Ирена включила скорость и рванула вперед. Кто-то вскрикнул, вдогонку машине полетел камень. На сегодня с нее хватит, с этой очаровательной таксистки. Она возвращается в пансионат.
Проходит мимо вахты в комнату отдыха, где включен телевизор. Какой-то очкастый инженер рассуждает о преимуществах сеялки с предплужником. Ирена раздосадован-но вздыхает.
Я кивком подзываю ее.
— Мне знакомы эти долгие вечера, когда хочется с кем-нибудь потолковать по душам,—говорю я ей,— Так почему бы не потолковать со мной? Я, по крайней мере, не опасен.
Я показываю ей на свободный стул подле меня. Знали бы вы, сколько я уже выслушал здесь исповедей! Сколько дал советов или просто похлопал по плечу: «Крепитесь, все уладится!»
Ирена садится рядом со мной. И чего еще может желать такая старая перечница, как я? Открываю термос, наливаю в маленькие чашки кофе.
— Спасибо,—говорит она и улыбается. Ей-ей, ради такой улыбки когда-то велись кровопролитные войны.— Да, потолковать бы хотелось, это точно. Мне как раз подумалось, что лет двадцать тому назад у меня было первое свидание.
— Да ну!—восклицаю я и качаю головой.— В восьмилетнем-то возрасте?
Глава II
ДАЖЕ ЕСЛИ БЫ ЗА ПЛЕЧАМИ У ВАС
осталось множество бед и горестей, жизнь, которая, как говорится, кошке под хвост, а вы поселились бы в мраморном дворце, то и тогда место, где вы росли, вспоминалось бы вам как нечто светозарное, наполняющее вас ощущением счастья. С интересом слушал я Ирену, восхвалявшую городок, откуда она была родом. Уже не раз убеждался я в том, что люди, не находящие для мест своей юности доброго словца, гроша ломаного не стоят. Ирена
предавалась воспоминаниям без горечи, с улыбкой. Она умела оживить в своей памяти самое отрадное. Это порука тому, что еще через двадцать лет она и меня помянет добрым словом.
В ОСТРОГЕ НА РЕКЕ ОДРЕ*,
где она росла, люди жили со времен неолита. Город охраняет стародавние торговые стежки-дорожки и, как говорилось в древних хрониках, был «зело благоприятст-вен» для жизни. Первобытных звероловов изгнали унетицкие поселенцы2, а тех, в свою очередь, люди, развеивавшие прах своих мертвых в полях. Затем нагрянули воинственные кельты. Они построили на холме укрепленное городище. Дубняк на берегу реки посвятили речному богу Оддару, улыбчивому и добродушному, одному из немногих богов, кто не требовал кровавых жертвоприношений. Он довольствовался венками, сплетенными из луговых цветов, и пивом, а по языческим праздникам принимал девушку, которую, впрочем, всегда возвращал обратно, освященную от розовых ступней до кончиков кос; боже ты мой, до чего же хороши были обычаи, никому не причинявшие вреда. Все эти девы, за исключением, может быть, одной-единственной, легко находили себе мужей среди самых удалых воинов. Их почитали за божьих избранниц, и, я полагаю, по справедливости, ибо они несомненно превосходили своих сверстниц сперва красотой, а потом и выносливостью.
Городок здесь был основан в сентябре месяце семьсот двадцать лет тому назад, в пору правления Пршемысла Отакара. Добрый король, где бы он ни был, всюду насаждал христианство и в один из походов приказал разрушить капище речного бога (за что Оддар отомстил ему в битве на Моравском поле). Повергнуть храм — дело не хитрое, но что дальше? Сей благодатный край не давал королю покоя. Местом для закладки надежной крепости он избрал Острог, создал опорный пункт, откуда вознамерился распространять святую веру далее на север, во вражеские пределы пруссаков.
По укоренившемуся тогда обыкновению город был обнесен городьбой из глыб белесого песчаника, под которой текла упомянутая река. Далеко окрест город стал симво-
1 Одра — чешское название реки Одер.
2 По названию нескольких поселений близ Праги, возникших в начале бронзового века.
3 Утес (чет.),
лом неприступности, чем объясняется и его название. В <: стародавних хрониках его именуют Градбицы, иногда даже Высокие Градбицы. Современное же название, как сто [ двадцать лет тому назад объяснил один местный грамотей, состоявший в дружеской переписке со знаменитым историком Палацким, обусловлено утонченностью древних обитателей города, которым претило произносить подряд согласные «д» и «б», поскольку говоривший зачастую не- I вольно брызгал слюной, А обрызгивать слюной собеседника, утверждал корреспондент ученого, противно характеру чешского народа. Немец ли ты или итальянец — продай свой товар и ступай себе с миром, продолжай путь непо-битым и неоплеванным.
Обычай чтить речного бога был в этом краю мало-помалу почти забыт. И хотя дюжина неисправимых упрямцев была перевоспитана лишь с помощью колеса, которое наши человеколюбивые предки применяли для членовредительства, а нескольких легкомысленных девиц, входивших в реку нагишом, пришлось сжечь на костре, однако, не будь постоянно обновляемых запретов, о прошлом города не было бы известно сейчас ничего. Предупреждающие надписи вдоль опушки дубовой рощи, изображение креста, а также поименование дубняка Языческой рощей способствовали сохранению местной традиции до наших дней.
И вот ровно двадцать лет тому назад стал бродить по роще эдакий чудаковатый симпатяга по имени Иржи Ковач. Чего стоят повествования с пятого на десятое?! Никакие мудрствования не могли и не могут приумножить, усовершенствовать жизнь в этом мире. Поэтому причину опеча-ленности Иржи Ковача я открою вам без обиняков.
У этой девушки было самое обыкновенное имя — Ирена Новакова. Да, ваша догадка верна. Ковач отворачивался от нее сколько хватало сил, но попробуйте прикажите стрелке компаса отклониться от магнитного полюса Земли и хоть иногда обратиться к юго-востоку, к Аравии, или указать на северо-запад, на Гренландию! Ковач вел себя так, словно лишился рассудка. Он сулил небесным светилам золотые горы и ночи напролет высматривал падающие звезды. И, несмотря на то что Иржи Ковач воспитывался в современном духе, он подкупал лукавые божества окрестных лесов апельсинами. Он гадал на картах, на кофейной гуще и, наконец, воззвал к старому Оддару. «Ты, сведущий в мирских делах и поведении дев, помоги мне»,— говорил он.
Вам-то хорошо посмеиваться сидючи дома и в ус не дуя, а ведь, помимо всего прочего, к горлу Ковача был
32 уже приставлен нож. Он носил в кармане повестку о призыве на военную службу.
Она (это мы уже опять возвращаемся к Ирене) весной того года получила паспорт. Торт с пятнадцатью свечками. Летом они встретились на лестнице, где до этого встречались уже тысячи раз. Читатель, воскликнувший, что речь идет о соседях по дому, засвидетельствовал тем самым свою сообразительность. Ковач как раз возвращался от дружков, после сабантуя, накачавшись вином до того, что оно булькало у него в животе. Он с трудом поднимался наверх, а Ирена спускалась вниз. Она улыбнулась, увидев, с каким трудом взбирается он по лестнице, в ее глазах играли искорки.
— Тебе помочь?—спросила она участливо.
— Ты что, еще чего! У меня здоровые, сильные ноги, а если что, так я худо-бедно и на руках умею ходить. Пока!
— Спокойной ночи!—засмеялась она.
Утром Ковач виновато прокрадывается на лестницу. Утром он спускается на цыпочках, чтобы никого не разбудить. Он даже не позавтракал, после вчерашнего ему было как-то не по себе. В руке у него сумка с инструментом и бутербродами, на голове — кепи а ля Шерлок Холмс. Этажом выше хлопнула дверь, и — тук-тук-тук по лестнице — его начали догонять легкие каблучки.
— А, салют, ты что так рано?
— Приветик, у нас экскурсия всем классом. Последняя,— вздыхает Ирена.
— Прощай, детство?
— Что-то в этом роде.
Они вышли в залитый солнцем двор. (Тогда еще летнего времени не было и в помине, пять утра было действительно в пять утра.) И он оглядел свою соседку в ярких лучах солнца.
Я всегда держался того мнения, что даже самые нежные цветы по сравнению с девушками — ничто. Вообразите себе тугие, загорелые лодыжки, которые вчера еще были сплошь в царапинах, а сегодня сияют, как два сонета. Присмотритесь к овалу бедер, возникшему из ничего. Мягкие темные волосы, ниспадающие почти до самой талии, которые так приятно перебирать пальцами. Еще недавно вы отмахивались от нее, как от гадкого утенка, а теперь, когда она стала барышней, готовы завлекать ее.
— Пожалуй, мне уже пора переходить с тобой на «вы»,
— Нет, нет, это мне не нравится! Ведь мы с тобой давние друзья, верно?
ОНИ БЫЛИ ДАВНИМИ
друзьями, воображаю, как она ему, наверное, осточертела,
— Иржик, можно наша Иренка пойдет с тобой в школу? Я боюсь отпускать ее одну через дорогу. Машины сейчас носятся как угорелые. Иренка, возьми Иржика крепко за руку и в школе не шали! Поднимай руку!
— Иржик, вы все идете купаться, возьмите нашу Ирен-ку с собой! Присмотри за ней, ладно? На тебя можно положиться.
Ей было восемь, когда она стеклом порезала в реке ногу. Она прибежала к своему опекуну, как перепуганный суслик.
— Глянь, у меня кровь идет!
— Обрадовала! Придется идти к врачу.
— А меня там оставят?
— Вот еще выдумала! Из-за такой чепуховины!
— Чепуховина,— произнесла она с удовольствием,— такая чепуховина.
Он ее усадил и вытащил из ноги осколок, приложил к ранке лист подорожника (подросток, который через пару лет будет способен вспомнить об Оддаре, безусловно, шел по жизни с открытыми глазами), перевязал ногу относительно чистым носовым платком. Некоторое время Ирена скакала подле него на одной ноге, пока он не сжалился над ней и не взвалил себе на закорки.
— Почапали быстрее.
— Почапали,— сказала она, обхватывая его шею руками,— это такая чепуховина.
В амбулатории было полно народу, но следует признать, что в те годы люди были еще полны готовности пойти навстречу.
— С травмой без очереди,—провозгласила высокая костлявая медсестра.— Давай сюда твою сестренку, кавалер!
— Никакой я не кавалер, а она вовсе мне не сестра! — сказал он обиженно.
— Ну, ладно, ладно, идем!
Врач задвигал очками — вверх, вниз, а потом вздохнул.
— Но-о... пожалуй, надо наложить шов, что скажешь? Подержишь ей ногу?
И милая малышка Иренка закричала так, словно на нее кинулись с ножами. Она требовала, чтобы, если уж это так нужно, ранку ей зашил сам Ковач. Но они ее доверчивостью злоупотребили, медсестра прижимала пациентку к топчану и заслоняла врача, тот зашивал, а Иржи смотрел. Потом она даже разговаривать с ним не хотела, считая, что незачем было делать так больно. И поскольку праведные страдают вдвойне, ему досталось еще и от ее матери.
— Хорошо же ты за ней присматривал, нечего сказать! Вот уж спасибо тебе! Знала бы я, чем это кончится...
САМОЙ КРАСИВОЙ ЖЕНЩИНОЙ
того времени бесспорно была Брижит Бардо—печальный, нежный дьявол с растрескавшимися губами. Но какой от нее прок тому, кто сидит в восемнадцатом ряду кинотеатра? В мире не найдется ни одного мужчины (по крайней мере, я очень надеюсь, что это так), которому не была бы стократ милее горбунья, но зато въяве! Я вижу Ковача, у которого перехватило дыхание. Ирена стоит перед ним в майке с надписью «Юниверсити Мэриленд», в джинсовой юбке в обтяжку. За спиной походный ранец, вылинявший от частой стирки. Тыльной стороной ладони она отбрасывает прядку волос, которая то и дело падает ей на лоб.
— Ты тоже в сторону вокзала?
— Примерно.
— Здорово. Мирово. По крайней мере, не будет страшно. Такая рань!
Легкой походкой шагает она возле него. Ирена красива, необыкновенно красива. «Да что это я,— одергивает себя юноша.— Ведь она еще малявка, и нечего тут!» С досады Иржи вытягивает из пачки сигарету и закуривает.
— Ну, спасибо за компанию, вон там наши девчонки,— улыбаясь, произносит Ирена.
— Счастливо. Пошли мне открытку с видом.
— Обязательно.
Она идет покачивая бедрами. Не будь он знаком с ней так хорошо, он бы тут же потерял голову.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Проходит мимо вахты в комнату отдыха, где включен телевизор. Какой-то очкастый инженер рассуждает о преимуществах сеялки с предплужником. Ирена раздосадован-но вздыхает.
Я кивком подзываю ее.
— Мне знакомы эти долгие вечера, когда хочется с кем-нибудь потолковать по душам,—говорю я ей,— Так почему бы не потолковать со мной? Я, по крайней мере, не опасен.
Я показываю ей на свободный стул подле меня. Знали бы вы, сколько я уже выслушал здесь исповедей! Сколько дал советов или просто похлопал по плечу: «Крепитесь, все уладится!»
Ирена садится рядом со мной. И чего еще может желать такая старая перечница, как я? Открываю термос, наливаю в маленькие чашки кофе.
— Спасибо,—говорит она и улыбается. Ей-ей, ради такой улыбки когда-то велись кровопролитные войны.— Да, потолковать бы хотелось, это точно. Мне как раз подумалось, что лет двадцать тому назад у меня было первое свидание.
— Да ну!—восклицаю я и качаю головой.— В восьмилетнем-то возрасте?
Глава II
ДАЖЕ ЕСЛИ БЫ ЗА ПЛЕЧАМИ У ВАС
осталось множество бед и горестей, жизнь, которая, как говорится, кошке под хвост, а вы поселились бы в мраморном дворце, то и тогда место, где вы росли, вспоминалось бы вам как нечто светозарное, наполняющее вас ощущением счастья. С интересом слушал я Ирену, восхвалявшую городок, откуда она была родом. Уже не раз убеждался я в том, что люди, не находящие для мест своей юности доброго словца, гроша ломаного не стоят. Ирена
предавалась воспоминаниям без горечи, с улыбкой. Она умела оживить в своей памяти самое отрадное. Это порука тому, что еще через двадцать лет она и меня помянет добрым словом.
В ОСТРОГЕ НА РЕКЕ ОДРЕ*,
где она росла, люди жили со времен неолита. Город охраняет стародавние торговые стежки-дорожки и, как говорилось в древних хрониках, был «зело благоприятст-вен» для жизни. Первобытных звероловов изгнали унетицкие поселенцы2, а тех, в свою очередь, люди, развеивавшие прах своих мертвых в полях. Затем нагрянули воинственные кельты. Они построили на холме укрепленное городище. Дубняк на берегу реки посвятили речному богу Оддару, улыбчивому и добродушному, одному из немногих богов, кто не требовал кровавых жертвоприношений. Он довольствовался венками, сплетенными из луговых цветов, и пивом, а по языческим праздникам принимал девушку, которую, впрочем, всегда возвращал обратно, освященную от розовых ступней до кончиков кос; боже ты мой, до чего же хороши были обычаи, никому не причинявшие вреда. Все эти девы, за исключением, может быть, одной-единственной, легко находили себе мужей среди самых удалых воинов. Их почитали за божьих избранниц, и, я полагаю, по справедливости, ибо они несомненно превосходили своих сверстниц сперва красотой, а потом и выносливостью.
Городок здесь был основан в сентябре месяце семьсот двадцать лет тому назад, в пору правления Пршемысла Отакара. Добрый король, где бы он ни был, всюду насаждал христианство и в один из походов приказал разрушить капище речного бога (за что Оддар отомстил ему в битве на Моравском поле). Повергнуть храм — дело не хитрое, но что дальше? Сей благодатный край не давал королю покоя. Местом для закладки надежной крепости он избрал Острог, создал опорный пункт, откуда вознамерился распространять святую веру далее на север, во вражеские пределы пруссаков.
По укоренившемуся тогда обыкновению город был обнесен городьбой из глыб белесого песчаника, под которой текла упомянутая река. Далеко окрест город стал симво-
1 Одра — чешское название реки Одер.
2 По названию нескольких поселений близ Праги, возникших в начале бронзового века.
3 Утес (чет.),
лом неприступности, чем объясняется и его название. В <: стародавних хрониках его именуют Градбицы, иногда даже Высокие Градбицы. Современное же название, как сто [ двадцать лет тому назад объяснил один местный грамотей, состоявший в дружеской переписке со знаменитым историком Палацким, обусловлено утонченностью древних обитателей города, которым претило произносить подряд согласные «д» и «б», поскольку говоривший зачастую не- I вольно брызгал слюной, А обрызгивать слюной собеседника, утверждал корреспондент ученого, противно характеру чешского народа. Немец ли ты или итальянец — продай свой товар и ступай себе с миром, продолжай путь непо-битым и неоплеванным.
Обычай чтить речного бога был в этом краю мало-помалу почти забыт. И хотя дюжина неисправимых упрямцев была перевоспитана лишь с помощью колеса, которое наши человеколюбивые предки применяли для членовредительства, а нескольких легкомысленных девиц, входивших в реку нагишом, пришлось сжечь на костре, однако, не будь постоянно обновляемых запретов, о прошлом города не было бы известно сейчас ничего. Предупреждающие надписи вдоль опушки дубовой рощи, изображение креста, а также поименование дубняка Языческой рощей способствовали сохранению местной традиции до наших дней.
И вот ровно двадцать лет тому назад стал бродить по роще эдакий чудаковатый симпатяга по имени Иржи Ковач. Чего стоят повествования с пятого на десятое?! Никакие мудрствования не могли и не могут приумножить, усовершенствовать жизнь в этом мире. Поэтому причину опеча-ленности Иржи Ковача я открою вам без обиняков.
У этой девушки было самое обыкновенное имя — Ирена Новакова. Да, ваша догадка верна. Ковач отворачивался от нее сколько хватало сил, но попробуйте прикажите стрелке компаса отклониться от магнитного полюса Земли и хоть иногда обратиться к юго-востоку, к Аравии, или указать на северо-запад, на Гренландию! Ковач вел себя так, словно лишился рассудка. Он сулил небесным светилам золотые горы и ночи напролет высматривал падающие звезды. И, несмотря на то что Иржи Ковач воспитывался в современном духе, он подкупал лукавые божества окрестных лесов апельсинами. Он гадал на картах, на кофейной гуще и, наконец, воззвал к старому Оддару. «Ты, сведущий в мирских делах и поведении дев, помоги мне»,— говорил он.
Вам-то хорошо посмеиваться сидючи дома и в ус не дуя, а ведь, помимо всего прочего, к горлу Ковача был
32 уже приставлен нож. Он носил в кармане повестку о призыве на военную службу.
Она (это мы уже опять возвращаемся к Ирене) весной того года получила паспорт. Торт с пятнадцатью свечками. Летом они встретились на лестнице, где до этого встречались уже тысячи раз. Читатель, воскликнувший, что речь идет о соседях по дому, засвидетельствовал тем самым свою сообразительность. Ковач как раз возвращался от дружков, после сабантуя, накачавшись вином до того, что оно булькало у него в животе. Он с трудом поднимался наверх, а Ирена спускалась вниз. Она улыбнулась, увидев, с каким трудом взбирается он по лестнице, в ее глазах играли искорки.
— Тебе помочь?—спросила она участливо.
— Ты что, еще чего! У меня здоровые, сильные ноги, а если что, так я худо-бедно и на руках умею ходить. Пока!
— Спокойной ночи!—засмеялась она.
Утром Ковач виновато прокрадывается на лестницу. Утром он спускается на цыпочках, чтобы никого не разбудить. Он даже не позавтракал, после вчерашнего ему было как-то не по себе. В руке у него сумка с инструментом и бутербродами, на голове — кепи а ля Шерлок Холмс. Этажом выше хлопнула дверь, и — тук-тук-тук по лестнице — его начали догонять легкие каблучки.
— А, салют, ты что так рано?
— Приветик, у нас экскурсия всем классом. Последняя,— вздыхает Ирена.
— Прощай, детство?
— Что-то в этом роде.
Они вышли в залитый солнцем двор. (Тогда еще летнего времени не было и в помине, пять утра было действительно в пять утра.) И он оглядел свою соседку в ярких лучах солнца.
Я всегда держался того мнения, что даже самые нежные цветы по сравнению с девушками — ничто. Вообразите себе тугие, загорелые лодыжки, которые вчера еще были сплошь в царапинах, а сегодня сияют, как два сонета. Присмотритесь к овалу бедер, возникшему из ничего. Мягкие темные волосы, ниспадающие почти до самой талии, которые так приятно перебирать пальцами. Еще недавно вы отмахивались от нее, как от гадкого утенка, а теперь, когда она стала барышней, готовы завлекать ее.
— Пожалуй, мне уже пора переходить с тобой на «вы»,
— Нет, нет, это мне не нравится! Ведь мы с тобой давние друзья, верно?
ОНИ БЫЛИ ДАВНИМИ
друзьями, воображаю, как она ему, наверное, осточертела,
— Иржик, можно наша Иренка пойдет с тобой в школу? Я боюсь отпускать ее одну через дорогу. Машины сейчас носятся как угорелые. Иренка, возьми Иржика крепко за руку и в школе не шали! Поднимай руку!
— Иржик, вы все идете купаться, возьмите нашу Ирен-ку с собой! Присмотри за ней, ладно? На тебя можно положиться.
Ей было восемь, когда она стеклом порезала в реке ногу. Она прибежала к своему опекуну, как перепуганный суслик.
— Глянь, у меня кровь идет!
— Обрадовала! Придется идти к врачу.
— А меня там оставят?
— Вот еще выдумала! Из-за такой чепуховины!
— Чепуховина,— произнесла она с удовольствием,— такая чепуховина.
Он ее усадил и вытащил из ноги осколок, приложил к ранке лист подорожника (подросток, который через пару лет будет способен вспомнить об Оддаре, безусловно, шел по жизни с открытыми глазами), перевязал ногу относительно чистым носовым платком. Некоторое время Ирена скакала подле него на одной ноге, пока он не сжалился над ней и не взвалил себе на закорки.
— Почапали быстрее.
— Почапали,— сказала она, обхватывая его шею руками,— это такая чепуховина.
В амбулатории было полно народу, но следует признать, что в те годы люди были еще полны готовности пойти навстречу.
— С травмой без очереди,—провозгласила высокая костлявая медсестра.— Давай сюда твою сестренку, кавалер!
— Никакой я не кавалер, а она вовсе мне не сестра! — сказал он обиженно.
— Ну, ладно, ладно, идем!
Врач задвигал очками — вверх, вниз, а потом вздохнул.
— Но-о... пожалуй, надо наложить шов, что скажешь? Подержишь ей ногу?
И милая малышка Иренка закричала так, словно на нее кинулись с ножами. Она требовала, чтобы, если уж это так нужно, ранку ей зашил сам Ковач. Но они ее доверчивостью злоупотребили, медсестра прижимала пациентку к топчану и заслоняла врача, тот зашивал, а Иржи смотрел. Потом она даже разговаривать с ним не хотела, считая, что незачем было делать так больно. И поскольку праведные страдают вдвойне, ему досталось еще и от ее матери.
— Хорошо же ты за ней присматривал, нечего сказать! Вот уж спасибо тебе! Знала бы я, чем это кончится...
САМОЙ КРАСИВОЙ ЖЕНЩИНОЙ
того времени бесспорно была Брижит Бардо—печальный, нежный дьявол с растрескавшимися губами. Но какой от нее прок тому, кто сидит в восемнадцатом ряду кинотеатра? В мире не найдется ни одного мужчины (по крайней мере, я очень надеюсь, что это так), которому не была бы стократ милее горбунья, но зато въяве! Я вижу Ковача, у которого перехватило дыхание. Ирена стоит перед ним в майке с надписью «Юниверсити Мэриленд», в джинсовой юбке в обтяжку. За спиной походный ранец, вылинявший от частой стирки. Тыльной стороной ладони она отбрасывает прядку волос, которая то и дело падает ей на лоб.
— Ты тоже в сторону вокзала?
— Примерно.
— Здорово. Мирово. По крайней мере, не будет страшно. Такая рань!
Легкой походкой шагает она возле него. Ирена красива, необыкновенно красива. «Да что это я,— одергивает себя юноша.— Ведь она еще малявка, и нечего тут!» С досады Иржи вытягивает из пачки сигарету и закуривает.
— Ну, спасибо за компанию, вон там наши девчонки,— улыбаясь, произносит Ирена.
— Счастливо. Пошли мне открытку с видом.
— Обязательно.
Она идет покачивая бедрами. Не будь он знаком с ней так хорошо, он бы тут же потерял голову.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44