– Погиб? – повторил Генри.
– Да. Но прежде успел уничтожить документ.
– Вы уверены, что он умер? – спросил Генри.
– Абсолютно уверен, – ответил я, несколько удивившись, что судьба старика интересует моего друга больше, чем судьба завещания. Я вкратце рассказал о случившемся, а под конец спросил: – Как по-вашему, что мне теперь делать? Может, пойти к полицейскому судье?
– А какой смысл? – довольно рассеянно спросил Генри.
– Пожалуй, никакого, – согласился я. – Ведь мне больше не грозит опасность со стороны семейства Клоудиров – вернее, Портьюсов, – поскольку они не имеют права претендовать на поместье теперь, когда я пережил старика.
– Да, – пробормотал Генри. – Они не имеют права.
После непродолжительной паузы он сказал:
– Если вы сейчас объявитесь, возникнут серьезные осложнения.
Я удивленно уставился на него.
– В судебном процессе! – пояснил он, увидев мое недоумение.
Несколько мгновений мы оба молчали.
– Сейчас вы сохраняете поместье во владении Момпессонов! – воскликнул Генри.
– Да, верно, – сказал я. – Но также подвергаюсь опасности.
– Какой опасности? – живо спросил он.
– С уничтожением завещания кодицилл остается в силе, и если я не объявлюсь до истечения срока действия последнего, поместье перейдет к наследнику Джорджа Малифанта. Таким образом, все равно остаются люди, которым выгодна моя смерть.
– Здесь вы делаете необоснованное предположение, – сказал Генри.
– Прошу прощения? – сказал я.
– Вы уверены, что такой наследник существует? Я лично никогда не слышал о претенденте на имущество со стороны семейства Малифантов.
Я немного растерялся: похоже, он хорошо знал обстоятельства процесса и родословную участвующих в нем сторон.
– Вы правы, – сказал я. – Линия рода могла пресечься, и в таком случае мне ничего не грозит. Но что тогда будет с поместьем? Оно останется во владении Момпессонов?
– Ни в коем случае. Они имеют право на владение поместьем, только пока вы живы. Если вас объявят мертвым и со стороны Джорджа Малифанта не найдется наследника, поместье отойдет к британской короне как выморочное имущество.
Таким образом, от моего решения, скрываться ли мне по-прежнему или все-таки объявиться, зависела судьба Момпессонов. Эта мысль доставила мне глубокое удовлетворение, и я с минуту смаковал ее в молчании. Генри, похоже, тоже погрузился в раздумья, и мы сидели, не произнося ни слова. Мне требовалось время, чтобы все хорошенько обдумать и сообразить, каким образом мое решение отразится на Генриетте. Теперь, когда завещание уничтожено, опекунам нет никакой выгоды принуждать ее к браку. На самом деле они потеряют к ней всякий интерес. И, безусловно, она сможет выйти замуж, за кого пожелает.
Мы по-прежнему сидели в молчании, когда вернулся мистер Памплин, по пятам за которым следовал слуга с подносом, уставленным серебряными судками.
Когда слуга опустил свою ношу на стол и удалился, Генри весело сказал:
– Ты не поверишь, Чарльз, но мы пришли к выводу, что идти в полицейское управление не имеет смысла.
Мистер Памплин заметно просветлел, одобрил наше решение и с аппетитом позавтракал бараньими отбивными, щедро приправленными пряностями и пончиками с кофе. Вскоре после завтрака он покинул нас, сославшись на крайнюю усталость, вызванную ночными переживаниями. Мы с Генри тоже едва держались на ногах и потому решили поспать, хотя за окнами уже стояло туманное морозное утро. Мой друг настоял на том, чтобы я лег на кровать, а сам устроился на диване. Я не особо терзался на сей счет, поскольку заснул мертвым сном, едва моя голова коснулась подушки.
Глава 110
Я проснулся незадолго до полудня и довольно долго лежал в постели, размышляя о событиях последних двух дней. Я видел, как человек рискует жизнью – и возможно, погибает – из-за жажды наживы. И я не попытался отговорить его от рискованного шага, опасность которого понимал лучше него. Однако я не чувствовал ответственности за случившееся с Ассиндером. И я видел гибель еще одного человека, которому позволил пойти навстречу смерти, поскольку спасти его значило бы пожертвовать собой. Я был, по меньшей мере, замешан во всем произошедшем, пусть и едва ли виноват. Я не мог сказать себе, что не имею к этому безумию никакого отношения. Теперь не мог. И какими мотивами руководствовался старый Клоудир, пытаясь убить меня с риском для собственной жизни? Опять-таки любовью к деньгам? Или мотивом менее явного характера – жаждой справедливости? Если в первой, как мне казалось, я не мог себя уличить, то во второй волей-неволей признавал виновным. И список людей, погибших в результате моих поисков справедливости, не ограничивался Ассиндером и старым Клоудиром. На моей совести лежала смерть Джорджа Дигвида, пусть он и действовал добровольно. И даже мисс Лидия была бы до сих пор жива, не появись я в ее жизни. Вероятно, Генриетта имела все основания намекать, что ее двоюродная бабушка путала желание справедливости с жаждой мести; и, возможно, я поступал так же.
Я оделся и вышел в гостиную, где нашел Генри сидящим за столом, все в той же одежде. У меня возникло впечатление (не знаю почему), что он не ложился спать.
Он тепло приветствовал меня, но казался глубоко поглощенным своими мыслями.
– Вы не пойдете на службу сегодня? – спросил я.
– Пойду, в свое время, – рассеянно ответил он.
– Наверное, джентльмен, с которым вы вчера условились о встрече, задается вопросом, почему мы не явились?
– О, я увижусь с ним и все объясню.
– А что вы скажете? Разумеется, не правду?
– Боже, конечно нет! – воскликнул он с безрадостным смехом. А потом доверительно добавил: – Наплету что-нибудь. Уж предоставьте это мне.
На столе перед ним лежала раскрытая вечерняя газета, «Глоуб». Я заглянул Генри через плечо и пробежался по ней глазами. Внизу второй страницы размещалась заметка под заголовком «Несчастный случай с городским торговцем и его внуком: героическая смерть мистера Сайласа Клоудира, владельца конторы на Эдингтонской пристани, Блэкфрайерз, Белл-лейн, Спитлфилдз». В заметке говорилось, что мистер Валльями сообщил властям, будто старый джентльмен погиб, пытаясь спасти своего внука, который упал в открытый люк подвала в реку и, по всей видимости, утонул, хотя тело до сих пор не найдено.
Теперь мне стало ясно, почему моя мать пришла в такой ужас, когда миссис Сакбатт упомянула однажды в разговоре Белл-лейн: она поняла, насколько близко от дома своего врага находится.
– Он оставил довольно крупное состояние, – задумчиво проговорил Генри. – Дэниел Портьюс все унаследует и будет рад смерти своего старого папаши, поскольку дела Квинтарда и Мимприсса сильно пошатнулись и как следствие он оказался в бедственном положении. Но полагаю, вы станете претендовать на половину состояния Клоудира.
– Никогда! – воскликнул я.
Я принялся объяснять, почему я решительно не желаю заниматься этим делом, но Генри слушал меня с возрастающим раздражением и наконец перебил, не дав мне закончить.
– А как насчет притязаний на хафемское поместье? Только не говорите, что вы не заинтересованы и в этом деле тоже. Срок, по прошествии которого вас официально признают умершим, истечет через два года, но теперь, когда поступило сообщение о вашей гибели – хотя тела не найдут, разумеется, – это может произойти и раньше. Когда вы намерены заявить о себе?
– Я еще не решил, стоит ли, – беспечно сказал я.
– Но разве вы не понимаете, сколь многое зависит от этого? – резко воскликнул он.
Я удивленно взглянул на него, не понимая, с какой стати он так печется об интересах Момпессонов.
– Значит, по-вашему, мне следует объявиться?
– Нет, конечно! – выкрикнул он. А потом неловко улыбнулся и сказал: – Неужели вам не понятно, старина, что вы имеете огромное преимущество над Момпессонами, но только в том случае, если не объявитесь в официальном порядке?
Я недоуменно уставился на Генри, не в силах постичь ход его рассуждений.
– Как только вы объявитесь, они перестанут нуждаться в вас, поскольку остаются владельцами поместья в случае, если вы живы. Посему оставайтесь в тени и попытайтесь договориться с ними через третье лицо.
Так вот оно что. Своего рода шантаж. Теперь я все понял и без труда догадался, кто должен стать означенным третьим лицом.
Я поднялся с места.
– Мне пора идти. Благодарю за помощь.
Генри вспыхнул.
– Не будьте глупцом. В конце концов, вы украли у них завещание. То, что я предлагаю вам, ничуть не хуже этого.
Все было не так. Я вернул завещание в свое владение, чтобы восстановить справедливость. Он же предлагал всего лишь воспользоваться ситуацией в своих корыстных интересах.
Я быстро направился к двери, и он спросил:
– Куда вы пойдете?
– К друзьям.
– Как их зовут? Где они живут?
– Я помню дом, но не знаю названия улицы, – сухо ответил я, не боясь его обидеть.
– Сообщите свой адрес, хорошо? – крикнул он, когда я отворил дверь.
Стоя на пороге, я обернулся и посмотрел на него.
– Прощайте, Генри.
Я надеялся никогда впредь не видеть его, ибо своим предложением он пробудил в моем уме самые темные подозрения. Беллринджер раздраженно вспыхнул, но попытался улыбнуться своей прежней улыбкой, которая напомнила мне о Стивене, но теперь уже не обманула. Я хлопнул дверью и сбежал вниз по лестнице.
Выходя из гостиницы, я несколько раз обернулся, проверяя, не следует ли он за мной, а потом торопливо зашагал в восточном направлении. Однако в скором времени я начал сожалеть о своем обращении с Генри и задаваться вопросом, что же за подозрительным, неблагородным существом я стал, коли подозреваю всех в коварных замыслах. Есть ли у меня доказательства, что в своем интересе ко мне Генри руководился не единственно благими намерениями? Он хотел, чтобы я с выгодой использовал свое положение, и изъявил готовность помочь мне. Так почему бы не вознаградить его за это? И все же я предпринял известные меры предосторожности, чтобы удостовериться, что никто не следует за мной: несколько раз внезапно пересек оживленную улицу прямо перед грохочущими экипажами (провожаемый проклятьями возниц и ударами кнутов), а потом стремглав бросился в переулок.
Достигнув знакомой улочки в Уоппинге, я приблизился к дому Дигвидов с такой же осмотрительностью. Насколько я мог судить, никакие подозрительные личности поблизости не ошивались.
Я застал Джоуи и миссис Дигвид сидящими у камина. Они приветствовали меня с немалым удивлением, поскольку Джоуи собирался встретиться со мной в конюшенном проулке за Брук-стрит на рассвете через неделю без малого. Конечно, они не читали сообщения о моей смерти в газетах. Внимательно вглядываясь в них, я не заметил ничего, помимо радости, на лице миссис Дигвид и примерно такое же чувство, но слегка омраченное обидой, на лице ее сына. Я пожалел, что не в силах преодолеть пагубную подозрительность, поселившуюся в моей душе.
В первую очередь я выразил соболезнования по случаю смерти мистера Дигвида. Потом я обстоятельно ответил на все вопросы, и, узнав о приключившихся со мной событиях, они возрадовались моему спасению, но глубоко опечалились безвозвратной утратой завещания, ради которого мы – они и я – претерпели столь многое.
Джоуи сообщил, что выполнил мою просьбу и нанял комнаты, заплатив за месяц вперед, а затем вернул мне оставшиеся деньги мисс Лидии и, невзирая на мои возражения, представил мне полный отчет о расходах на мою одежду и белье, каковые составили сумму в четыре фунта. Они с матерью не взяли себе ни шиллинга.
В тот же день мы с Джоуи отправились в комнаты, нанятые последним на Чандос-стрит, с намерением забрать деньги обратно, поскольку с окончательной утратой завещания мои планы переменились. Однако домовладелица, миссис Квейнтанс, категорически отказалась возвратить сумму, превосходящую ничтожную арендную плату (два фунта, ибо последняя составляла десять шиллингов в неделю), или позволить мне сдать комнаты по заниженной цене.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102