Во всех науках я не продвинулся дальше азов, поняв лишь, как мало, по сути дела, дано нам знать.
В половине шестого утра позвонил любовникам по телефону, около шести засветились огоньки лифта, и я отправился в обход. Я открыл дом, и в него вступило утро. Эх! Когда я вернулся с обхода, собственно, я обошел лишь второй этаж, ключ от триста семнадцатой висел на крючке, и Ирениной «Волги» возле пансионата уже не было.
Что об этом утре мог поведать мой сценарий?
Педро и Ирена подъезжают к вокзалу. Камера панорамирует парк, на скамейках в спальных мешках спят счастливые юные путешественники, которые прекрасно обходятся без гостиницы. По залу ожидания разъезжает моечная машина, уборщик позевывает. Кассирша за пуленепробиваемым стеклом передвигает компостер вдоль валика с обозначением зон, автомат выплевывает билеты. На дверях в буфет, который работает круглосуточно, болтается написанная от руки табличка «Закрыто». У перронов томятся поезда, они сошлись едесь, как бригада монтажников,— все уже друг с другом когда-то встречались и работали вместе, а теперь сидят на корточках у своих чемоданчиков перед тем как сказать: «Ну, до встречи, бывай!»
Педро и Ирена держатся за руки. Дежурный по вокзалу дает свисток. Педро гладит Ирену по щеке. Ирена поворачивает голову и целует гладящую ладонь. Конец.
Ирена машет рукой, спускается по обшарпанной лестнице в новый зал. Отпирает машину.
— Барышня, как это называется? — негодует кто-то у нее за спиной.— Торчу здесь битых полчаса!
Мужчина, приехавший одним из ночных поездов, в спальном вагоне первого класса, свежевыбритый, наодеколоненный. Он нагибается к своему чемоданчику из свиной кожи. — Но поймите, я не на работе. Я привезла друга к поезду.
— Но как же я отсюда выберусь?
Ирену так и подмывает пожать плечами, так и подмывает отослать его на общественный транспорт. Но в результате — вздох.
— Садитесь! Так и быть, довезу.
Она едет к новой гостинице «Панорама». Высаживает пассажира. Перед входом стоят вереницей три машины, постоянно закрепленные за гостиницей. Их водители пытаются отвязаться от элегантного азиата с впалыми щеками, который показывает на часы и в волнении что-то лопочет.
— Что происходит, господа? С каких это пор вы не ин-
тересуетесь заработком?—кричит Ирена.— Куда ему надо? Взять его мне?
Мужчины кивают, один из них подводит иностранца к машине Ирены, укладывает его чемоданы в багажник. Открывает заднюю дверцу, придерживает ее. Затем наклоняется к окошечку Ирены.
— Спасибо,— говорит он.—Ему надо в аэропорт. Обдери его, паршивца, как липку!
—Что случилось?
— Ферда Ферецкий сегодня ночью дал дуба. Закололи, как чушку.
-Что?
— Ну да, Ферду. Ты не знаешь? Пырнули ножом, взяли кошель — и ищи-свищи! Ферду Ферецкого! Такой башковитый! Бывший десантник, а вот ведь, ни хрена ему это не помогло. Прошу тебя, езжай! Мы ждем, когда откроют бар, чтобы надраться. Сегодня мы не ездим!
Ирена кивает головой, включает скорость.
На аэродроме пасмурно, небо покрыто тучами. Таксисты сбились в кучку, не обращая внимания на жестикулирующих пассажиров. Ирена пристраивается в конце ряда и ПОДХОДИТ К остальным. Облокачивается на крыло чьей-то машины. Вынимает «Спарту», разминает ее в пальцах. Вместо услужливых огоньков, которые обычно вылетают ей навстречу, кто-то подставляет тлеющий кончик сигареты. Она прикуривает.
— Проволочную сетку бы,— говорит кто-то.— Отделить это быдло от себя, другое тут не поможет.
— Стекло.
— Бронированную перегородку.
— Я, ребята, с этим кончаю. Мною он не поживится.
I уже не первый случай.
— Думаешь, этих подонков найдут?
— Почем я знаю? Да и что с того?
— Ллло, алло, куда вы все подевались? Кто-нибудь меня слышит? Мне нужны машины,— вопит рация в салоне.
— Единица, а знаешь, что нужно нам?
— Знаю.
— То-то, Ну так что, кончаем, а? Ирена едет домой. Ложится спать.
ИРЕНА ЗДОРОВАЕТСЯ С ДНЕВНОЙ ВАХТЕРШЕЙ и поднимается на лифте наверх.
— Привет!— восклицает Мартина.— Как ты?
— А ты?
— Нормалек. Я осталась ночевать у подруги. Было уже очень поздно. А ты? Вид у тебя ужасно усталый. Неужели ты ездила?
— Немного.
— А-а,— кивает хвост, потому что Мартина решила не подавать виду, будто о прошедшей ночи что-то знает.— Так ты, наверное, ляжешь спать?
— С удовольствием.
Я куда-нибудь смотаюсь.
— Пожалуйста, не беспокойся!— сказала Ирена.— Я привыкла засыпать даже под музыку.
У КАЖДОГО ИЗ НАС ЕСТЬ СВОИ ЧЕРДАК, какая-нибудь каморка под кровлей, где стоит наш портрет, старея за нас. Он копит все маленькие метаморфозы, которые мы претерпеваем,— морщинку, складку, чтобы однажды злорадно запечатлеть в нас свое подобие. Ирена легла спать, прелестная, как майская рощица. Чуть позже Мартина потрясла ее за плечо, слегка похлопала по опухшей от сна щеке. Ирена вскрикнула. Заметалась, словно тонущий человек.
— Пустите меня!—взвизгнула она.— Я не виновата! Мартина чуть отошла от топчана. До крови закусила
указательный палец.
Как ни отделяли мы этот момент, все же вот он. Пришло время трезвой оценки. Заспанное лицо без косметики еще хранит следы вчерашней красоты, красоты разрушенного храма, некогда воздвигнутого из белого мрамора. При безжалостном дневном свете мы замечаем и следы пожаров и былых землетрясений.
Складки меж бровей появились в дни черной измены Ковача, после ночи, проведенной им на берегу Одры с лучшей подругой Ирены. Морщины, разбегающиеся вниз от носа, добавил донжуан Мойжишек. Мешочки под глазами, испещренные морщинками и жилками, которые придают им синеватый оттенок, пририсовала кисть Карела Сладкого.
До сих пор мы не упоминали о скорбной складке рта, всегда, впрочем, надежно закамуфлированной губной помадой. Когда наступает время открыть карты, это надлежит сделать, даже если у нас при этом дрогнет рука. Как бы мы ни ценили дружбу, правда превыше всего.
— Что случилось?—вяло произнесла Ирена, сон которой был нарушен столь неожиданно. Мне нетрудно было бы добавить, что ей снился почтовый ящик, но этот пункт рассказа спорный, и потому лучше воздержаться.
— Внизу тебя ждут,—- роняет Мартина через плечо.
— Ждут? Боже! Позвони, пожалуйста, туда, пусть убираются! Скажи, что меня нет!
— Не выйдет. Ты должна спуститься. Там какой-то военный, старший лейтенант.
— Что?
— М! Может, у тебя украли машину. Или ты на кого-нибудь наехала. Он ждет тебя на вахте.
Ирена умывается, одевается. Наспех подкрашивается.
ЛИФТ ЗАГУДЕЛ
и остановился напротив вахтерки. Раздвигаются двери. От вахтерки отделяется молодой человек в вельветовом костюме.
— Пани Сладкая?—спрашивает он и сверкает жетоном.— Такси семьсот тридцать? Я старший лейтенант Глу-хий. Сожалею, что разбудил вас, но вам придется поехать со мной.
— Зачем? Что-нибудь случилось?
Мужчина пожимает плечами. Вахтерша взирает на Ирену с ужасом. Прижимает к груди вязанье.
— Мне с собой нужно что-нибудь взять?
— Л что ВЫ хотите ВЗЯТЬ? Максимум — паспорт. Паспорт при мне. Я имела в виду права или еще
что-нибудь.
— Мы вас сами отвезем.
Они садятся в черную «Волгу». Вельветовый костюм занимает место впереди — рядом с водителем. Ирена на заднем сиденье.
— Можно закурить?
— Ну конечно!
— Л не скажете, в чем дело?
.......Нот, не могу. Я обязан привезти вас в одну квартиру и пас гуда везу. Вот и все.
Они поднимаются по широкой лестнице дома на Виноградах Вельветовый молодой человек идет впереди и открывает дверь квартиры прежде, чем Ирена успевает прочитать имя на табличке. Из глубины квартиры появляется еще один мужчина, он называет свое имя, которое Ирена тут же забывает. Проводит ее в комфортабельно обставленную гостиную.
— Вы знаете, у кого мы находимся? Вы когда-нибудь здесь уже бывали?
Ирена лишь пожимает плечами:
1 Один из центральных районов Праги, возникший на месте средневековых виноградников.
—Не знаю. Не бывала.
Они садятся в кресла. Мужчина некоторое время наблюдает за Иреной, затем раскладывает перед ней несколько фотографий:
— Этот человек вам знаком?
— Это Ферда. Ферецкий. Но мы все называли его Фердой.
— Вы сегодня ночью работали?
— Нет. У меня был гость. Друг. Утром я отвезла его к поезду, ну а потом сделала две поездки, все это как-то перемешалось. Мой друг женат и не хотел, чтобы... словом, если это обязательно, то...
Мужчины улыбаются, значит, дела не столь уж плохи, думает Ирена. Если это только не элемент какой-либо сложной тактики.
—-Антонина Ферецкого кто-то убил.
— Я знаю,— роняет Ирена.— Мне сказали таксисты.
— Гм. И вот еще что. У меня есть его телефонная книжка. Там значится человек двести, и среди них — вы. Но вот странность, которую я никак не могу понять: возле одних имен поставлены крестики, возле других — кружочки. Для разнообразия одни подчеркнуты прямой чертой, другие — волнистой. Против трех женских имен — звездочки. Вам это о чем-нибудь говорит?
— Абсолютно ни о чем. Может, если б я знала имена двух других...
Мужчина прочитывает вслух имена.
— Нет, мне они ни о чем не говорят,— отзывается Ирена.
— Жаль! Я думал, вы нам что-нибудь да подкинете. Вы ведь его хорошо знали?
— Как и других. «Привет, как живешь?»
— Худо дело,— говорит мужчина.
Он вскакивает с кресла и принимается расхаживать по гостиной. Ирена отмечает детали обстановки: роскошный ковер, поблескивающая электронная аппаратура, все разновидности которой отличаются одним общим свойством издавать шум. Картины на стенах. Антикварные часы, стоящие в углу, огромные, как голландская печь.
— А он никогда не пытался за вами приударить? Он разведенный, вы разведенная, оба на одном предприятии, оба...
— Нет, еще чего не хватало!
— Не сердитесь. Я о таких вещах обязан осведомляться. И не исключено, что подобных неприятных моментов впереди будет еще немало.
Старший лейтенант в вельветовом костюме распахивает дверь ногой в начищенном до блеска полуботинке. В руках он несет поднос с тремя чашками. Ирена закурила и закашлялась.
— Вот что я вам скажу,—произнес с расстановкой старший, помешивая ложечкой в чашке,— мы обнаружили здесь сейф. Как вы думаете, сколько таксист может иметь дома денег?
— Не знаю. Если судить по себе — тысяч двадцать, тридцать. Может, немного больше.
— Много больше.
— Пятьдесят?
Оба мужчины усмехаются:
— А если сто тридцать — что вы на это скажете?
Ирена пожимает плечами. «В парке все знают о махинациях Ферды,— думает она,—почему об этом должна рассказывать именно я? Мое дело — сторона».
— А вам не кажется, что это результат незаконных сделок?
Ирена снова пожимает плечами.
— А если я добавлю, что кроме этого у него обнаружено еще большое количество сертификатов и что у него здесь хранились и доллары?
— Я не настолько хорошо его знала,— отвечает Ирена осторожно.— Просто я всегда думала, что он ловкий малый и не прочь подработать. Но чтобы занимался какими-нибудь темными делишками — этого я не сказала бы. Как-никак он должен был ездить!
— Разумеется! Чтобы иметь выручку! Открою вам кое-что еще: вся валюта у него в стодолларовых купюрах.
Оба впиваются и нес глазами. Ирена краснеет. Пристальные взгляды заставляют се нервничать. В растерянности она очередную сигарету, старший лейтенант подноси к ней зажигалку.
— Миг о чем не говорит — десяти- или пятидесятидолларовые купюры... Не знаю, имеет это какое-нибудь значение или нет.
Мужчины переглядываются.
— Пожалуй, она действительно ничего не знает,— произнес после некоторой паузы старший.
— Я того же мнения.
— Чтобы вы поняли, что вам нечего бояться, я вам объясню. Когда на допросе — нет, это не допрос, это мы просто беседуем,—человек слишком спокоен, нас это настораживает. Человек же, который не совершил никакого проступка, обычно чувствует себя не в своей тарелке, вот как вы сейчас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
В половине шестого утра позвонил любовникам по телефону, около шести засветились огоньки лифта, и я отправился в обход. Я открыл дом, и в него вступило утро. Эх! Когда я вернулся с обхода, собственно, я обошел лишь второй этаж, ключ от триста семнадцатой висел на крючке, и Ирениной «Волги» возле пансионата уже не было.
Что об этом утре мог поведать мой сценарий?
Педро и Ирена подъезжают к вокзалу. Камера панорамирует парк, на скамейках в спальных мешках спят счастливые юные путешественники, которые прекрасно обходятся без гостиницы. По залу ожидания разъезжает моечная машина, уборщик позевывает. Кассирша за пуленепробиваемым стеклом передвигает компостер вдоль валика с обозначением зон, автомат выплевывает билеты. На дверях в буфет, который работает круглосуточно, болтается написанная от руки табличка «Закрыто». У перронов томятся поезда, они сошлись едесь, как бригада монтажников,— все уже друг с другом когда-то встречались и работали вместе, а теперь сидят на корточках у своих чемоданчиков перед тем как сказать: «Ну, до встречи, бывай!»
Педро и Ирена держатся за руки. Дежурный по вокзалу дает свисток. Педро гладит Ирену по щеке. Ирена поворачивает голову и целует гладящую ладонь. Конец.
Ирена машет рукой, спускается по обшарпанной лестнице в новый зал. Отпирает машину.
— Барышня, как это называется? — негодует кто-то у нее за спиной.— Торчу здесь битых полчаса!
Мужчина, приехавший одним из ночных поездов, в спальном вагоне первого класса, свежевыбритый, наодеколоненный. Он нагибается к своему чемоданчику из свиной кожи. — Но поймите, я не на работе. Я привезла друга к поезду.
— Но как же я отсюда выберусь?
Ирену так и подмывает пожать плечами, так и подмывает отослать его на общественный транспорт. Но в результате — вздох.
— Садитесь! Так и быть, довезу.
Она едет к новой гостинице «Панорама». Высаживает пассажира. Перед входом стоят вереницей три машины, постоянно закрепленные за гостиницей. Их водители пытаются отвязаться от элегантного азиата с впалыми щеками, который показывает на часы и в волнении что-то лопочет.
— Что происходит, господа? С каких это пор вы не ин-
тересуетесь заработком?—кричит Ирена.— Куда ему надо? Взять его мне?
Мужчины кивают, один из них подводит иностранца к машине Ирены, укладывает его чемоданы в багажник. Открывает заднюю дверцу, придерживает ее. Затем наклоняется к окошечку Ирены.
— Спасибо,— говорит он.—Ему надо в аэропорт. Обдери его, паршивца, как липку!
—Что случилось?
— Ферда Ферецкий сегодня ночью дал дуба. Закололи, как чушку.
-Что?
— Ну да, Ферду. Ты не знаешь? Пырнули ножом, взяли кошель — и ищи-свищи! Ферду Ферецкого! Такой башковитый! Бывший десантник, а вот ведь, ни хрена ему это не помогло. Прошу тебя, езжай! Мы ждем, когда откроют бар, чтобы надраться. Сегодня мы не ездим!
Ирена кивает головой, включает скорость.
На аэродроме пасмурно, небо покрыто тучами. Таксисты сбились в кучку, не обращая внимания на жестикулирующих пассажиров. Ирена пристраивается в конце ряда и ПОДХОДИТ К остальным. Облокачивается на крыло чьей-то машины. Вынимает «Спарту», разминает ее в пальцах. Вместо услужливых огоньков, которые обычно вылетают ей навстречу, кто-то подставляет тлеющий кончик сигареты. Она прикуривает.
— Проволочную сетку бы,— говорит кто-то.— Отделить это быдло от себя, другое тут не поможет.
— Стекло.
— Бронированную перегородку.
— Я, ребята, с этим кончаю. Мною он не поживится.
I уже не первый случай.
— Думаешь, этих подонков найдут?
— Почем я знаю? Да и что с того?
— Ллло, алло, куда вы все подевались? Кто-нибудь меня слышит? Мне нужны машины,— вопит рация в салоне.
— Единица, а знаешь, что нужно нам?
— Знаю.
— То-то, Ну так что, кончаем, а? Ирена едет домой. Ложится спать.
ИРЕНА ЗДОРОВАЕТСЯ С ДНЕВНОЙ ВАХТЕРШЕЙ и поднимается на лифте наверх.
— Привет!— восклицает Мартина.— Как ты?
— А ты?
— Нормалек. Я осталась ночевать у подруги. Было уже очень поздно. А ты? Вид у тебя ужасно усталый. Неужели ты ездила?
— Немного.
— А-а,— кивает хвост, потому что Мартина решила не подавать виду, будто о прошедшей ночи что-то знает.— Так ты, наверное, ляжешь спать?
— С удовольствием.
Я куда-нибудь смотаюсь.
— Пожалуйста, не беспокойся!— сказала Ирена.— Я привыкла засыпать даже под музыку.
У КАЖДОГО ИЗ НАС ЕСТЬ СВОИ ЧЕРДАК, какая-нибудь каморка под кровлей, где стоит наш портрет, старея за нас. Он копит все маленькие метаморфозы, которые мы претерпеваем,— морщинку, складку, чтобы однажды злорадно запечатлеть в нас свое подобие. Ирена легла спать, прелестная, как майская рощица. Чуть позже Мартина потрясла ее за плечо, слегка похлопала по опухшей от сна щеке. Ирена вскрикнула. Заметалась, словно тонущий человек.
— Пустите меня!—взвизгнула она.— Я не виновата! Мартина чуть отошла от топчана. До крови закусила
указательный палец.
Как ни отделяли мы этот момент, все же вот он. Пришло время трезвой оценки. Заспанное лицо без косметики еще хранит следы вчерашней красоты, красоты разрушенного храма, некогда воздвигнутого из белого мрамора. При безжалостном дневном свете мы замечаем и следы пожаров и былых землетрясений.
Складки меж бровей появились в дни черной измены Ковача, после ночи, проведенной им на берегу Одры с лучшей подругой Ирены. Морщины, разбегающиеся вниз от носа, добавил донжуан Мойжишек. Мешочки под глазами, испещренные морщинками и жилками, которые придают им синеватый оттенок, пририсовала кисть Карела Сладкого.
До сих пор мы не упоминали о скорбной складке рта, всегда, впрочем, надежно закамуфлированной губной помадой. Когда наступает время открыть карты, это надлежит сделать, даже если у нас при этом дрогнет рука. Как бы мы ни ценили дружбу, правда превыше всего.
— Что случилось?—вяло произнесла Ирена, сон которой был нарушен столь неожиданно. Мне нетрудно было бы добавить, что ей снился почтовый ящик, но этот пункт рассказа спорный, и потому лучше воздержаться.
— Внизу тебя ждут,—- роняет Мартина через плечо.
— Ждут? Боже! Позвони, пожалуйста, туда, пусть убираются! Скажи, что меня нет!
— Не выйдет. Ты должна спуститься. Там какой-то военный, старший лейтенант.
— Что?
— М! Может, у тебя украли машину. Или ты на кого-нибудь наехала. Он ждет тебя на вахте.
Ирена умывается, одевается. Наспех подкрашивается.
ЛИФТ ЗАГУДЕЛ
и остановился напротив вахтерки. Раздвигаются двери. От вахтерки отделяется молодой человек в вельветовом костюме.
— Пани Сладкая?—спрашивает он и сверкает жетоном.— Такси семьсот тридцать? Я старший лейтенант Глу-хий. Сожалею, что разбудил вас, но вам придется поехать со мной.
— Зачем? Что-нибудь случилось?
Мужчина пожимает плечами. Вахтерша взирает на Ирену с ужасом. Прижимает к груди вязанье.
— Мне с собой нужно что-нибудь взять?
— Л что ВЫ хотите ВЗЯТЬ? Максимум — паспорт. Паспорт при мне. Я имела в виду права или еще
что-нибудь.
— Мы вас сами отвезем.
Они садятся в черную «Волгу». Вельветовый костюм занимает место впереди — рядом с водителем. Ирена на заднем сиденье.
— Можно закурить?
— Ну конечно!
— Л не скажете, в чем дело?
.......Нот, не могу. Я обязан привезти вас в одну квартиру и пас гуда везу. Вот и все.
Они поднимаются по широкой лестнице дома на Виноградах Вельветовый молодой человек идет впереди и открывает дверь квартиры прежде, чем Ирена успевает прочитать имя на табличке. Из глубины квартиры появляется еще один мужчина, он называет свое имя, которое Ирена тут же забывает. Проводит ее в комфортабельно обставленную гостиную.
— Вы знаете, у кого мы находимся? Вы когда-нибудь здесь уже бывали?
Ирена лишь пожимает плечами:
1 Один из центральных районов Праги, возникший на месте средневековых виноградников.
—Не знаю. Не бывала.
Они садятся в кресла. Мужчина некоторое время наблюдает за Иреной, затем раскладывает перед ней несколько фотографий:
— Этот человек вам знаком?
— Это Ферда. Ферецкий. Но мы все называли его Фердой.
— Вы сегодня ночью работали?
— Нет. У меня был гость. Друг. Утром я отвезла его к поезду, ну а потом сделала две поездки, все это как-то перемешалось. Мой друг женат и не хотел, чтобы... словом, если это обязательно, то...
Мужчины улыбаются, значит, дела не столь уж плохи, думает Ирена. Если это только не элемент какой-либо сложной тактики.
—-Антонина Ферецкого кто-то убил.
— Я знаю,— роняет Ирена.— Мне сказали таксисты.
— Гм. И вот еще что. У меня есть его телефонная книжка. Там значится человек двести, и среди них — вы. Но вот странность, которую я никак не могу понять: возле одних имен поставлены крестики, возле других — кружочки. Для разнообразия одни подчеркнуты прямой чертой, другие — волнистой. Против трех женских имен — звездочки. Вам это о чем-нибудь говорит?
— Абсолютно ни о чем. Может, если б я знала имена двух других...
Мужчина прочитывает вслух имена.
— Нет, мне они ни о чем не говорят,— отзывается Ирена.
— Жаль! Я думал, вы нам что-нибудь да подкинете. Вы ведь его хорошо знали?
— Как и других. «Привет, как живешь?»
— Худо дело,— говорит мужчина.
Он вскакивает с кресла и принимается расхаживать по гостиной. Ирена отмечает детали обстановки: роскошный ковер, поблескивающая электронная аппаратура, все разновидности которой отличаются одним общим свойством издавать шум. Картины на стенах. Антикварные часы, стоящие в углу, огромные, как голландская печь.
— А он никогда не пытался за вами приударить? Он разведенный, вы разведенная, оба на одном предприятии, оба...
— Нет, еще чего не хватало!
— Не сердитесь. Я о таких вещах обязан осведомляться. И не исключено, что подобных неприятных моментов впереди будет еще немало.
Старший лейтенант в вельветовом костюме распахивает дверь ногой в начищенном до блеска полуботинке. В руках он несет поднос с тремя чашками. Ирена закурила и закашлялась.
— Вот что я вам скажу,—произнес с расстановкой старший, помешивая ложечкой в чашке,— мы обнаружили здесь сейф. Как вы думаете, сколько таксист может иметь дома денег?
— Не знаю. Если судить по себе — тысяч двадцать, тридцать. Может, немного больше.
— Много больше.
— Пятьдесят?
Оба мужчины усмехаются:
— А если сто тридцать — что вы на это скажете?
Ирена пожимает плечами. «В парке все знают о махинациях Ферды,— думает она,—почему об этом должна рассказывать именно я? Мое дело — сторона».
— А вам не кажется, что это результат незаконных сделок?
Ирена снова пожимает плечами.
— А если я добавлю, что кроме этого у него обнаружено еще большое количество сертификатов и что у него здесь хранились и доллары?
— Я не настолько хорошо его знала,— отвечает Ирена осторожно.— Просто я всегда думала, что он ловкий малый и не прочь подработать. Но чтобы занимался какими-нибудь темными делишками — этого я не сказала бы. Как-никак он должен был ездить!
— Разумеется! Чтобы иметь выручку! Открою вам кое-что еще: вся валюта у него в стодолларовых купюрах.
Оба впиваются и нес глазами. Ирена краснеет. Пристальные взгляды заставляют се нервничать. В растерянности она очередную сигарету, старший лейтенант подноси к ней зажигалку.
— Миг о чем не говорит — десяти- или пятидесятидолларовые купюры... Не знаю, имеет это какое-нибудь значение или нет.
Мужчины переглядываются.
— Пожалуй, она действительно ничего не знает,— произнес после некоторой паузы старший.
— Я того же мнения.
— Чтобы вы поняли, что вам нечего бояться, я вам объясню. Когда на допросе — нет, это не допрос, это мы просто беседуем,—человек слишком спокоен, нас это настораживает. Человек же, который не совершил никакого проступка, обычно чувствует себя не в своей тарелке, вот как вы сейчас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44