несколькими годами рапсе аналогичную роль играло воспитание Карела), привела к тому, что на его пути устранялись все препятствия, ЖИЗНЬ его текла без сучка без задоринки. И вот теперь в очередной раз обнаружилось, что в экстраординарных ситуациях его охватывает бессилие: бескровные, осунувшиеся лица внушали ему отвращение, вызывали в нем брезгливое чувство. Карел пробормотал несколько слов в утешение: мол, все будет хорошо — и исчез с сознанием, что сделал больше, чем от него требовалось.
Его мать проявила больше участия. Часами просиживала она на стуле возле Ирениной постели. Держала ее за руку.
— Ты уж теперь не переживай!—гласил ее совет, добрый и полезный.— Мы все это преодолеем, вот увидишь!
— Я должна тебе кое-что сказать,— зашептала Ирена.— Во всем виновата я сама. Знаешь, я делала аборт пять лет назад. Я никому об этом не говорила, даже Карел ничего не знает. Только доктор — собственно, он-то это и распознал. И вот...
— Ну, ничего! Раз уж ты не сказала ему сразу, то и держи это про себя. Коляску мы поставили на чердак, помогли соседи, что живут над нами. Она тебе еще пригодится, вот увидишь! Когда тебя выписывают?
ИРЕНА ВЕРНУЛАСЬ ДОМОЙ
в Прокопскую долину постаревшей лет на десять. Прошло несколько месяцев, прежде чем она начала снова напевать за работой. Как-то вечером она подсела к Карелу, который в порядке самообразования читал английский детектив. Она взяла у него книгу и отложила на столик.
— Нам надо поговорить! — сказала она.
— Сейчас? Тебе это понадобилось прямо сейчас, когда я сгораю от нетерпения узнать, чем все кончится? А до завтра это не может подождать?
— Нет, не может. Ты знаешь, я подумала, мне нужно снова начать работать. Мне необходима перемена.
— М-м. А что ты собираешься делать, скажи, пожалуйста? Надеюсь, не рекламу опять и всякое такое...
— Пойду работать в какую-нибудь контору или на почту, все равно куда.
— Нет, мне это совершенно не нравится,— сказал он.— Чтобы снова вокруг тебя начали увиваться всякие эти... богема и тому подобное. Шефы. Фарцовщики. Твоя прежняя компания. Я сам попробую что-нибудь для тебя подыскать. Объявления в газетах — это ерунда. Предлагают места, на которые никто не идет. Я поспрашиваю.
Чтобы Ирене не таскать тяжелые сумки с покупками, он приобрел для нее из вторых рук заслуженную, видавшую виды «Шкоду», направил жену на курсы автолюбителей, чтобы она научилась водить машину. Это сулило и другие удобства: когда они куда-нибудь отправлялись, он мог теперь пить без опаски, была гарантия того, что Ирена благополучно отвезет его домой. Что же касается ее работы, то тут он был неумолим. «Не беспокойся, я помню,— говорил он всякий раз, когда об этом заходила речь.— Я хочу только одного — чтобы это было нечто стоящее. А свято место, сама понимаешь, пусто не бывает». Каждый раз он приводил еще и иные доводы: «Теперь, перед рождеством, выброси это из головы!»; «Подумай, через три недели пасха!»; «Ты что, собираешься поступать на работу накануне лета? Да ты пойми! Ведь у тебя пропадет отпуск!»
К входу в прокопскую виллу вело семь высоких ступеней. Однажды, когда старая пани Сладкая возвращалась после встречи со своими приятельницами в кафе «Славия», меж ног у нее прошмыгнула кошка. Она наклонилась, чтобы погладить ее, и потеряла равновесие. Она оказалась в « больнице с тяжелым переломом бедра. Роли переменились, теперь Ирена навещала ее.
Прошло пять недель, бедро все не срасталось; врач объяснил Ирене, что дело в обезызвествлении кости. «Это нас уже начинает беспокоить». Ко всему еще после долгого лежания в полной неподвижности у пани Сладкой началось воспаление легких.
— Скоро я уже отправлюсь в путь,— сказала однажды под вечер пани Сладкая Ирене.— Вслед за мужем. Мы с ним надолго никогда не разлучались. А теперь уже семь лет, как он один.
— Что ты, что за разговоры?! — запротестовала Ирена.— Ты поправишься и вернешься домой, как и все.
— Конечно. Мою шкатулку с драгоценностями из секретера возьми себе. Все, что в ней есть, твое. Не надо ничего говорить.— Она сделала протестующий жест.— Не будем же мы с тобой ссориться. Тебя я хочу попросить лишь об одном — чтобы ты позаботилась о Кареле, знаешь, ведь он сущий ребенок, он сейчас в телячьем возрасте. Для мужчин тридцатилетие — возраст весьма опасный, они пускаются во все тяжкие, словно им вынесли смертный приговор или что-то в этом роде. У нас в тридцать лет на это нет времени. Дети, школа, магазины... Прости меня! А дети у тебя еще будут. Я перечитала все, что об этом написано. С тобой это был просто несчастный случай. Если Карел будет слишком резвиться, ослабь узду. Ни в коем случае не осаживай, иначе он тебя бросит. Наберись терпения, он перебесится. Ну а этот его оркестр... Тут ты ему не перечь. У него постоянная работа, так что скоро ему надоест бегать вечерами туда-сюда. Пока ты будешь дома, он всегда к тебе вернется. Он изменится, вот увидишь. Найди себе какую-нибудь работу, но только не такую, чтоб он мог тебя ревновать. Он ужасно ревнив, ты это знаешь.
— Знаю,— обронила Ирена.
— Ну вот и ладно. Ты такая хорошая, умная, ты наверняка с ним поладишь,— сказала старая пани и сжала руку Ирены.
У Карела опять начался период сверхурочной работы и ночных дежурств, к матери он так и не выбрался.
УСТОИМ ПЕРЕД ИСКУШЕНИЕМ
описать последние мгновения пани Сладкой и выслушать ее слова, которыми она прощалась с миром. Сын и невестка молча возвращались с кладбища, сказать друг другу им было нечего.
Дипломированный врач Карел Сладкий теперь приходил домой лишь для того, чтобы выспаться и переодеться. Он находил чистые рубашки там, где они обычно лежали, в привычных же местах ждали его и кастрюли с едой. Ирена переселилась в спальню пани Сладкой, теперь у каждого из них была своя комната. Иногда Ирена оставалась одна по нескольку дней.
«Так мне и надо,— говорила себе Ирена,— это мне в наказание за то, как я жила в прежние годы. По крайней мере, теперь я вижу, до чего такая жизнь убога. Если бы не данное обещание, меня бы здесь уже не было. Будь я столь же властна, как моя мать, он ползал бы передо мной на коленях. А поскольку я ничего не говорю, он явно прощупывает, как далеко может зайти. Я этого так не оставлю, парнишка! Я тебе еще покажу!»
Она вернулась к привычкам своей молодости, к образу жизни, какой вела в юности. Делала зарядку, танцевала, ухаживала за кожей. Через полгода к ней вернулась ее былая красота, почти утраченная и забытая за постоянными домашними хлопотами.
Прошло четыре года, и однажды, в сентябре, Карел пришел домой раньше, чем обычно. Смиренный, кроткий, пьяный, положил голову Ирене на колени.
— Не бросай меня! — рыдал он.— Пожалуйста, помоги мне!
Он сошелся с сестрой из отделения реанимации, по-матерински заботливой (на отделении ее называли Наседкой), и теперь ждал от нее ребенка. «Разбить ему подсвечником голову,— спрашивала себя Ирена,— или погладить? Зачем он мне это говорит? Какое мне до этого дело?»
Она потянула его за волосы. Он поднял голову и посмотрел на нее.
— Ты на ней женишься,— сказала она невозмутимо,— такая женщина тебе и нужна, а не какая-то... манекенщица.
— Я тебя обожаю,— всхлипывал он.
— Что же, положимся на время.
Она начала обходить агентства, с которыми когда-то сотрудничала. Всюду были ей рады, уверяли, что она ничего не утратила из своих былых достоинств, что она ни на один день не выглядит старше по сравнению с тем, как выглядела, когда уволилась, но с работой, по правде говоря, сейчас гораздо хуже. Тридцать лет есть тридцать лет, что ни говори! А не подумывали ли вы о том, чтобы поискать себе в каком-нибудь отделе работу в качестве референта?
— Бухгалтеры, нам нужны бухгалтеры,— всюду отвечали ей охрипшие голоса.— Возьмитесь за это, а со временем наверняка подыщется и другая работа, вроде прежней. Понадобится какой-нибудь плакат, афиша...
— Делопроизводство и бухгалтерия — не хотите ли попробовать? Это страсть как увлекательно — в конце каждого месяца сводить концы с концами!
—- Ничего-то я не умею,— сокрушалась Ирена после долгих хождений.— Почему я была так глупа? Когда-то я немного говорила по-английски и по-французски. По-русски. А что теперь? Ведь я десять лет рта не раскрывала. С грехом пополам умею готовить, да и то по поваренной книге.
— Так выходи замуж,— советовали ей старые друзья. Она заскочила в бистро неподалеку от Вацлавской
площади. Приятной наружности молодой человек в красной куртке ловко вытер часть стойки, к которой она подсела, сверкнул зубами — и:
— Что будет мадам угодно?
— Пресо.
— Одно пресо, а что к нему? Стопочку? Пирожное?
— Ничего.
— Мадам в плохом настроении, а этого «размилей-ший Петя» не потерпит. Чем могу быть полезен?
Удивительное дело: то, чем мы не поделились бы даже с ближайшим другом или даже с хорошо знакомым человеком, мы с легкостью поверяем посторонним людям, проявившим к нам участие! Молодой человек за стойкой бара покачивал ГОЛОВОЙ. Молодой Дед Всевед1 знал выход из любого положения.
— Вы говорите, что ничего не умеете? Бросьте! Каждый что-нибудь да умеет, но мы узнаем об этом, лишь когда нас прижмет. Вы сказали, что умеете водить машину и вечерами всегда одна. А что, если это сплюсовать? Вы нуждаетесь в людях, люди нуждаются в вас — на этом стоит свет. Один из моих уважаемых клиентов — директор таксопарка. Большая шишка! Настоящий босс! Хотите, я с ним переговорю? Как раз недавно повысили налоги, и
Персонаж чешских народных сказок.
многие уходят. И, как водится, это самый подходящий момент. Только об одном хочу вас предупредить. Он еще тот бугай, я бы сказал. Он наверняка к вам подкатит. Так что приготовьтесь к обороне.
— Этого я не боюсь,— смеялась Ирена.— Я замужем.
— Это вас нисколько не уродует,— заверил ее молодой бармен.— И это нисколько не помешает нам пропустить по стопочке, что вы на это скажете? Я вас угощаю. Это мой маленький рекламный трюк. Прежде чем пустить человека по миру, я стараюсь сделать так, чтоб он чувствовал себя здесь хорошо.
— Идет,— сказала Ирена.
— И вообще, вы самая-самая из всех красоток, кого я имел удовольствие лицезреть на этой неделе.
Прошел еще год, прежде чем образ Ирены был окончательно вытеснен в душе Карела Сладкого образом самоотверженной Наседки. У Наседки родилась здоровенькая девочка, и теперь мужчина метался в нерешительности меж двух домов. Ирене, которая хорошо зарекомендовала себя во время испытательного срока, транспортное предприятие предложило постоянную работу, а начальник эксплуатационного отдела, как бы считавший своим долгом опекать прекрасных дам, предоставил ей новую и абсолютно надежную машину, белую «Волгу», с которой у Ирены не было ни малейших хлопот. Жизнь снова казалась прекрасной, и вскоре Ирена стала известным в своем кругу человеком.. После долгого молчания, когда в течение нескольких лет ей не с кем было практически перемолвиться словом, она весело щебетала, смеялась любой шутке, а когда обзавелась новым кассетным магнитофоном, порой даже распевала в машине.
В один прекрасный день она почувствовала себя более не связанной обещанием, данным старой пани Сладкой, преспокойно собрала чемоданы и погрузила их в машину. Она поехала в пансионат, в свое новое жилище. (Место в пансионате ей нашел услужливый бармен Петр, который, похоже, был знаком со всеми и умел устроить все на свете.) Так Ирена впервые переступила порог триста семнадцатой комнаты, где застала блондинку, сокрушавшуюся о превратностях мира сего.
— Привет, я — Ирена! — сказала наша героиня. Блондинка стерла бумажным платочком размазанную
вокруг глаз тушь и улыбнулась:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Его мать проявила больше участия. Часами просиживала она на стуле возле Ирениной постели. Держала ее за руку.
— Ты уж теперь не переживай!—гласил ее совет, добрый и полезный.— Мы все это преодолеем, вот увидишь!
— Я должна тебе кое-что сказать,— зашептала Ирена.— Во всем виновата я сама. Знаешь, я делала аборт пять лет назад. Я никому об этом не говорила, даже Карел ничего не знает. Только доктор — собственно, он-то это и распознал. И вот...
— Ну, ничего! Раз уж ты не сказала ему сразу, то и держи это про себя. Коляску мы поставили на чердак, помогли соседи, что живут над нами. Она тебе еще пригодится, вот увидишь! Когда тебя выписывают?
ИРЕНА ВЕРНУЛАСЬ ДОМОЙ
в Прокопскую долину постаревшей лет на десять. Прошло несколько месяцев, прежде чем она начала снова напевать за работой. Как-то вечером она подсела к Карелу, который в порядке самообразования читал английский детектив. Она взяла у него книгу и отложила на столик.
— Нам надо поговорить! — сказала она.
— Сейчас? Тебе это понадобилось прямо сейчас, когда я сгораю от нетерпения узнать, чем все кончится? А до завтра это не может подождать?
— Нет, не может. Ты знаешь, я подумала, мне нужно снова начать работать. Мне необходима перемена.
— М-м. А что ты собираешься делать, скажи, пожалуйста? Надеюсь, не рекламу опять и всякое такое...
— Пойду работать в какую-нибудь контору или на почту, все равно куда.
— Нет, мне это совершенно не нравится,— сказал он.— Чтобы снова вокруг тебя начали увиваться всякие эти... богема и тому подобное. Шефы. Фарцовщики. Твоя прежняя компания. Я сам попробую что-нибудь для тебя подыскать. Объявления в газетах — это ерунда. Предлагают места, на которые никто не идет. Я поспрашиваю.
Чтобы Ирене не таскать тяжелые сумки с покупками, он приобрел для нее из вторых рук заслуженную, видавшую виды «Шкоду», направил жену на курсы автолюбителей, чтобы она научилась водить машину. Это сулило и другие удобства: когда они куда-нибудь отправлялись, он мог теперь пить без опаски, была гарантия того, что Ирена благополучно отвезет его домой. Что же касается ее работы, то тут он был неумолим. «Не беспокойся, я помню,— говорил он всякий раз, когда об этом заходила речь.— Я хочу только одного — чтобы это было нечто стоящее. А свято место, сама понимаешь, пусто не бывает». Каждый раз он приводил еще и иные доводы: «Теперь, перед рождеством, выброси это из головы!»; «Подумай, через три недели пасха!»; «Ты что, собираешься поступать на работу накануне лета? Да ты пойми! Ведь у тебя пропадет отпуск!»
К входу в прокопскую виллу вело семь высоких ступеней. Однажды, когда старая пани Сладкая возвращалась после встречи со своими приятельницами в кафе «Славия», меж ног у нее прошмыгнула кошка. Она наклонилась, чтобы погладить ее, и потеряла равновесие. Она оказалась в « больнице с тяжелым переломом бедра. Роли переменились, теперь Ирена навещала ее.
Прошло пять недель, бедро все не срасталось; врач объяснил Ирене, что дело в обезызвествлении кости. «Это нас уже начинает беспокоить». Ко всему еще после долгого лежания в полной неподвижности у пани Сладкой началось воспаление легких.
— Скоро я уже отправлюсь в путь,— сказала однажды под вечер пани Сладкая Ирене.— Вслед за мужем. Мы с ним надолго никогда не разлучались. А теперь уже семь лет, как он один.
— Что ты, что за разговоры?! — запротестовала Ирена.— Ты поправишься и вернешься домой, как и все.
— Конечно. Мою шкатулку с драгоценностями из секретера возьми себе. Все, что в ней есть, твое. Не надо ничего говорить.— Она сделала протестующий жест.— Не будем же мы с тобой ссориться. Тебя я хочу попросить лишь об одном — чтобы ты позаботилась о Кареле, знаешь, ведь он сущий ребенок, он сейчас в телячьем возрасте. Для мужчин тридцатилетие — возраст весьма опасный, они пускаются во все тяжкие, словно им вынесли смертный приговор или что-то в этом роде. У нас в тридцать лет на это нет времени. Дети, школа, магазины... Прости меня! А дети у тебя еще будут. Я перечитала все, что об этом написано. С тобой это был просто несчастный случай. Если Карел будет слишком резвиться, ослабь узду. Ни в коем случае не осаживай, иначе он тебя бросит. Наберись терпения, он перебесится. Ну а этот его оркестр... Тут ты ему не перечь. У него постоянная работа, так что скоро ему надоест бегать вечерами туда-сюда. Пока ты будешь дома, он всегда к тебе вернется. Он изменится, вот увидишь. Найди себе какую-нибудь работу, но только не такую, чтоб он мог тебя ревновать. Он ужасно ревнив, ты это знаешь.
— Знаю,— обронила Ирена.
— Ну вот и ладно. Ты такая хорошая, умная, ты наверняка с ним поладишь,— сказала старая пани и сжала руку Ирены.
У Карела опять начался период сверхурочной работы и ночных дежурств, к матери он так и не выбрался.
УСТОИМ ПЕРЕД ИСКУШЕНИЕМ
описать последние мгновения пани Сладкой и выслушать ее слова, которыми она прощалась с миром. Сын и невестка молча возвращались с кладбища, сказать друг другу им было нечего.
Дипломированный врач Карел Сладкий теперь приходил домой лишь для того, чтобы выспаться и переодеться. Он находил чистые рубашки там, где они обычно лежали, в привычных же местах ждали его и кастрюли с едой. Ирена переселилась в спальню пани Сладкой, теперь у каждого из них была своя комната. Иногда Ирена оставалась одна по нескольку дней.
«Так мне и надо,— говорила себе Ирена,— это мне в наказание за то, как я жила в прежние годы. По крайней мере, теперь я вижу, до чего такая жизнь убога. Если бы не данное обещание, меня бы здесь уже не было. Будь я столь же властна, как моя мать, он ползал бы передо мной на коленях. А поскольку я ничего не говорю, он явно прощупывает, как далеко может зайти. Я этого так не оставлю, парнишка! Я тебе еще покажу!»
Она вернулась к привычкам своей молодости, к образу жизни, какой вела в юности. Делала зарядку, танцевала, ухаживала за кожей. Через полгода к ней вернулась ее былая красота, почти утраченная и забытая за постоянными домашними хлопотами.
Прошло четыре года, и однажды, в сентябре, Карел пришел домой раньше, чем обычно. Смиренный, кроткий, пьяный, положил голову Ирене на колени.
— Не бросай меня! — рыдал он.— Пожалуйста, помоги мне!
Он сошелся с сестрой из отделения реанимации, по-матерински заботливой (на отделении ее называли Наседкой), и теперь ждал от нее ребенка. «Разбить ему подсвечником голову,— спрашивала себя Ирена,— или погладить? Зачем он мне это говорит? Какое мне до этого дело?»
Она потянула его за волосы. Он поднял голову и посмотрел на нее.
— Ты на ней женишься,— сказала она невозмутимо,— такая женщина тебе и нужна, а не какая-то... манекенщица.
— Я тебя обожаю,— всхлипывал он.
— Что же, положимся на время.
Она начала обходить агентства, с которыми когда-то сотрудничала. Всюду были ей рады, уверяли, что она ничего не утратила из своих былых достоинств, что она ни на один день не выглядит старше по сравнению с тем, как выглядела, когда уволилась, но с работой, по правде говоря, сейчас гораздо хуже. Тридцать лет есть тридцать лет, что ни говори! А не подумывали ли вы о том, чтобы поискать себе в каком-нибудь отделе работу в качестве референта?
— Бухгалтеры, нам нужны бухгалтеры,— всюду отвечали ей охрипшие голоса.— Возьмитесь за это, а со временем наверняка подыщется и другая работа, вроде прежней. Понадобится какой-нибудь плакат, афиша...
— Делопроизводство и бухгалтерия — не хотите ли попробовать? Это страсть как увлекательно — в конце каждого месяца сводить концы с концами!
—- Ничего-то я не умею,— сокрушалась Ирена после долгих хождений.— Почему я была так глупа? Когда-то я немного говорила по-английски и по-французски. По-русски. А что теперь? Ведь я десять лет рта не раскрывала. С грехом пополам умею готовить, да и то по поваренной книге.
— Так выходи замуж,— советовали ей старые друзья. Она заскочила в бистро неподалеку от Вацлавской
площади. Приятной наружности молодой человек в красной куртке ловко вытер часть стойки, к которой она подсела, сверкнул зубами — и:
— Что будет мадам угодно?
— Пресо.
— Одно пресо, а что к нему? Стопочку? Пирожное?
— Ничего.
— Мадам в плохом настроении, а этого «размилей-ший Петя» не потерпит. Чем могу быть полезен?
Удивительное дело: то, чем мы не поделились бы даже с ближайшим другом или даже с хорошо знакомым человеком, мы с легкостью поверяем посторонним людям, проявившим к нам участие! Молодой человек за стойкой бара покачивал ГОЛОВОЙ. Молодой Дед Всевед1 знал выход из любого положения.
— Вы говорите, что ничего не умеете? Бросьте! Каждый что-нибудь да умеет, но мы узнаем об этом, лишь когда нас прижмет. Вы сказали, что умеете водить машину и вечерами всегда одна. А что, если это сплюсовать? Вы нуждаетесь в людях, люди нуждаются в вас — на этом стоит свет. Один из моих уважаемых клиентов — директор таксопарка. Большая шишка! Настоящий босс! Хотите, я с ним переговорю? Как раз недавно повысили налоги, и
Персонаж чешских народных сказок.
многие уходят. И, как водится, это самый подходящий момент. Только об одном хочу вас предупредить. Он еще тот бугай, я бы сказал. Он наверняка к вам подкатит. Так что приготовьтесь к обороне.
— Этого я не боюсь,— смеялась Ирена.— Я замужем.
— Это вас нисколько не уродует,— заверил ее молодой бармен.— И это нисколько не помешает нам пропустить по стопочке, что вы на это скажете? Я вас угощаю. Это мой маленький рекламный трюк. Прежде чем пустить человека по миру, я стараюсь сделать так, чтоб он чувствовал себя здесь хорошо.
— Идет,— сказала Ирена.
— И вообще, вы самая-самая из всех красоток, кого я имел удовольствие лицезреть на этой неделе.
Прошел еще год, прежде чем образ Ирены был окончательно вытеснен в душе Карела Сладкого образом самоотверженной Наседки. У Наседки родилась здоровенькая девочка, и теперь мужчина метался в нерешительности меж двух домов. Ирене, которая хорошо зарекомендовала себя во время испытательного срока, транспортное предприятие предложило постоянную работу, а начальник эксплуатационного отдела, как бы считавший своим долгом опекать прекрасных дам, предоставил ей новую и абсолютно надежную машину, белую «Волгу», с которой у Ирены не было ни малейших хлопот. Жизнь снова казалась прекрасной, и вскоре Ирена стала известным в своем кругу человеком.. После долгого молчания, когда в течение нескольких лет ей не с кем было практически перемолвиться словом, она весело щебетала, смеялась любой шутке, а когда обзавелась новым кассетным магнитофоном, порой даже распевала в машине.
В один прекрасный день она почувствовала себя более не связанной обещанием, данным старой пани Сладкой, преспокойно собрала чемоданы и погрузила их в машину. Она поехала в пансионат, в свое новое жилище. (Место в пансионате ей нашел услужливый бармен Петр, который, похоже, был знаком со всеми и умел устроить все на свете.) Так Ирена впервые переступила порог триста семнадцатой комнаты, где застала блондинку, сокрушавшуюся о превратностях мира сего.
— Привет, я — Ирена! — сказала наша героиня. Блондинка стерла бумажным платочком размазанную
вокруг глаз тушь и улыбнулась:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44