я видел вас, когда лежал больной в доме Дэниела Портьюса! – вскричал я.
Этого старика я видел в лихорадочном бреду, а по выздоровлении так и не понял, являлся ли он реальным человеком или же плодом воспаленного воображения.
Он приподнял брови, словно удивляясь, что я еще в состоянии разговаривать.
– Вы отец Дэниела Портьюса! – воскликнул я. А потом вдруг понял, что это значит. – Вы отец Питера Клоудира! А следовательно, мой… – И тут я осекся.
Лицо старика потемнело. Так значит, передо мной стоял Враг моей матери и мой Враг, главный виновник всех моих бед и несчастий моих родственников.
Он смотрел на меня пронзительным взглядом.
– Для тебя я никто, – сказал он. – Я отец несчастного мужа твоей матери. – Он сказал про нее еще что-то, а потом вынул из кармана какой-то маленький предмет и показал мне, осветив фонарем. – Вот она.
Он держал в руке медальон, которым так дорожила моя мать и пропажа которого повергла ее в глубокую печаль. В нем по-прежнему находился венчик, сплетенный из двух перевитых прядей волос.
– Именно благодаря медальону я отыскал твою драгоценную мать, – сказал старик. – Ибо один из моих закладчиков узнал моего сына.
Несколько мгновений он держал медальон над люком, а потом разжал пальцы. Через пару секунд мне послышался слабый всплеск. Неужели под нами река? Я вспомнил, как мы с Джоуи спаслись от прилива, бежав через подземные склады, и задался вопросом, не нахожусь ли я снова поблизости от Флит-Маркет.
– Почему вы затравили мою мать до смерти? – спросил я. – Почему вы ненавидите ее?
– Сколько вопросов сразу! – сказал старик со зловещей улыбкой, похожей скорее на гримасу.
– Ответьте мне! Скажите правду!
– Хорошо, я отвечу на все интересующие тебя вопросы, – сказал он, продолжая улыбаться. – Теперь от этого не будет никакого вреда, и у нас еще есть немного времени, поскольку прилив только начинается.
Что он имел в виду? Собирался ли вывезти меня на корабле из страны? При виде медальона мучительные воспоминания нахлынули на меня и заставили забыть о собственной безопасности. Я должен был восполнить пробелы, какая бы участь ни ждала меня.
– Это вы убили моего деда? – спросил я.
– Нет, – ответил старик.
– Нет, вы, – настойчиво возразил я. – Вы заплатили человеку по имени Барни Дигвид.
– Впервые о таком слышу, – сказал он.
Неужели это правда? Неужели мои предположения об участии Барни во всей истории ошибочны? Действительно, в своих подозрениях я основывался лишь на собственных логических умозаключениях.
Потом, словно вдруг разозлившись, старик крикнул:
– Я скажу тебе правду, но она тебе не понравится. Твоя мать вынудила Питера пойти на такое. Дело в том, что он полагал себя слишком благородным джентльменом, чтобы состоять в близком родстве с честным ростовщиком. Он без всякого зазрения совести брал у меня деньги, хотя и открыто заявлял, что приходит в ужас при мысли, какого рода презренным ремеслом оплачиваются его изысканные манеры и книжные знания. Я возлагал на Питера большие надежды. Но он недостаточно любил меня, чтобы оправдать мои расходы на него.
Продолжая говорить, старик привязал толстую веревку к железному кольцу в стене.
– Потом он встретился с твоей матерью, и она вместе со своим отцом настроила Питера против меня. Они требовали от него столь многого, что не приходится удивляться, что у бедняги мозги съехали набекрень. Заметь, он имел все основания убить Хаффама, поскольку извлекал прямую выгоду из его смерти. Как и твоя мать.
– Неправда! Она была не такая!
– Она уловила Питера в свои сети обычными женскими хитростями и исподволь вынудила совершить убийство – словно сама все спланировала. Чертовски длинная веревка! Впрочем, неважно. От смерти Хаффама я ничего не выиграл. А только потерял, поскольку Дэниел ополчился против меня. Против своего старого отца, который трудился всю жизнь, чтобы сделать из него того, кем он является ныне, и оставить состоятельным человеком после своей смерти! Вскоре он женился на богатой вдове и изменил имя, заявив, что боится сплетен в связи с убийством и судебным процессом. О, он сказал мне, что в таком случае мы с ним можем заниматься бизнесом на пару, и никто не узнает о нашем родстве. Надо признать, Дэниелу удалось заставить свой банкирский дом, Квинтард и Мимприсс, финансировать несколько моих предприятий. Но я знаю, что дело было не только в этом. Если поначалу мы лишь притворялись чужими людьми, то теперь действительно стали таковыми.
Квинтард и Мимприсс! Ну конечно! Этот банк принимал участие в спекуляции, в которую Сансью втянул мою мать. Название Квинтард и Мимприсс упоминалось в одном из писем последнего к ней. А позже (вспомнил я) упоминалось в суде как название банка, где служил Портьюс.
– Да, теперь Дэниел стыдится меня, как в свое время стыдился Питер, – продолжал старик. – Это несправедливо! Ведь после моей смерти он получит всё. Всю мою недвижимость в городе, а теперь еще и хафемское поместье в придачу. Но он не может скрыть от меня своего презрения. А эта его девица – разве она питает приязнь к своему старому деду? Да она морщит свой изящный носик всякий раз, когда я вхожу в комнату. Но она не откажется от своей доли моих денег, зуб даю.
Теперь старик крепко обвязывал другой конец веревки вокруг моей талии.
– Я никогда не жаждал отомстить твоей матери. Я единственно хотел восстановить свои права. У меня их отняли, когда мне еще не стукнуло и двадцати. Эти заносчивые Хаффамы и Момпессоны презирали моего отца и меня, но нуждались в нас. О да, они прибегали к нам всякий раз, когда им требовались деньги на роскошную жизнь, дома и экипажи. Разве я когда-нибудь пользовался такими благами? Хотя мог себе позволить стократ большее.
– Так значит, вы убили мою мать единственно с целью восстановиться в своих правах! – вскричал я. – Вы наняли Ассиндера, чтобы он не подпускал ее к дому сэра Персевала!
– Ах, так тебе известно об этом! – воскликнул он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102