— А как же, без этого ничего не получится.
— Черт~те что! Я говорю с вами так, будто готова согласиться.
Я издал стон.
— И знаете, мне ужасно хочется принять ваше приглашение. Вчера я весь день провела в постели. Мне нужно побывать на людях.
— Я за вами заеду, а потом опять отвезу, стало быть, мне будет не до возлияний, так что не бойтесь, ничего такого я себе не позволю, ну...
— Да оставьте вы! Так куда мне прийти и во сколько?
— Часиков в восемь?
— Идет.
— Может, в ресторане «На плотах»?
— А это не какое-нибудь логово? Не замышляете ли вы чего-нибудь против меня?
— Нет, и это такая же правда, как то, что майор Ба-%жант мой начальник!
— Ну так в восемь. Пока!—сказала она и повесила трубку.
Я потер руки и вставил в машинку чистый лист бумаги. Сто семьдесят девять. Вернулся Бавор с какой-то папкой. Остановился, навострил уши.
— Дорогой доктор! Тебе пришло что-то в голову, а? Я это вижу по твоему лицу. Ты напал на след! У тебя рот до ушей, как у китайского болванчика. Тебе явно хочется петь. Однако предупреждаю! Если запоешь, я мигом запишу тебя на конкурс новых талантов в Иглаве.
— Знаешь, что мне пришло в голову?— начал я издалека.— Поужинаю-ка я сегодня хорошенько. Закажу отбивную из тунца.
— Валяй, если хочешь. Но я уже отрядил туда Микеша.
— Дай отбой. Съезжу я.
— Постой, а нет ли тут у тебя личного интереса, а?
— Я буду ужинать с пани Сладкой.
— Ах вот оно что! Ну в таком случае, конечно, Микеша надо заменить. Другого выхода нет. Бертик, Бертик! Тебе нужно жениться.
— Я тебя не слушаю!
— Каждый день у тебя будет чистая рубашка, а на ужин поджарочка!
— Я тебя не слушаю. Я работаю.
— Мне как раз пришло в голову...
Я принялся насвистывать. Кому интересно выслушивать его подначки!
Глава IX
НАИБОЛЕЕ ЗНАЧИТЕЛЬНЫМИ ИЗОБРЕТЕНИЯМИ
в истории человечества являются огонь, колесо и душ. Без них у нас был бы бледный вид. Впрочем, нет, Адальберт, без них у нас вообще не было бы никакого вида. Брось, Бертик! Паясничаешь на потеху самому себе, у тебя и то нет.
Пламя тихонько шумит под кастрюлькой с гуляшом, а я блаженно отфыркиваюсь под душем. Колеса стоят возле дома. «Шкода», которую мне вымыли и надраили до блеска.
Собственно, как человек изобрел душ? Кому поставить за это памятник? Видимо, кто-то обратил внимание на водопад. Встал под ним, раскинув руки, и наслаждался. При этом он испытывал такое блаженство, что не мог не примыслить Наяду с длинными, распущенными волосами. Кажется, у нас с тобой одинаковые вкусы, пращур! Я скребу себе спину щеткой на длинной рукояти и уже в третий раз мою шампунем голову. Из-под душа меня извлекает только чад подгоревшего мяса.
Случись это прежде, я проклинал бы все на свете. Теперь же я улыбаюсь, и только. Собственно, мне и есть-то не хотелось, говорю я себе. Да и к тому же я как следует подзаправлюсь «На плотах». Иначе что же это получится — заказать тунца и не хотеть есть? Я выскребаю остатки в унитаз и спускаю воду. Ох, я понимаю, эстеты возмутятся таким поступком. Но я не люблю бросать что бы то ни было в мусорное ведро. Работа может на несколько дней отлучить меня от дома, а потом ходи по квартире в противогазе. То-то было бы зрелище для ваших прекрасных глаз! Я снова залезаю под душ, потом бреюсь. Раз, другой, третий. Светлая рубашечка с короткими рукавами, темно-красный галстук. Серые вельветовые брюки. Сегодня я отправлюсь, переодевшись под капитана Экснера. Деньги, часы, наручники лучше оставить дома, впрочем, если вы хотите полонить девушку, то более надежного способа я не знаю. Опять каламбуришь, Адальберт! Шутовство — это для молодых, оно не к лицу гражданам с солидным брюшком. Документы. Носовой платок, не забыть бы носовой платок! Нет ничего более неловкого, чем утирать нос рукавом; однажды я забыл полиэтиленовые пакеты, и вещественное доказательство мне пришлось завернуть в носовой платок, насморк не насморк, интересы дела превыше всего. Проклятый насморк разыгрался, как только я завернутый в носовой платок предмет положил в портфель. Одеколону— немного, но и немало. Нет, Бертик, некрасивый ты! Но женщины, у которых есть хоть капля ума, оценят твои моральные качества, каковых, имей мужество в этом признаться, ты отнюдь не лишен. Однако опять ты за свое шутовство!
Я опорожняю пепельницы в автомобиле, подвешиваю новую нейлоновую елочку с натуральным запахом. Еду с приоткрытым окошком. Я сделал максимум. Если я повезу Ирену Сладкую домой, ей не в чем будет меня упрекнуть. Я вытряхнул коврики, пропылесосил всю машину. Право, не знаю, что еще...
Однако всегда найдется что-нибудь, чем еще можно приукраситься. Я останавливаюсь у выхода из метро. Маленькая старушка (явно тоже переодетая, как и я, скорее всего, это добрая фея) продает цветы. В пятилитровых жестяных банках из-под огурцов стоят георгины, астры, розы. Я показываю на розы, на букет за десять крон.
— Пожалуйста, молодой человек!— протягивает она мне букет, с которого капает вода.
— Нет, вы меня не так поняли, пани! Мне нужна всего одна, но самая красивая!
— Но ведь это стоит всего десять крон!
— Голубушка, букет — это всего лишь букет. Обычная вещь. А вот одна роза — это символ! Понимаете?
— Нет. Здесь три за десять крон. Это недорого, молодой человек. Попробуйте купить за эту цену три штуки в цветочном магазине! С вас спросят шесть крон за одну!
--Дело не в десятке, любезная! Я вам ее заплачу, но только за одну розу. Вот эту красную мне хотелось бы.
Что-то бормоча себе под нос, она развязывает бечевку.
. —Три кроны!—говорит она нелюбезно.
— Вот вам десять — и приятного вам вечера, бабуся!
— Постойте, молодой человек, этого много!
Я возвращаюсь к машине. Молодой, рьяный сержант записывает мой номер. Он берет под козырек.
— Добрый день, пан водитель, прошу документы! Вы понимаете, какое допустили нарушение?
— Я оскорбил лучшие чувства хорошей пожилой женщины. Представьте себе, она продавала букет роз за десять крон, а я ей...
— Так-так! Шуточки шутим? А ну дыхните!
— Пожалуйста!
Я дохнул, ничего не обнаружилось, да и не могло ничего обнаружиться. За весь день я не выпил даже пива.
— Ну а теперь документы!
Вокруг уже толпятся зеваки, готовые защитить меня от несправедливых придирок.
— Ну что он такого сделал? Подумаешь, на секунду остановился!
— Да уж, содрать штраф — на это они мастера!
Я предпочитаю махнуть у него перед носом удостоверением личности. Новичок растерялся.
— Я не знал, что...
— Не о чем говорить, приятель! Факт, что я стою не там, где положено. Я готов уплатить штраф по квитанции.
— Двадцать крон,— бормочет он и протягивает мне квитанцию.
Я плачу, отъезжаю. Салажонок в форме разгоняет зевак.
— Ну уж пешеход-то небось еще может стоять где хочет!
— Безусловно, но не на проезжей части! Все на тротуар!
Да, нелегко нашему брату.
ИРЕНА СЛАДКАЯ
появляется с примерной точностью, она опоздала всего на десять минут. В полумраке, разорванном здесь и там пламенем свечей на столах, она неуверенно пробирается, всматривается и, когда наконец замечает меня, улыбается и приветственно поднимает руку,—жест старый, как мир: видишь, я пришла безоружной. Я благовоспитанно вскакиваю со стула, усаживаю ее.
— Я так рад, что вы пришли.
— Я тоже. Вы не представляете, что значит видеть вокруг себя одних женщин!
— Вот бы мне так!—вздохнул я. Ирена улыбается:
— Они вскоре сидели бы у вас в печенках.
— Да нет, я выносливый.
— Вам, наверно, это необходимо. И что же, при всей вашей выносливости... вы до сих пор не женаты?
Видали, на что женщины обращают внимание? Их не очень-то интересует ваша внешность и уж тем более ваши положительные качества, прежде всего они смотрят, есть ли на левой руке кольцо.
— Я разведенщик.
— То есть?
— Разведенщик. Это как профессия. Жестянщик, носильщик, кровельщик, мойщик — то бишь помойник.
— Закройщик, обойщик, маслобойщик, больше не знаю.
— У вас, я вижу, тоже была единица по чешскому.
— И по математике,—горделиво вскинула она голову.
— Л у меня еще и по физкультуре,— вздохнул я.— Зато теперь вон пузо. Гимнастикой занимаюсь мало, а кормлюсь одним хлебом.
— Вы для себя не стряпаете?
— Очень редко.
— В таком случае не удивляюсь, что никто не хочет за вас замуж,— улыбнулась она снова.— На что современной женщине мужчина, который не умеет готовить?! И что вы в таком случае умеете, если не умеете готовить? В Китае готовят мужчины, в гранд-отелях тоже. В Индии они даже белье стирают. В Америке гладят и стирают пеленки. Это только мы здесь такие отсталые.
— Что будем заказывать?—наклоняется к нам метрдотель Карел. Как и полагается, он держит себя так, будто видит меня первый раз в жизни.
— Мы хотим поужинать.
— Пожалуйста. Сейчас принесу меню. А что будем пить? Что для дамы?
— Красное, но сколько?—говорит Ирена.—Вы на машине?
— Разумеется,— сказал я.
— А вы хорошо запарковались? Можете оставить ее до утра? Я не умею пить одна, не люблю.
— Гм!—хмыкнул я.— Что ж, я к вам присоединяюсь. Но я собирался отвезти вас потом домой. Машина у меня сверкает, как рождественская елка.
— Покажете мне ее в другой раз.
—Уговорили! Бутылку красного.
— Есть «Плавац», «Лаврентий», «Бычья кровь», испанское, французское красное...
— Ну, пожалуй, испанское!— воодушевляется моя дама, и метрдотель оборачивается ко мне в ожидании кивка, словно бы в эмансипированном обществе слово женщины ничего не значит. Что ж, я киваю. Он отходит от нас.
— Вы его знаете?
— Нет, с чего вы взяли?
— Но он такой кроткий. Обычно — наглец наглецом.
И опять у меня есть над чем поразмыслить. Коль скоро она здесь не впервые, то когда, при каких обстоятельствах и с кем приходила она сюда раньше?
— Вы чем-то расстроены?
— Нет, просто задумался.
— Надеюсь, не о работе? Больше всего меня возмущает, когда мужчина, пригласив меня на ужин, вместо того чтобы уделить мне внимание, начинает решать про себя какие-то проблемы. Для этого у вас есть контора. Или дом, если он у вас есть.
— Есть. Двухкомнатная квартира. В одной комнате я живу, в другой думаю.
Она помрачнела.
— Вот в чем я нуждаюсь до зарезу!—сказала она.— Этим нашим пансионатом я уже сыта по горло. Мы все ладим друг с другом, тут ничего не скажешь, и весело бывает, но это не дом.
— Да, не дом.
— Уже одно сознание того, что у меня нету там своего угла, что я не могу держать там все свои вещи, все книжки или картины, уже одно это меня выбивает из колеи.
— Так перебирайтесь жить ко мне!—предложил я. Она замерла, не завершив размашистого жеста.
— Может, вы и выносливый, но невоспитанный,— принялась она рассуждать.—Мы знакомы всего несколько дней,— да еще при каких обстоятельствах познакомились-то!— впервые ужинаем вместе, и вы уже себе такое позволяете.
— Боже упаси!— вскричал я, да так громко, что кое-кто из посетителей обернулся на нас.— Боже упаси!— повторил я шепотом.— Моя матушка была католичка, а отец — членом профсоюза. У меня самое лучшее воспитание, какое я только мог получить. Я это мыслил как акт гражданской взаимопомощи, в этом нет ничего зазорного. Одной комнаты с меня достаточно, да и потом я постоянно отсутствую. Некому цветы полить.
— Ах, у вас еще и цветы есть!
— А что такого? Может, это не похоже на меня, но я романтик. Я люблю природу, а...
— А?..
— Да ничего, это так, сорвалось.
— Нет уж, сказали «а», говорите и «б»,—сказала она строго.
— А больше всего мне нравятся женщины с длинными волосами,— сказал я сокрушенно.
Ирена рассмеялась.
— Теперь я поняла, чего мне не хватало!—сказала она с удовлетворением.— Вот такого мужского юмора.
Официант принес бутылку испанского вина. С важным видом он продемонстрировал мне этикетку с башнями, обрезал фольгу, со знанием дела извлек пробку, налил несколько капель в фужер. Держа в одной руке бутылку, обернутую салфеткой, а другую заложив за спину, он возвышался над нами, как статуя Гостеприимства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44