И хотя тебе кажется, что это очень давняя история, в действительности все произошло, когда я уже была почти десятью годами старше, чем ты сейчас. Как известно Джону, случившееся отравило и даже сократило жизнь его деду и родителям. Но как ты узнаешь, история эта продолжала оказывать вредоносное влияние на ход событий и имеет самые неприятные последствия для вас обоих.
Она говорила так серьезно, что я спросил:
– Что вы хотите сказать?
– Ты ведь не понимаешь, почему мой отец, а потом его брат и теперь мой племянник не уничтожили завещание?
– Да, – согласился я. – Этот вопрос уже давно не дает мне покоя. Оно же лишает Момпессонов права владения поместьем?
– Позволь мне попробовать объяснить, – сказала старая леди. – Я говорила тебе, что утверждение подлинного завещания безуспешно оспаривалось, каковую попытку предприняли Клоудиры – мистер Николас Клоудир и его сын, Сайлас. Потерпев неудачу в данном деле, они возбудили в канцлерском суде тяжбу, которая длится по сей день. Теперь они оспаривали законность приобретения моим отцом хафемского поместья у Джеймса, и он боялся – а после него боялись сначала Огастес, потом Персевал, – что однажды они добьются успеха. А в таком случае единственным способом сохранить право Момпессонов на имущество будет представить суду завещание.
– Но почему ваш отец и мой опекун опасались, что проиграют процесс? – спросила Генриетта.
– И каким образом предъявление завещания может спасти Момпессонов? – добавил я.
– О господи, – вздохнула мисс Лидия, – я плохо объясняю. Дело в том, что, когда мистер Патерностер продавал завещание моему отцу, у них вышла крупная ссора из-за цены, и в отместку мистер Патерностер впоследствии предупредил отца, что кодицилл также по-прежнему существует.
Я понимающе кивнул, поскольку уже давно знал про чертов кодицилл, но Генриетта опять казалась озадаченной.
– Однако мои родственники никогда не были уверены, что он действительно существует и что это не просто жестокая шутка Патерностера. На самом деле, думаю, они окончательно убедились в существовании кодицилла, только когда твоя бедная матушка, Джон, прислала копию документа моему племяннику, в подтверждение своего права на ежегодный доход.
– Но я по-прежнему не понимаю, каким образом завещание может спасти их! – воскликнул я.
– Чтобы объяснить это, – продолжала старая леди, – мне нужно рассказать тебе многое о делах давно минувших дней.
Однако этому не суждено было случиться, ибо Генриетта бросила взгляд на часы на каминной полке и вскричала:
– Боже милостивый! Посмотрите на время! Джон, вы должны уйти сию же минуту!
С этим было не поспорить, и потому, условившись встретиться с ними обеими в этот же час в следующее воскресенье, коли получится, я покинул комнату и вернулся к себе.
Глава 98
В течение последующих дней я думал о Генриетте снова и снова. Почему меня так волнует, что она не одобрит предпринятую мной попытку ограбления и дело, задуманное сейчас? Меня мучило сознание, что я не открыл девушке всю правду, и я положил признаться ей во всем, в чем только мне хватит духа признаться. Почему мне так важно мнение Генриетты? Почему я так обиделся и рассердился, когда она как будто не поверила мне, что Клоудиры со своими пособниками пытались убить меня? Наверное, я влюблен в нее. Неужели это и есть любовь?
Явившись в комнату мисс Лидии в следующее воскресенье, я застал там одну только Генриетту. Мы оба смутились, оказавшись наедине друг с другом.
– Бабушка скоро придет, – сказала она. – Тетя Изабелла изъявила желание увидеться с ней.
Я сел. Мне представился случай объясниться, и я хотел признаться в участии в попытке ограбления.
– Генриетта, вы хотели знать, почему я нахожусь в этом доме. Теперь вам известно, что завещание было незаконно изъято и мой дед стал жертвой обмана. Я его наследник. Вы не находите, что я имею право на поместье?
– Разве вы не путаете законность со справедливостью? – спросила она. – Разве не впадаете в ошибку, полагая, что можете основывать моральное право на вывертах и случайностях юридического закона? Поступая так, вы делаете то же самое, что, по вашим словам, сделали Момпессоны и Клоудиры, хотя я признаю, что вы имеете больше юридического и морального права, чем они.
– Нас нельзя сравнивать! Джеффри Хаффам хотел закрепить имущество за своим внуком, и его намерение было расстроено противозаконным и аморальным образом!
Теперь я поведал Генриетте многое из того, что узнал от мистера Эскрита, но результат оказался не таким, какого я ожидал.
– Насколько я понимаю, – упрямо сказала она, – составляя последнее завещание, Джеффри Хаффам нарушал свои обязательства перед отцом Сайласа Клоудира, лишая наследства собственного сына и отмщая родственникам, с которыми поссорился. Неужто вы и вправду полагаете, что последнее завещание такого человека имеет моральную силу?
Я промолчал, и она продолжала:
– И, в конце концов, сэр Хьюго купил поместье с чистой совестью – так есть ли у вас моральное право лишать его наследников собственности, даже если у вас есть право юридическое?
– Но когда он узнал о похищенном завещании, он ничего не сделал. И сэр Персевал продолжал утаивать документ, таким образом обманывая мою семью.
– Но чего еще можно было ожидать? Признать правду значило бы разориться: потерять имущество и покупные деньги.
– Конечно, вы защищаете сэра Персевала и леди Момпессон! – воскликнул я.
А что, если Генриетта руководствуется личными интересами? Что, если она не может забыть, что благосостояние опекунов ей выгодно? Может даже, у нее есть виды на Дейвида?
Она покраснела.
– Мне нет до них дела. Они никогда не были добры ко мне. Я никогда не понимала, почему они взяли надо мной опеку.
– Разве вы не испытываете к ним хотя бы благодарности?
– Благодарность? За милосердие, проявленное единственно из чувства долга и заботы о внешних приличиях?
– Но тогда почему вы их защищаете?
– У них есть свои права.
Она заняла непреклонную позицию.
– Но как же я? – запротестовал я. – Вот он я перед вами, без денег, без сколько-либо приличного образования, без друзей. Есть ли у меня надежда вести существование не просто достойное джентльмена, но хотя бы сносное? Вдобавок теперь, когда кодицилл введен в силу, моей жизни будет угрожать опасность, покуда Сайлас Клоудир жив. Только вернув завещание и отменив кодицилл, я смогу чувствовать себя спокойно. Неужели вы действительно отказываете мне в праве сделать это?
– Теперь понятно! – воскликнула Генриетта. – Так вот зачем вы здесь! Вы хотите выкрасть завещание!
Итак, секрет раскрылся. Отрицать не имело смысла.
– Вернуть завещание! – вскричал я. – Представить его суду, как и надлежит сделать.
– Так прибегните к помощи закона!
– На это потребуются деньги, – возразил я. – Ив любом случае сэр Персевал скорее уничтожит документ, чем откажется от него, поскольку, как мы с вашей бабушкой объяснили вам, если о нем станет известно, ваш опекун лишится поместья.
– Вы уверены? Ибо в таком случае я не понимаю, почему он сохранил завещание.
– Я тоже не понимаю. Ваша бабушка собиралась объяснить это в последнюю нашу встречу.
Наступила пауза, Генриетта пытливо всматривалась в мое лицо.
– Почему вы так рветесь заполучить завещание? – внезапно осведомилась она.
– Я же вам объяснил!
– Нет, я имею в виду, каковы ваши истинные мотивы? Вы говорите о правах, но мне кажется, вы жаждете мести.
– Мести? – изумленно повторил я. – Нет. Я просто хочу Справедливости. Я хочу найти логику и смысл в произволе и несправедливости, которые видел всю свою жизнь. Если Момпессоны могут лгать и мошенничать, чтобы приобрести и сохранить богатство, почему надо осуждать любого другого преступника? Все несчастья, выпавшие на долю моей семьи – убийство, сумасшедший дом, страшная судьба моей матери, – все они окажутся напрасными, если я не верну завещание.
– Это язык мести, – горячо сказала Генриетта. – Я понимаю вас, ибо у меня тоже есть причины ненавидеть своих опекунов. О, не такие веские, как у вас, далеко не такие.
– О чем вы говорите? – резко спросил я.
– О, сейчас это уже не имеет значения. И все же вы сами видели, как Том мучил меня в Хафеме тем летом. Хотя в некоторых отношениях он наименее жестокий из них. Но желать мести значит отплачивать за несправедливость той же монетой.
– Но в моем случае меня побуждают к действию обиды, причиненные не мне, но людям, которых я любил.
– Тогда, коли это не месть, – печально промолвила Генриетта, – значит, возмездие, а оно гораздо коварнее. Ибо позволяет вам с такой легкостью выдавать свои истинные мотивы за желание восстановить справедливость.
– Неправда! – воскликнул я, а потом, не раздумывая, выпалил: – Ваша бабушка не горела жаждой мести.
– Что вы имеете в виду?
Мне ничего не оставалось, как сказать правду.
– Помните, на прошлой неделе я говорил, что, купив кодицилл, мой дед сначала собирался представить его суду, но потом внезапно переменил планы? Причина заключалась в том, что кто-то из момпессоновских домочадцев письменно сообщил деду о завещании и пообещал добыть его. Это была мисс Лидди, и она сдержала слово, хотя документ каким-то образом вернулся к вашему опекуну.
Явно ошеломленная, Генриетта потрясла головой.
– Бабушка Лидди могла пойти на такое?
В следующий момент в комнату вошла мисс Лидди.
– Я рада, что ты еще здесь, Джон, – весело сказала она, улыбаясь нам обоим. – Моя племянница передала мне, что хочет меня видеть – случай в высшей степени необычный, – и потому я отправилась в ее апартаменты, но она так и не явилась. Загадочная история. Вероятно, она беседует с врачом Персевала. Я знаю, племяннику сегодня хуже. После удара, случившегося с ним на прошлой неделе, его состояние неуклонно ухудшается.
Она осеклась, заметив странный взгляд Генриетты, и вопросительно посмотрела на меня, словно ожидая объяснений.
– Мисс Лидди, – признался я, – боюсь, я рассказал ей о том, как вы помогли моему деду.
– И ты, разумеется, потрясена, – сказала она Генриетте. – Дорогая моя, я пошла на такой шаг, поскольку считала поступок, совершенный моим отцом, бесчестным. Я долго размышляла о нем, но перешла наконец к действию только лишь потому, что таким образом могла спасти одну молодую женщину от ужасной участи.
Генриетта взглянула на нее с изумлением.
– Разве ты не объяснил ей, Джон? – спросила старая леди. – Ты помнишь, Генриетта, что дед Джона пытался принудить свою дочь к браку с отвратительным старшим сыном Сайласа Клоудира? Этого я никак не могла допустить. Предлагая ему завещание, я делала замысленный брак совершенно невыгодным для него.
– Если воровство вообще можно оправдать когда-нибудь, – медленно проговорила Генриетта, – полагаю, это именно такой случай.
– Воровство! Не употребляй это слово! – вскричала мисс Лидия.
– Нет, здесь следует говорить о возвращении законному владельцу, – сказал я. – Такой поступок был правильным тогда и остается правильным сейчас. Ибо, представив завещание суду, я стану законным владельцем поместья, и только тогда мне не будет грозить опасность со стороны Клоудиров. – Пристально глядя на Генриетту, я проговорил: – Поэтому я непременно попытаюсь вернуть завещание.
– Да! – воскликнула мисс Лидия. – Конечно, именно это ты и должен сделать!
– Но почему бы вам, – спросила Генриетта, – не явиться в суд в качестве наследника Хаффама до истечения установленного срока и не отдаться под защиту властей?
– Как я однажды уже сделал перед тем, как меня передали в руки Дэниела Портьюса, а затем доктора Алабастера? – возразил я. – Похоже, вы не верите мне, когда я говорю, что нахожусь в смертельной опасности, покуда Сайлас Клоудир жив.
– Если вас превыше всего заботит безопасность, – сказала Генриетта, – почему бы вам просто не позволить, чтобы суд признал вас мертвым?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102