Директор парка сидел на совещании и курил сигарету за сигаретой. До его сведения было доведено, что пришло время держать экзамен, что настал «момент истины». Столица готовится к общереспубликанской спартакиаде.
— Надеюсь, здесь нет никого, кому это не известно,— наклонился оратор к собравшимся,—Нужно обеспечить, нужно сделать. Совершенно необходимо... Дело чести каждого... Каждый из нас винтик того механизма, который... Мы во что бы то ни стало обязаны...
Оратор стремился воспламенить слушателей, разглагольствуя о таких понятиях, как честь и слава, а те, оставаясь равнодушными, думали о своем — о запасных частях, которых днем с огнем не сыщешь, о новых покрышках, о которых снова можно будет справиться лишь в третьем квартале (вы же знаете, что сгорел шинный завод, вы же читаете газеты), о строгих и регулярных осмотрах, на которые каждые полгода городская транспортная инспекция вызывает казенными повестками; на сей раз они будут еще строже, так как, по всей вероятности, и там сейчас выслушиваются подобные словеса. «Для обеспечения нормального проведения надлежит... Для бесперебойного обеспечения необходимо... Чтобы не уронить марку, необходимо
Молодой активист, жаждущий выбиться в люди, века кивает и до небес превозносит оратора:
— Вы открыли нам глаза, это было необходимо, действительно, в повседневной спешке мы даже толком не осознаем, что...
Старый практик скептически ссылается на опыт прежних лет. Город будет переполнен. Толчея будет страшная.
— Составим четкое расписание. Ясно?
— А как насчет платы за сверхурочные?
— Держи карман шире!
Директор предприятия, нахохлясь, возвращается к себе в кабинет. Ирена вскакивает со стула.
— А, это вы? Заходите!—говорит директор...
— Ну, хорошо,— говорит он, дочитав лежащую перед ним на столе объяснительную записку.—Только почему должен этим заниматься я? Отремонтируйте машину и ездите себе на здоровье, при чем тут я?
Тем временем механик-женоненавистник ушел на обед. Послеобеденное время самое благоприятное. Мир предстает в розовом свете, в такие минуты мы порой тешим себя надеждой, что наши друзья возвратят нам толику денег, взятую взаймы бог весть когда. То-то хорошо было бы жить вот так, спокойно, не мудрствуя лукаво,— вкусно поесть, сладко поспать и каждый день начинать с хорошей разминки. Механик возвращается с улыбкой на лице.
— Мать честная, вы еще здесь? Что, не поймали шефа?
— Почему же? Он сказал, что машину надо отремонтировать и продолжать ездить.
— Гм. Ладно, давайте посмотрим,—говорит механик. Он скидывает пиджак и надевает синий халат.— Ну что ж, новое крылышко выпишем. Правда, старое можно бы выправить, но на это уйдет уйма времени. Насчет бампера я договорюсь сам.
— Надо думать.
— Где же эти накладные, куда я их засунул?
— Правое крыло для «Волги»? Не смешите меня!- говорит кладовщик в мастерской.— Последний раз я видел такое, когда в Прагу приезжал его всемилостивейшее величество шах Пах-лови, ах, пардон, при даме, Реза Пехлеви. Когда Бартон последний раз разводился с Тэйлор. Ничем помочь не могу. Но ребята вам выправят.
— А сколько примерно понадобится времени?— спросила Ирена.
— Сколько? Сегодня у нас десятое. Пятнадцатого утром приходите, в восемь ноль-ноль все будет в ажуре!
— А если подмазать?—Дама протягивает руку к сумочке, ибо знает, что почем.
— Между нами, поскольку это вы, а я питаю к вам
слабость,— не советую! До вас тут уже были другие и подмазали будь здоров. Так что при всем желании это может быть готово четырнадцатого вечером.
— Понятно. Здорово же вы мне опять помогли.
— Угу. Правда, тут у меня нашелся бы один жестянщик, который...
— Спасибо. У меня есть свой,— говорит Ирена и садится в машину.
НЕВИДИМАЯ СЕТЬ,
натянутая над городом, всех объединяет и оберегает. Ире-нина записная книжка испещрена телефонными номерами парикмахерш и врачей — специалистов, мастеров и продавщиц, торгующих дефицитными товарами. Вам претит подобная практика? Нам тоже. Но разве найдется сумасброд, который отправится в джунгли без огнестрельного оружия или, по крайней мере, охотничьего ножа?
Ирена протиснулась в телефонную будку и набрала номер. Так, мол, и так, мне помяли крыло. По договоренности пли по наряду? Определенная часть выручки каждого таксиста предназначена для ухода за машиной и ремонта, ее называют фондом транспортного средства. Так что речь идет о работе по наряду предприятия, ну а за любезность — наличными.
— Можете подъехать поближе к вечеру? Думаю, часа за два мы это дело провернем. Буду рад вас снова увидеть.
Рука руку моет — это знает каждый наблюдательный человек. Что до меня, то я люблю наблюдать. Из двух рук лишь одна правая, это так. Но что бы она стала делать без левой?
ИРЕНА ВЕСЕЛО МАШЕТ
мне рукой.
— Я уже опять как новенькая,— радуется она.— Никто и не заметит, что меня долбанули. Сейчас приму душ, что-нибудь перекушу — и за дело. Хочу сегодня наездить километров двести.
— Вам письмо,—говорю я, протягивая ей конверт.
— О-о... — У нее вытягивается лицо.—Материнские нравоучения. Почему я так долго не кажу носа дома, совсем забросила свою старенькую маму, и это — в благодарность за всю ее доброту, ну да что вам рассказывать. Мне скоро тридцать пять, вам я в этом могу признаться, вы не проговоритесь. Но мама все еще думает, что мне не обойтись без ее наставлений. Если холодно, надень теплый свитер! Если с кем-нибудь познакомишься, привези его ко мне, погляжу, что он за птица! Пижамы носи лучше фланелевые, если не хочешь плакать в старости! Я развожу руками.
— Ну да,— произносит она,— что еще остается — махнуть на это рукой.
Она взбегает по лестнице (лифтом, как я заметил, Ирена пользуется только в тех случаях, когда она в туфельках на высоких каблуках), громко здоровается.
Львица сидит на кровати, приложив ко лбу мокрое полотенце.
— Что случилось?
— А-а-а...
— Этот... регбист? То есть волейболист?
— Подлец он, подлец, и все! Он женатый! Развестись я не могу, говорит, у меня маленькая дочка, и она так привязана ко мне, так привязана. Почему я не встретил тебя раньше? И всякое такое. Почему этого не случилось с нами десятью годами позже? Тогда она уже кончит школу и у нее будут другие интересы. Но ты только подумай! Разве могу я ждать десять лет? Могу я ждать хотя бы год, хотя бы один день? Ирен, только ты у меня и осталась!
Ирена подсаживается к своей товарке, обнимает ее за плечи.
— Наглотаться бы снотворного, чтоб уже не проснуться.
— Жаль,—- говорит Ирена,— а я как раз хотела позвать тебя на хороший ужин. Вкусное жаркое, хорошее красное вино, оркестр с цимбалистом, на столах свечи. Но раз у тебя другие планы...
— А куда?— вздыхает Львица.
— В «Пастушку».
— Гм. Да ладно, все равно у меня нет снотворного.— И на смену трагедии приходят заботы более существенные.— Что же мне надеть?
МОИ ВОЗЛЮБЛЕННЫЕ ДАМЫ,
одна брюнетка, другая блондинка, томная ночь и зной пустыни, сентябрь и апрель, отправились разбивать сердца. Они выступают словно королевы, ибо надели туфельки на высоченных каблуках, позвякивают подвесками и браслетами. Львица в голубом, что очень идет к ее светлым волосам. Ирена в индийском, свободно ниспадающем складками сари, вернее, в том, что при слове «сари» я всегда
представляю себе: багряное облачко, вытканное золотистыми цветами. Да простят меня знатоки моды, если я выразился неточно, впрочем, я всегда держался того мнения, что гораздо важнее манера носить ту или иную одежду, нежели сама одежда.
В ресторане при их появлении мужчины вздыхают, а женщины повышают голос. Очарованный официант ведет подруг к свободному столику. Услужливо смахивает пылинки, хотя в этом нет никакой надобности, поправляет только что накрахмаленную скатерть, ставит хрустальную вазочку с двумя млеющими гвоздиками.
— Аперитив?— роняет он.
— Вино, вино, вино,— говорит Львица.
— Извольте. Какое?
— Красное есть?
— Красное... — размышляет вслух метрдотель. — «Бургундское» — не слишком изысканное, но кто его пьет постоянно, тот им не нахвалится. Есть «Руландское». Немного терпкое, вяжущее, но тоже превосходное. Слаще, пожалуй...
Другой официант приносит свечи, чиркает спичкой, зажигает.
— Прошу прощения, но это мой столик.
— Ну, велика важность,— улыбнулся коллега.
— Что дамы будут заказывать?—спрашивает второй официант.
Одно деликатное замечание, пока не забыл: весь обслуживающий персонал мы называем одинаково: «Девушка!»— если даже это заслуженная мать троих детей. «Метрдотель!»— даже если этот человек в системе общественного питания стоит на самой низкой ступени. Почему эти люди так похожи друг на друга? Уж если они носят на лацкане планку со своим именем, то отчего бы на ней не обозначить, кто является всего лишь подавальщиком напитков, а кто старшим официантом, производящим денежные расчеты? Кто исполняет ответственные обязанности начальника пожарной охраны? Кто наделен правом выставить вас в случае, если вы учините скандал, а кому уместно излить свою душу, поскольку среди обслуживающего персонала встречаются люди, специализирующиеся и по этой части? Насколько все было бы проще. Все было бы гораздо проще, если бы мы знали, с кем имеем честь...
Женщины заказали вино, пригубили предложенное на пробу и выразили одобрение. Официант наливает, обслуживая посетительниц так церемониально, будто все это происходит при английском королевском дворе, Одна рука
с салфеткой отведена за спину, другая; наливая, словно бы нежно оглаживает графин.
— Миндальчику, пока подадут ужин? Что-нибудь на закуску?
Раздаются душераздирающие рыдания скрипки. Глухо рокочат цимбалы. А контрабас глухо бормочет, словно человек, много повидавший на своем веку,— уже ничто не может взволновать или удивить. Компания в углу поет: «Дождик, дождь напропалую, и в отчаянье брожу я...» Авторы современных песен величают себя композиторами, текстовики — поэтами, но когда дело доходит до серьезного, мы всегда отдаем предпочтение самым простым песенкам, мы их поем, и никто не требует с нас за это процентных отчислений. Скрипач уже приближается к столикам, клонится над тарелками. Улыбается посетителям как давно потерянной возлюбленной. Кивает головой, будто у него только что наступило прозрение, будто только сейчас эти люди раскрыли ему тайну простой и хорошей жизни. Он доиграл. Взимает мзду.
Девушки (как, вероятно, дозволено выразиться человеку, без малого на тридцать лет старше их) кончили ужинать. Двое мужчин с улыбкой склоняются к столику:
— Разрешите подсесть?
Ирена взглянула на Львицу, та кивнула. Подошедшие отодвигают стулья. Львица нацеливает на них вилку, словно шпагу.
— Секундочку! Неплохо бы представиться!
— Петр Долейш. Вы нанесли удар в самое сердце. Ведь еще когда мы были гимназистами, в школе танцев нам говорили...
— Я некий Дрбоглав. Педро. Это чтобы отличаться от него.
— Ирена.
— Милена. Но близкие друзья называют меня Львицей. Или еще Эльзой.
— Так, гм...
— Что вы пьете?
— Красное вино.
— Может, и нам тоже?
— Как здесь готовят?..
Львица ставит локти на стол и подается вперед.
—- Так вот, все эти разговорчики для смелости давайте отставим. Мы сюда пришли развлекаться. Что, если вам сразу начать с забавных случаев, которые приключились с вами в армии? Ирен, лапушка, ничто так не взбадривает мужчину, как воспоминание о том, каким он был грозой...
—Что желаете заказать?
— Принесите нам тоже такой кувшинчик... Впрочем, нет, этот на пол-литра. Мы возьмем сразу литр.
— Пожалуйста. Ужинать тоже будете?
— Конечно. Тосты с этой, как ее, жгучей такой... Бутерброды к вину.
— Две порции?
— Лучше сразу четыре.
— На один счет?
— Нет,— возразила Ирена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44