Отнеся в судомойню последние тарелки, я поспешил обратно в столовую. Боб уже встал со своего места и смотрел на меня повелительным взглядом.
– Пойдем. Второй стол.
Проговорив эти загадочные слова, он взглянул на мой белый фартук и увидел на нем несколько жирных пятнышек, оставшихся от тяжелых кастрюль, которые я таскал, прижимая к груди.
Он влепил мне затрещину.
– Фартуки меняют всего раз в неделю. Содержи свой в чистоте, иначе тебе несдобровать.
Он направился обратно в судомойню, и на сей раз мы прошли через нее в кухню – просторное помещение с высоким сводчатым потолком и громадным очагом, где теснились жарочные решетки и вертела. Здесь мы снова взяли блюда – правда, уже более изящные – и опять понесли по темному коридору, но на сей раз миновали столовую для прислуги и вошли в большую комнату с одним забранным решеткой окном, сквозь которое проникало немного света. В комнате никого не было, но посередине стоял красивый старинный стол, накрытый на восемь персон.
Когда мы поставили блюда на выдвижную доску буфета, Боб сказал:
– Не забудь поклониться, когда дамы и господа войдут.
Потом он вышел, притворив за собой дверь, но почти сразу распахнул ее настежь и, придерживая рукой, замер в почтительном поклоне.
В комнату прошествовали несколько человек, появившихся из двери напротив. Впереди выступал дворецкий, мистер Такаберри, под руку с высокой, похожей на ворону женщиной в пенсне, которую, к великому своему ужасу, я узнал. Это была экономка миссис Пепперкорн, с которой я мельком встречался в Хафеме много лет назад, в тот день, когда впервые увидел Генриетту. Я быстро поклонился, чтобы спрятать лицо, но тут же сообразил, что если миссис Пепперкорн нисколько не изменилась за прошедшие годы, то обо мне такого не скажешь.
Вошедшие расселись; мистер Такаберри занял место во главе стола, а миссис Пепперкорн напротив него. Слева от мистера Такаберри села старшая кухарка, а справа господин с блестящей лысиной и крупным красным носом. Еще там были три молодые леди, которых я принял за горничных, а в конце стола, по одну и другую руку от миссис Пепперкорн, расположились молодой джентльмен и старшая горничная.
– Делай, что я делаю, – прошипел мне Боб и принялся сам раскладывать еду по тарелкам, на новый манер.
Кушанья были изысканными, и к каждому блюду подавался новый сорт вина.
– Как вы думаете, мистер Такаберри, – спросил господин, сидящий рядом с дворецким, – почему семейство не уезжает в деревню на праздники?
Указав на говорившего, Боб протянул мне блюдо и прошептал:
– Подай это камердинеру сэра Персевала.
Мистер Такаберри посмотрел вслед Бобу и подождал, пока он отойдет к буфету. Потом, забыв о моем присутствии или не принимая меня в расчет, он сначала промокнул губы салфеткой, а затем открыл рот, но еще не успел сказать ни слова, как вмешалась миссис Пепперкорн:
– Разумеется, из соображений экономии.
– Есть и другая причина, – значительно молвил мистер Такаберри. – Процесс в канцлерском суде находится в сложной стадии, насколько я понимаю.
– Вздор! – отрезала миссис Пепперкорн. А потом добавила тоном, не допускающим возражений: – Этот процесс всегда находился в «сложной стадии».
– А не странно ли, – примирительно начала кухарка, в присутствии старших по званию превратившаяся из злобной мегеры в кроткую овечку, – что сэр Персевал так хочет, чтобы мистер Дейвид женился на мисс Хенни, а не на юной леди, к которой лежит его сердце. По слухам, она страшно богата.
– Но ведь она пустое место, не так ли? – смело вмешалась в разговор одна из молодых дам, с очаровательнейшими кудряшками и в прелестнейшем платье. – Говорят ее отец начинал простым аптекарем и разбогател неведомо как.
Мистер Такаберри сурово взглянул на нее.
– Сэр Персевал никогда не даст согласия на такой брак.
– Но сэр Персевал ничего не знает, – воскликнула она. – Это сэр Томас пытается устроить дело.
С большим достоинством мистер Такаберри произнес:
– Если бы сэр Персевал знал, я уверен, он возражал бы против такого брака. Чувство фамильной гордости, безусловно, не позволит ему поставить соображения материальной выгоды превыше заботы о репутации семейства в свете.
– Дело в том, мистер Такаберри, – сказала миссис Пепперкорн таким тоном, словно разговаривала со слабоумным, – что сэр Персевал не понимает, что мистер Дейвид наделал таких долгов, что только выгодная женитьба спасет его от полного разорения.
Дворецкий вспыхнул.
– Говорят, сэр Персевал ужасно зол на сэра Дейвида за проигрыш в кости, – заметил лысый господин, который, как я теперь знал, занимал должность камердинера.
– А ведь он не знает и о половине всех проигрышей, – воскликнула та же самая молодая дама. – Страшно подумать, что произойдет, когда все обнаружится!
Мистер Такаберри свирепо посмотрел на нее, но без всякого толку.
– Нед сказал мне, что у мистера Дейвида с матушкой вышла ужасная ссора на прошлой неделе! – радостно сообщила она.
– Джозеф не имел права ничего рассказывать вам, – сурово проговорила миссис Пепперкорн. – Мистер Такаберри, надеюсь, вы предупредите находящихся в вашем подчинении слуг, чтобы они не распускали сплетни.
– А вы, мэм, равным образом предупредите находящихся в вашем подчинении служанок, чтобы они не слушали сплетен, – отпарировал дворецкий.
– Мне не верится, что мистер Дейвид женится на Генриетте, – живо сказала кухарка. – Ведь у нее нет никаких видов на наследство.
– Совершенно верно, мэм, – подтвердил дворецкий. – Она была бы нищей сиротой, когда бы сэр Персевал и леди Момпессон по доброте сердечной не воспитали ее как свою собственную дочь. И приходится ли удивляться тому, что теперь они хотят окончательно принять девушку в лоно семьи, выдав замуж за мистера Дейвида?
– Вы глубоко заблуждаетесь! – вскричала мисс Пикаванс. – Мистер Дейвид должен жениться на богатой наследнице. На мисс Хенни женится не он.
Мистер Такаберри снова вспыхнул, а миссис Пепперкорн, улыбнувшись при виде его замешательства, сказала:
– По крайней мере, вы совершенно правы, когда восхваляете их щедрость и великодушие по отношению к подопечной. Забрав мисс Генриетту из пансиона в Брюсселе, они наняли ей гувернантку.
– Гувернантку! – с великим сарказмом воскликнула мисс Пикаванс.
Миссис Пепперкорн бросила на нее взгляд.
– Вы правы. На самом деле в гувернантках у нас ходит старшая горничная, которой позволено не носить чепец.
– И только потому, что господа изредка приглашают ее к обеду, когда у них нет гостей, – заметила мисс Пикаванс, – мисс Филлери воображает, будто она на равной ноге с ними!
– По опыту знаю, мисс Пикаванс, – величественно проговорила миссис Пепперкорн, – все гувернантки такие. Вспомните нашу последнюю.
– Интриганка! – выпалила молодая дама. – Вы только вспомните, как она пыталась уловить в свои гнусные сети мистера Дейвида! Однажды даже уговорила его свозить ее в Воксхолл!
Но теперь она определенно зашла слишком далеко. Стрельнув глазами в сторону буфета, у которого стояли мы с Бобом, управляющий суровым взглядом заставил ее замолчать.
Когда мы убрали со стола после первого блюда, Боб прошептал:
– Помоги мне отнести грязную посуду в судомойню и не вздумай стянуть хоть кусочек, не то шкуру с тебя спущу.
Мы отнесли посуду в судомойню, и там он живо умял пару жареных перепелок и несколько кусков говядины, оставшихся на тарелках.
Когда мы вернулись, мисс Пикаванс говорила:
– Конечно, личный слуга непременно должен пользоваться у своих господ большим доверием, чем тот, который, сколь бы высокое положение ни занимал, просто следит за порядком в доме и ведет хозяйственные дела. Вы согласны, мистер Сампшен?
Лысый камердинер вытаращился на нее со смешанным выражением удивления и ужаса в глазах, но, по счастью, приступ кашля избавил его от необходимости отвечать.
Мы подавали кофе минутой позже, когда мисс Пикаванс вдруг взглянула на меня и взвизгнула:
– О чем только думает этот мальчишка? – Все разом уставились на меня, и она продолжала: – Чтобы появиться здесь в таком виде! В таком чудовищно грязном фартуке!
Я очень старался не посадить больше ни одного пятна на фартук, но Боб снова влепил мне затрещину.
– Он только сейчас замарался, мэм, – извиняющимся тоном сказал он. – И получит от меня нагоняй. Он сегодня первый день работает.
– Не подходи ко мне, ужасное создание! – воскликнула мисс Пикаванс.
– Стой у буфета и передавай мне чашки оттуда, – свирепым шепотом приказал Боб.
– Одно оскорбление за другим! – объявила мисс Пикаванс. – Я не привыкла к тому, чтобы меня обслуживали слуги в повседневной одежде. В доме лорда Деси подобные вещи просто немыслимы.
– Да неужели? – сухо спросила миссис Пепперкорн. – У меня сложилось такое впечатление, что в доме лорда Деси горничные обедают вместе с младшей прислугой.
Мисс Пикаванс вспыхнула, а все остальные захихикали.
Когда мы подали кофе, дворецкий сказал:
– Ты свободен, Эдвард.
Когда мы поклонились и вышли, Боб заломил мне руку за спину и прорычал, для пущей убедительности:
– Если я еще раз получу выговор по твоей вине, ты вылетишь вон отсюда, причем я позабочусь, чтобы ты запомнил меня на всю жизнь. Ясно?
Я вскрикнул от боли, и он отпустил меня.
– Теперь, когда они позвонят, вернешься и уберешь со стола. Понял?
– Да, мистер Боб, – выдохнул я.
– А пока поди пособи девчонке.
Он направился по коридору к столовой для прислуги, а я вернулся в судомойню, где Бесси уже мыла посуду, недавно нами принесенную, и чистила кастрюли. Весь следующий час я работал с ней, как и прежде.
Вскоре я заметил шествующие мимо двери величественные фигуры, облаченные в красно-коричневые ливреи с золотыми позументами и бантом на плече, с выпущенными из-под обшлагов кружевными манжетами, в плисовых коротких штанах, белых чулках с накладными икрами и до блеска начищенных черных туфлях со сверкающими пряжками. Все они были высокими, но казались еще выше из-за ливрей с подбитыми плечами и напудренных париков. Я с трудом узнал в них простых смертных, которым недавно прислуживал за обедом. Теперь они дышали новым достоинством и сознанием собственной значимости – и потому брезгливость, с какой они сторонились всего, обо что могли запачкать одежду, отдавала неким нравственным превосходством, возвышавшим их над неливрейными слугами. Под конец появился Боб, еще даже более великолепный, чем остальные, и слишком величественный, чтобы снизойти до меня хотя бы взглядом, проходя через судомойню в кухню.
Наверху зазвонил колокольчик, мгновенно поднялась страшная суета, и в считанные секунды из кухни выступила процессия лакеев, несущих дымящиеся блюда. Господам подавали ланч, и суматоха, сопровождавшая оный, продолжалась часа полтора.
Посреди ланча один из колокольчиков над нашими головами зазвонил, и Бесси подняла на меня глаза:
– Буфетная!
Не поняв, что она имеет в виду, я никак не отреагировал, но она снова взвизгнула:
– Буфетная!
Я вернулся в комнату, где мы подавали обед. Там никого не было. Я попробовал постучать в дверь напротив и нашел там мистера Такаберри и мистера Сампшена, камердинера сэра Персевала, развалившихся в креслах перед камином.
– Убери это, – буркнул мистер Такаберри, указывая на заставленный стол.
Я выполнил приказ, а потом до самого вечера помогал Бесси. Изредка в судомойню заглядывал Боб, чтобы убедиться, что я не бездельничаю, но большую часть дня он играл в карты и пил в лакейской.
Я работал не разгибая спины и к вечеру уже валился с ног от усталости. Теперь на кухне готовили чай для низшей прислуги, под руководством младшей кухарки, и обед для старшей прислуги и господ, под взыскательным взором главной кухарки.
В шесть часов ливрейные лакеи снова собрались в столовой, и мы с Бесси подали на стол хлеб, сыр и маленькие кружки пива для мужчин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102