Впрочем, неважно. Она умерла родами несколько месяцев спустя, и новорожденный младенец, Мартин, вернулся к своему отцу – добрейшему, благороднейшему человеку, – который вырастил его в Старом Холле.
Наступила пауза. Как все запутано! Услышанное навело меня на новые предположения, и я задался вопросом, узнаю ли я когда-нибудь правду. Каждый раз, когда я подступал к ней совсем близко, она опять ускользала от меня.
– Но я прервал ваш рассказ, – сказал я. – Что случилось, когда незнакомец выступил вперед?
– Он извлек из ножен свою саблю, – дрожащим голосом продолжила старая леди. – Джон сделал то же самое, и они начали биться. Внезапно из другой двери Старого Холла выбежала женщина. В длинном белом платье. Я до сих пор помню, как оно сияло в лунном свете. Потом я поняла, что это моя тетя, бедная безумная Анна. Я уже много лет не виделась с ней, и мне не говорили, что она живет здесь, на попечении мистера и миссис Фортисквинс. Она подбежала сзади к другому мужчине, и они оба обернулись к ней, поскольку она прокричала несколько слов. Чрезвычайно странных. А потом крикнула: «Осторожнее, сзади!» По-видимому, Джон решил, что она предупреждает его о другом нападающем, ибо он повернулся спиной к своему противнику. И я увидела, как мужчина… он шагнул вперед и… пронзил Джона саблей.
Мисс Лидия осеклась, борясь с подступившими слезами. Какие же такие слова прокричала сумасшедшая? Я чувствовал: здесь кроется что-то важное. Что-то такое, что мне необходимо знать и что от меня скрывали.
– Что она прокричала? – спросил я, но Генриетта положила ладонь мне на руку и легко покачала головой.
Однако старая леди подняла глаза и промолвила с невыразимой печалью:
– Она прокричала: «Сын мой! Сын мой!» Должно быть, приняла Джона за своего потерянного сына.
– Конечно, – подхватил я, – в своем умопомрачении она забыла о смерти ребенка.
При этих моих словах мисс Лидия, казалось, разом превратилась в дряхлую, до смерти перепуганную старуху.
– Что случилось потом? – быстро спросила Генриетта, бросая на меня укоризненный взгляд.
Старая леди вытерла глаза платочком и тихо проговорила:
– Мои родители пытались принудить меня к браку с человеком, мне отвратительным. В конце концов, мне удалось отказаться.
Мы с Генриеттой уставились друг на друга. Какая ужасная история! Больше всего меня поразила жестокость Джеффри Хаффама. Он соблазнил и бросил молодую женщину, возможно, приказал убить возлюбленного своей внучки, а потом пытался принудить ее к браку с человеком, ей ненавистным. Вот каким был человек, последнее завещание которого я считал своим долгом утвердить! Он составил первое завещание, кодицилл и последнее завещание с целью запугать, вознаградить и подкупить своих наследников. Если я больше не считал своим долгом сделать это, имел я ли я по-прежнему моральное право украсть завещание, составленное таким человеком и из таких низменных побуждений?
Но тут Генриетта сказала:
– Успокойся, дорогая бабушка. Я больше не стану отговаривать Джона от намерения вернуть завещание.
Мисс Лидия стиснула руки и вскричала сквозь слезы:
– Слава богу! Ах, Генриетта, я так боялась за тебя!
Теперь мне придется сделать это ради Генриетты! Я испытал великое облегчение, ибо теперь ответственность за принятие решения была снята с меня.
– Но прежде чем я предприму попытку, – указал я, – нам нужно вычислить, как открывается тайник.
– Ты поможешь нам, Генриетта? – спросила мисс Лидия. – Ибо две головы хорошо, а три лучше – и от твоей молодой будет больше пользы, чем от моей старой.
– Не проси меня, бабушка. Я сняла свой запрет, но не сказала, что одобряю затею.
– Хорошо, тогда нам с тобой, Джон, придется обойтись своими силами. Прежде всего, пожалуйста, расскажи в точности, что произошло, когда вы с другом пытались открыть тайник.
Генриетта пристально посмотрела на меня, и я покраснел. Мисс Лидия поняла, что проговорилась, и смущенно взглянула на внучку. Нам ничего не оставалось, как рассказать девушке всю правду. Когда мы закончили, она не промолвила ни слова, но казалась задумчивой.
И вот я начал описывать изображение «квинканкса из квинканксов» на мраморной плите под каминной полкой, которое, как мы с мистером Дигвидом выяснили, являлось секретным замком. Тем временем Генриетта сидела с книгой на коленях, изредка бросая взгляды в нашу сторону. Пока я рассказывал о наших действиях той ночью, мисс Лидия нашла большой лист бумаги и перо, и, присев за маленький круглый столик, я нарисовал композицию из двадцати пяти четырехлистников.
– Там имеется двадцать пять болтов, – пояснил я, – каждый из которых представляет собой сердцевинку четырехлепестковой розы. Мы обнаружили, что все болты можно вытащить из плиты на несколько дюймов, ибо мы так и сделали. Однако ничего не произошло – похоже, вытащить надо лишь несколько определенных болтов. Полагаю, все остальные болты, хотя они тоже выдвигаются, на самом деле служат лишь для более надежного крепления мраморной плиты.
– Или для чего-то худшего! – заметила мисс Лидия, и я кивнул, не поняв, что она имеет в виду, но не желая останавливаться.
– Таким образом, мне кажется, – продолжал я, – разгадка кроется в ответе на вопрос о точной комбинации болтов, которые нужно вытащить.
– Квинканкс из роз, – сказала мисс Лидия, – является эмблемой как Хаффамов, так и Момпессонов, но если мне не изменяет память, прежде я не видела ничего похожего на квинканкс из квинканксов, как ты метко выразился. Хотя изображение кажется знакомым.
– Мне оно тоже знакомо, – подала голос Генриетта, поднимая глаза от книги. – По некоторым безделушкам из фарфорового сервиза, доставшимся мне от родителей. Все более или менее ценные вещи были проданы без моего ведома. Таким образом, полагаю, квинканкс изображался и на гербе Палфрамондов тоже.
– По-видимому, – сказала мисс Лидия, – все семейства, произошедшие от сэра Джеффри Хаффама – Палфрамонды и даже Малифанты, – приняли разные варианты квинканкса. Я даже слышала, Джон, что Клоудиры взяли его за свою эмблему, когда Абрахам поменял имя на Николас, и поместили на герб.
– В таком случае данное изображение, – сказал я, указывая на рисунок, – представляется мне своего рода чудовищным утверждением превосходства Момпессонов над всеми остальными ветвями рода.
Мисс Лидия, казалось, собиралась ответить, но тут Генриетта сказала, опустив книгу на колени:
– И все же разница есть. Хотя квинканксы на гербах семейств одинаковые, цвета у них разные, так ведь?
– Цвета? – воскликнула мисс Лидия. – Правильно говорить «тинктуры».
Признав важность замечания Генриетты, я сказал:
– На хаффамском варианте геральдической фигуры (которая, безусловно, подлинна и которую я видел на фамильном склепе на мелторпском кладбище) четыре угловых розы имеют белые лепестки и черную сердцевинку, тогда как центральная роза наоборот: черные лепестки и белую сердцевинку.
Взяв перо, я зачернил соответствующие элементы первой четырехлепестковой розы на моем рисунке.
– И у Момпессонов все точно так же, – сказала мисс Лидия, – только у центрального цветка лепестки красные – «червленые» на языке геральдики. Для обозначения черного цвета используется слово «траур», а для белого – «серебро».
Она по моему примеру зачернила сердцевинки четырех угловых роз, а лепестки центральной покрыла штрихами, долженствовавшими представлять красный цвет.
– Помнится, отец говорил мне, – продолжала она, – что изначально эмблемой Момпессонов являлся червленый краб. Он создал новую эмблему, сочетав момпессоновский герб с хаффамским. Поэтому на нашем щите изображен краб и квинканкс из четырехлепестковых роз, как у Хаффамов, только центральная роза здесь червленая, что составляет отличие нашего герба от хаффамского. Но знаешь, Джон, квинканкс из квинканксов символизирует не превосходство Момпессонов над остальными ветвями рода, но союз двух его старейших семейств.
Прежде чем я успел раскрыть рот, Генриетта сказала:
– Тинктуры у Палфрамондов такие же, как у Момпессонов.
– А геральдические фигуры на гербах Малифантов и Хаффамов одинаковые, – сказала мисс Лидия.
Генриета подошла к столу и заглянула мне через плечо.
– В таком случае, думаю, мы приближаемся к разгадке.
– Почему вы так думаете? – спросил я.
– По-моему, ответ на вопрос, какие болты следует вытаскивать, надо искать в разнице тинктур.
– Да! – воскликнул я. – Наверное, вы правы.
– Я всего лишь глупая старуха, – с улыбкой сказала мисс Лидия, – и потому ничего не пойму, покуда не получу исчерпывающих объяснений.
– Ну, – начала Генриетта, – похоже, лепестки каждой розы могут быть черными, белыми или красными. Но обрати внимание: в обоих квинканксах сердцевинка цветка всегда либо черная, либо белая, но только не красная. Я предполагаю, что положение каждого болта следует определять, исходя из его цвета: черный вытаскиваешь, белый оставляешь на месте.
– Или, разумеется, наоборот, – сказал я.
– Да, боюсь, вы правы, – согласилась Генриетта. – Выбор здесь совершенно произволен.
– Я начинаю понимать, – сказала мисс Лидия. – Точно такого рода головоломки любил мой отец, ибо он увлекался загадками, шарадами и геральдикой и, думаю, именно он и изобрел квинканкс из квинканксов, призванный символизировать союз двух семейств. На самом деле, уверена, однажды я видела похожий памятный знак, посвященный бракосочетанию. То есть, если я правильно поняла вас, определять тинктуру каждого элемента данной усложненной композиции следует, исходя из того, каким образом сочетаются в ней три тинктуры, использованные в квинканксах Хаффамов и Момпессонов?
– Именно так, – сказал я. – Но есть ли способ выявить принцип сочетания цветов – или же оно совершенно случайно и произвольно?
– Насколько я помню, отец говорил мне, что основное правило геральдики гласит о недопустимости любых случайных элементов, – сказала мисс Лидия. – Во-первых, композиция должна быть… Как это называется? Ну, словно отражение в зеркале?
– Симметричной! – воскликнула Генриетта.
– Да! – вскричал я. – Это очень полезное замечание! Ибо два квинканкса здесь в точности совпадают с двумя другими. Сейчас я раскрашу фигуры на рисунке должным образом и посмотрим, что получится.
Я принялся за дело, но мисс Лидия вскричала:
– Не надо, чтобы они прямо отражали друг друга. Пусть отражают по диагонали. Это гораздо больше соответствует геральдическим принципам.
Признав справедливость замечания, я подчинился, и в результате на рисунке получилось две пары симметричных квинканксов: первый с пятым и второй с третьим.
– Проблема заключается в том, – указала Генриетта, – что мы совершенно произвольно предположили, что первый квинканкс является эмблемой Хаффамов, а второй – ее момпессоновской версией. Вполне возможно, дело обстоит ровно наоборот.
– Конечно же нет, – возразил я. – Поскольку эмблема Хаффамов послужила исходным мотивом и это семейство более древнее, ее можно смело принять за отправную точку.
– С другой стороны, поскольку именно Момпессоны изобрели усложненную композицию, – довольно едко заметила мисс Лидия, – можно предположить, что их квинканкс размещается не на первом месте, а в центре.
– Или квинканкс Хаффамов! – отпарировал я.
– Я не хотела вызвать новую вспышку наследственной вражды, – с улыбкой промолвила Генриетта, и мы с мисс Лидией смущенно рассмеялись. – Но если мы правы в том, что четыре угловых квинканкса отражают друг друга, значит, чтобы логика композиции сохранилась, центральный должен отличаться от них. А тогда не имеет значения, Хаффамы или Момпессоны стоят на первом месте, ибо сердцевинки роз здесь в любом случае белые и только лепестки разного цвета.
– Да!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102
Наступила пауза. Как все запутано! Услышанное навело меня на новые предположения, и я задался вопросом, узнаю ли я когда-нибудь правду. Каждый раз, когда я подступал к ней совсем близко, она опять ускользала от меня.
– Но я прервал ваш рассказ, – сказал я. – Что случилось, когда незнакомец выступил вперед?
– Он извлек из ножен свою саблю, – дрожащим голосом продолжила старая леди. – Джон сделал то же самое, и они начали биться. Внезапно из другой двери Старого Холла выбежала женщина. В длинном белом платье. Я до сих пор помню, как оно сияло в лунном свете. Потом я поняла, что это моя тетя, бедная безумная Анна. Я уже много лет не виделась с ней, и мне не говорили, что она живет здесь, на попечении мистера и миссис Фортисквинс. Она подбежала сзади к другому мужчине, и они оба обернулись к ней, поскольку она прокричала несколько слов. Чрезвычайно странных. А потом крикнула: «Осторожнее, сзади!» По-видимому, Джон решил, что она предупреждает его о другом нападающем, ибо он повернулся спиной к своему противнику. И я увидела, как мужчина… он шагнул вперед и… пронзил Джона саблей.
Мисс Лидия осеклась, борясь с подступившими слезами. Какие же такие слова прокричала сумасшедшая? Я чувствовал: здесь кроется что-то важное. Что-то такое, что мне необходимо знать и что от меня скрывали.
– Что она прокричала? – спросил я, но Генриетта положила ладонь мне на руку и легко покачала головой.
Однако старая леди подняла глаза и промолвила с невыразимой печалью:
– Она прокричала: «Сын мой! Сын мой!» Должно быть, приняла Джона за своего потерянного сына.
– Конечно, – подхватил я, – в своем умопомрачении она забыла о смерти ребенка.
При этих моих словах мисс Лидия, казалось, разом превратилась в дряхлую, до смерти перепуганную старуху.
– Что случилось потом? – быстро спросила Генриетта, бросая на меня укоризненный взгляд.
Старая леди вытерла глаза платочком и тихо проговорила:
– Мои родители пытались принудить меня к браку с человеком, мне отвратительным. В конце концов, мне удалось отказаться.
Мы с Генриеттой уставились друг на друга. Какая ужасная история! Больше всего меня поразила жестокость Джеффри Хаффама. Он соблазнил и бросил молодую женщину, возможно, приказал убить возлюбленного своей внучки, а потом пытался принудить ее к браку с человеком, ей ненавистным. Вот каким был человек, последнее завещание которого я считал своим долгом утвердить! Он составил первое завещание, кодицилл и последнее завещание с целью запугать, вознаградить и подкупить своих наследников. Если я больше не считал своим долгом сделать это, имел я ли я по-прежнему моральное право украсть завещание, составленное таким человеком и из таких низменных побуждений?
Но тут Генриетта сказала:
– Успокойся, дорогая бабушка. Я больше не стану отговаривать Джона от намерения вернуть завещание.
Мисс Лидия стиснула руки и вскричала сквозь слезы:
– Слава богу! Ах, Генриетта, я так боялась за тебя!
Теперь мне придется сделать это ради Генриетты! Я испытал великое облегчение, ибо теперь ответственность за принятие решения была снята с меня.
– Но прежде чем я предприму попытку, – указал я, – нам нужно вычислить, как открывается тайник.
– Ты поможешь нам, Генриетта? – спросила мисс Лидия. – Ибо две головы хорошо, а три лучше – и от твоей молодой будет больше пользы, чем от моей старой.
– Не проси меня, бабушка. Я сняла свой запрет, но не сказала, что одобряю затею.
– Хорошо, тогда нам с тобой, Джон, придется обойтись своими силами. Прежде всего, пожалуйста, расскажи в точности, что произошло, когда вы с другом пытались открыть тайник.
Генриетта пристально посмотрела на меня, и я покраснел. Мисс Лидия поняла, что проговорилась, и смущенно взглянула на внучку. Нам ничего не оставалось, как рассказать девушке всю правду. Когда мы закончили, она не промолвила ни слова, но казалась задумчивой.
И вот я начал описывать изображение «квинканкса из квинканксов» на мраморной плите под каминной полкой, которое, как мы с мистером Дигвидом выяснили, являлось секретным замком. Тем временем Генриетта сидела с книгой на коленях, изредка бросая взгляды в нашу сторону. Пока я рассказывал о наших действиях той ночью, мисс Лидия нашла большой лист бумаги и перо, и, присев за маленький круглый столик, я нарисовал композицию из двадцати пяти четырехлистников.
– Там имеется двадцать пять болтов, – пояснил я, – каждый из которых представляет собой сердцевинку четырехлепестковой розы. Мы обнаружили, что все болты можно вытащить из плиты на несколько дюймов, ибо мы так и сделали. Однако ничего не произошло – похоже, вытащить надо лишь несколько определенных болтов. Полагаю, все остальные болты, хотя они тоже выдвигаются, на самом деле служат лишь для более надежного крепления мраморной плиты.
– Или для чего-то худшего! – заметила мисс Лидия, и я кивнул, не поняв, что она имеет в виду, но не желая останавливаться.
– Таким образом, мне кажется, – продолжал я, – разгадка кроется в ответе на вопрос о точной комбинации болтов, которые нужно вытащить.
– Квинканкс из роз, – сказала мисс Лидия, – является эмблемой как Хаффамов, так и Момпессонов, но если мне не изменяет память, прежде я не видела ничего похожего на квинканкс из квинканксов, как ты метко выразился. Хотя изображение кажется знакомым.
– Мне оно тоже знакомо, – подала голос Генриетта, поднимая глаза от книги. – По некоторым безделушкам из фарфорового сервиза, доставшимся мне от родителей. Все более или менее ценные вещи были проданы без моего ведома. Таким образом, полагаю, квинканкс изображался и на гербе Палфрамондов тоже.
– По-видимому, – сказала мисс Лидия, – все семейства, произошедшие от сэра Джеффри Хаффама – Палфрамонды и даже Малифанты, – приняли разные варианты квинканкса. Я даже слышала, Джон, что Клоудиры взяли его за свою эмблему, когда Абрахам поменял имя на Николас, и поместили на герб.
– В таком случае данное изображение, – сказал я, указывая на рисунок, – представляется мне своего рода чудовищным утверждением превосходства Момпессонов над всеми остальными ветвями рода.
Мисс Лидия, казалось, собиралась ответить, но тут Генриетта сказала, опустив книгу на колени:
– И все же разница есть. Хотя квинканксы на гербах семейств одинаковые, цвета у них разные, так ведь?
– Цвета? – воскликнула мисс Лидия. – Правильно говорить «тинктуры».
Признав важность замечания Генриетты, я сказал:
– На хаффамском варианте геральдической фигуры (которая, безусловно, подлинна и которую я видел на фамильном склепе на мелторпском кладбище) четыре угловых розы имеют белые лепестки и черную сердцевинку, тогда как центральная роза наоборот: черные лепестки и белую сердцевинку.
Взяв перо, я зачернил соответствующие элементы первой четырехлепестковой розы на моем рисунке.
– И у Момпессонов все точно так же, – сказала мисс Лидия, – только у центрального цветка лепестки красные – «червленые» на языке геральдики. Для обозначения черного цвета используется слово «траур», а для белого – «серебро».
Она по моему примеру зачернила сердцевинки четырех угловых роз, а лепестки центральной покрыла штрихами, долженствовавшими представлять красный цвет.
– Помнится, отец говорил мне, – продолжала она, – что изначально эмблемой Момпессонов являлся червленый краб. Он создал новую эмблему, сочетав момпессоновский герб с хаффамским. Поэтому на нашем щите изображен краб и квинканкс из четырехлепестковых роз, как у Хаффамов, только центральная роза здесь червленая, что составляет отличие нашего герба от хаффамского. Но знаешь, Джон, квинканкс из квинканксов символизирует не превосходство Момпессонов над остальными ветвями рода, но союз двух его старейших семейств.
Прежде чем я успел раскрыть рот, Генриетта сказала:
– Тинктуры у Палфрамондов такие же, как у Момпессонов.
– А геральдические фигуры на гербах Малифантов и Хаффамов одинаковые, – сказала мисс Лидия.
Генриета подошла к столу и заглянула мне через плечо.
– В таком случае, думаю, мы приближаемся к разгадке.
– Почему вы так думаете? – спросил я.
– По-моему, ответ на вопрос, какие болты следует вытаскивать, надо искать в разнице тинктур.
– Да! – воскликнул я. – Наверное, вы правы.
– Я всего лишь глупая старуха, – с улыбкой сказала мисс Лидия, – и потому ничего не пойму, покуда не получу исчерпывающих объяснений.
– Ну, – начала Генриетта, – похоже, лепестки каждой розы могут быть черными, белыми или красными. Но обрати внимание: в обоих квинканксах сердцевинка цветка всегда либо черная, либо белая, но только не красная. Я предполагаю, что положение каждого болта следует определять, исходя из его цвета: черный вытаскиваешь, белый оставляешь на месте.
– Или, разумеется, наоборот, – сказал я.
– Да, боюсь, вы правы, – согласилась Генриетта. – Выбор здесь совершенно произволен.
– Я начинаю понимать, – сказала мисс Лидия. – Точно такого рода головоломки любил мой отец, ибо он увлекался загадками, шарадами и геральдикой и, думаю, именно он и изобрел квинканкс из квинканксов, призванный символизировать союз двух семейств. На самом деле, уверена, однажды я видела похожий памятный знак, посвященный бракосочетанию. То есть, если я правильно поняла вас, определять тинктуру каждого элемента данной усложненной композиции следует, исходя из того, каким образом сочетаются в ней три тинктуры, использованные в квинканксах Хаффамов и Момпессонов?
– Именно так, – сказал я. – Но есть ли способ выявить принцип сочетания цветов – или же оно совершенно случайно и произвольно?
– Насколько я помню, отец говорил мне, что основное правило геральдики гласит о недопустимости любых случайных элементов, – сказала мисс Лидия. – Во-первых, композиция должна быть… Как это называется? Ну, словно отражение в зеркале?
– Симметричной! – воскликнула Генриетта.
– Да! – вскричал я. – Это очень полезное замечание! Ибо два квинканкса здесь в точности совпадают с двумя другими. Сейчас я раскрашу фигуры на рисунке должным образом и посмотрим, что получится.
Я принялся за дело, но мисс Лидия вскричала:
– Не надо, чтобы они прямо отражали друг друга. Пусть отражают по диагонали. Это гораздо больше соответствует геральдическим принципам.
Признав справедливость замечания, я подчинился, и в результате на рисунке получилось две пары симметричных квинканксов: первый с пятым и второй с третьим.
– Проблема заключается в том, – указала Генриетта, – что мы совершенно произвольно предположили, что первый квинканкс является эмблемой Хаффамов, а второй – ее момпессоновской версией. Вполне возможно, дело обстоит ровно наоборот.
– Конечно же нет, – возразил я. – Поскольку эмблема Хаффамов послужила исходным мотивом и это семейство более древнее, ее можно смело принять за отправную точку.
– С другой стороны, поскольку именно Момпессоны изобрели усложненную композицию, – довольно едко заметила мисс Лидия, – можно предположить, что их квинканкс размещается не на первом месте, а в центре.
– Или квинканкс Хаффамов! – отпарировал я.
– Я не хотела вызвать новую вспышку наследственной вражды, – с улыбкой промолвила Генриетта, и мы с мисс Лидией смущенно рассмеялись. – Но если мы правы в том, что четыре угловых квинканкса отражают друг друга, значит, чтобы логика композиции сохранилась, центральный должен отличаться от них. А тогда не имеет значения, Хаффамы или Момпессоны стоят на первом месте, ибо сердцевинки роз здесь в любом случае белые и только лепестки разного цвета.
– Да!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102