— Ты уже была, красотка, на моем таинственном острове,—сказал он и повез ее в то место, где река разделялась на два рукава.
Он помог ей выйти, крякнул и вытащил на отмель нос лодки.
— Не отходи от меня,— просипел он,— здесь еще полно туземцев. Они, шельмы, охотятся за скальпами.
Они дошли до того места, где вербовые заросли расступались, и легли на теплый песок. Ирена грызла горьковатую веточку вербы и думала о том, что он теперь станет делать. И как поступит она сама.
— Хмуришься, красотка. От этого у меня есть мировое лекарство,— провозгласил Мойжишек и, как факир, извлек откуда-то бутылку красного вина.— Хлебни!
Она молча повиновалась. Этот, по крайней мере, не задавал лишних вопросов, не старался казаться лучше, чем был. Свою испорченность он выставлял напоказ всему городу, а девушкам самоуверенность импонирует. Им еще не приходит в голову, что люди, духовно обогащающие мир, просыпаются и засыпают, исполненные сомнений, что они большей частью занимаются другими людьми, и им некогда определить, чего стоят они сами. Ирена и Мойжишек загорали, потягивали вино, которое приятно кружило голову. Она уже смеялась над каждой глупостью, которую он произносил, уже ей приходилось нет-нет да пошлепать его ладонью по губам.
— Сигарето американо?
— Нет, спасибо... Я не курю.
— Правильно делаешь, красотка. Это вредно для кожи. Было бы грешно портить такую красоту.
Он провел указательным пальцем по ее позвоночнику. Потянул за бантик верхней части купальника.
— Отстань! Что ты делаешь?— смеялась она.
— Ничего. Я подумал, жаль, что ты не загораешь без этой тряпицы. Во всем мире это уже в порядке вещей. «Там» сейчас даже жены послов на приемах принимают гостей без.
— Ты говоришь, без тряпицы! А знаешь, как долго я это шила?! И...
Он приподнялся на локтях и развязал бантик. Она взвизгнула.
— Сейчас же от...
— Погоди! Вот это красотища, прямо слезу прошибает. А ты знаешь, что красивее ты уже никогда не будешь? Представь, что станет с этими яблочками лет через десять. Я должен написать тебя. И через двести лет люди будут ходить и говорить...
— Сюда сейчас кто-нибудь придет!
— Нет. Сюда никто не сунется. Я пустил слух, что здесь все кишит змеями. Что я хожу сюда отлавливать их для одного ученого. Останься так хотя бы немного! А если я тебя очень попрошу? Я тебя не трону, раз ты так боишься. Я хочу на тебя просто немного поглядеть. Я нарисую тебя дома хоть углем. Знаешь, художник, это вроде как врач. Все это невинно и...
Она закрылась своими длинными волосами.
— Тебе уже кто-нибудь говорил, что ты самая красивая девчонка в Грабицах и во всей округе?
— Отдай мне это, пожалуйста!
76 —Ну ладно, я верну тебе этот трикотаж. Будь я волшебником, я мигом превратился бы в этот лоскут. Я верну его, но за поцелуй! За сладкий и долгий поцелуй.
Девушки теряют свою невинность гораздо чаще из любопытства, чем от страсти. Только этим можно объяснить то, что в первый раз они, как правило, уступают не самому лучшему.
Уже опустился вечер, когда они снова сели в лодку, Мойжишек греб и насвистывал «Уез1еп1ау»1, Ирена молча окунала руки в воду.
— Завтра увидимся?—спросил он, когда они приблизились к лодочной пристани.
— Нет. Никогда!
— Буду ждать тебя завтра в три.
— Нет.— Она медленно направилась к тому месту, где оставила платье. Ноги у нее подкашивались.
«Утоплюсь,— уверяла она себя.—Отравлюсь снотворным. Брошусь под поезд — и конец. Я дура. Это было ужасно, дура я. Не понимаю, что все в этом находят? Я противна самой себе».
И она снова вспомнила о Коваче. «Единственный, кто меня любил по-настоящему,— с сожалением думала она.— Я заслуживаю того, чтобы на меня плевали. Чтобы меня оплевали с головы до пят, но и этого будет мало».
Она сидела на берегу, обхватив руками лодыжки.
«Ну что уж теперь,— вздохнула она, наконец.— Все равно это должно было когда-то случиться. По крайней мере, теперь это уже позади. Дурак дураком этот Ковач! Не надо было ему передо мной лебезить. Должен был знать, что все мы из одного теста, как тут ни крути. Сам во всем виноват. Вместо того чтобы клянчить, взял бы да запросто меня раздел — тогда бы «тем» стал он. И вообще, завтра я приду и разделаюсь с этим Мойжишеком. Чтобы не больно-то о себе воображал...»
Ирена безропотно выслушала очередную нотацию матери. С воинственно выставленным подбородком пришла на следующий день на реку, чтобы свести счеты,— возмущения ей хватило до самого песчаного островка, на котором, по слухам, водились змеи.
— У тебя роскошное тело,— смеясь, отозвался Мойжишек на ее праведный гнев.-— Гляди, я попробовал тебя вчера набросать. Будь это масло, я получил бы медаль на всех выставках, какие только есть, это как пить дать. Факт, ты да я — мы вообще созданы не для этой дыры, А мне
1 «Вчера» (англ.) —- песня из репертуара «Битлз»,
как раз нужна натурщица. Мне дали халтуру. Украсить Дом культуры Броновского стекольного завода. Вот я бы и сделал тебя для этого Дома культуры: девушка, протягивающая руки к солнцу. Молодость и красота. Надежда. Пойми: что было — то было. Я вчера потерял голову. Извини меня. Больше этого не повторится. С этой минуты ты для меня уже не женщина, а только идея. Искусство с большой буквы. «Уапкее до Ноте» ! и «Руки прочь от Ирены Новаковой!»— вот девиз дня.
И тактика, которая столько раз выручала Мойжишека, не подвела его и теперь. Час спустя они опять лежали в объятиях.
— Я думаю, нам стоит воздержаться,—лицемерно вздыхал он, но в конце концов как бы уступил.
Целомудренная традиция отечественных повествований повелевает нам ныне покинуть островок. Впрочем... произошло ли там что-либо из ряда вон выходящее? Перейдем лучше к событиям более значительным.
Последним художественным достижением Мойжишека стали платья — необыкновенные, как и их создатель. Одно он сотворил из легких алюминиевых бляшек, соединенных проволочками. Второе — из овальных пластмассовых пластинок, оно получилось пунцовое, как лесная земляника. Он надел их на Ирену, и та содрогнулась:
— Жуть как холодит. Не поддеть ли мне что-нибудь?
— Боже упаси, это будет уже не то.
При соответствующем освещении и на фоне постоянно меняющихся задников девушка заискрилась. Она вся излучала сияние. Она была прекрасна и таинственна, как рыбка из морской пучины. Она позировала перед аппаратом то с бантом в волосах, то с цветами, то с гитарой, то в диадеме, а то так протягивала яблоко, блестевшее, точно елочные игрушки.
— О'кэй, а теперь щелкнем пару раз с побрякушками.
Он украшал ее варварскими ожерельями из меди, серьгами из пластмассы, большими, как листья одуванчика. Она смеялась. Ее это занимало.
Мойжишек наводнил редакции всех журналов страны этими фотографиями, и многие из них действительно были напечатаны. Собственно, я не припомню периодического издания, которое с благодарностью не воспользовалось бы изображением очаровательной девушки.
— Я все это на клочки изорвал бы,—горячился Иренин отец.
Янки, убирайтесь домой (англ.).
—Помолчи,—осаживала его мать.—Радуйся, что девчонка стала известна. Как знать, может, она этак и в кино пробьется. Начнут по телевидению показывать. Всяко начинают.
Если что-то и не нравилось матери во всем этом, так это сам Мойжишек с его никудышной репутацией. Она отвела дочь в настоящее фотоателье, попросила снять ее в разных платьях и в разных ракурсах, а затем разослала фотографии в бюро по найму статистов на «Баррандове».
— Теперь будем ждать,— сказала она,— этот год тебе все равно придется побыть дома, а на следующий опять поедешь сдавать экзамены.
— А как насчет работы?—проворчал отец, выказывая свою обывательскую натуру.
— А что она, по-твоему, должна делать,—ужаснулась мать,—в продавщицы ей, что ли, идти? Как-никак у нее аттестат зрелости!
Все лето продолжались встречи с Мойжишеком. Иногда Ирена заставала ателье запертым, наглухо закрытым, словно владелец надолго уехал за границу; рассеянный владелец, который, уезжая, забыл выключить радио, и оно тихонечко наигрывало за стеной. Однажды, придя туда, она встретила на лестнице сияющую девушку с серьгами из пластмассы в ушах. Ирена толчком распахнула дверь.
— Привет!—воскликнул грабицкий краснобай.— Меня несколько дней не было в городе, ездил за покупками. Гляди, что я отхватил! Деревянного святого Антония, источенного древоточцем! Я выдам его за работу мастера Павла из Левочи. А еще я отхватил несколько майоликовых плошек. Хочешь кальвадосу?
— Та, что я встретила на лестнице, уходила от тебя?— скривила Ирена свои умопомрачительные губы.
— Да, да. Она мне сейчас позирует для большой картины. Согласись, на всю жизнь одной тебя мне не хватит. Эдак мы быстро примелькаемся. Тебя я приберегу лишь для больших праздников и...
— Ах ты подлец!
— Слишком сильное выражение. Я— подлец? Я обещал тебе славу, и вот пожалуйста — во всех общежитиях и казармах обклеивают шкафы твоими фотографиями. Я говорил тут с одним малым из Рожнова, с фабрики «Лоана», он спрашивал, не может ли он тебя сфотографировать в каких-то их майках. Пошли наверх, деваха, пошли наверх; я дал согласие. Что с тобой? Не надо было?
1 Крупнейшая чехословацкая киностудия*
Снова сидела она на берегу реки, снова думала о том, что самое разумное, что она могла бы сделать, так это утопиться.
— ЧЕЛОВЕК МОЖЕТ
либо вовсю развлекаться в обществе красивых женщин, не чувствуя никакой ответственности и живя в свое удовольствие. Либо делать то, что считает полезным для других,— добросовестно воспитывать детей и придумывать что-то, пусть и небольшое, лишь бы мир становился хоть чуточку совершеннее,— уже длительное время, сидя рядом с Иреной, рассуждал зоотехник Педро Дрбоглав.— Я тоже мечтал об открытиях и изобретениях. Но все уперлось в то, что, кажется, я слишком положительный. Видишь ли, для изобретательства и искусства нужно быть малость чокнутым. У одних чего-то с избытком, у других чего-то недостает, а я все держусь золотой середины. Но,— сказал он, отпив вина,— все-таки мои коровы дают молочка побольше, чем все остальные в наших краях.
— Л чем ты объяснишь такое потрясающее явление?— осведомилась Ирспа, будучи уже немного, между нами, мужчинами, говоря, навеселе.— Это не ты случайно придумал, чтобы в ригах играли музыку Баха, Моцарта?
— Нет! И потом, не в ригах, а в хлевах, скотных дворах... В риге солома, сено, инвентарь.
—- И еще так называется кабаре в Варшаве,— добавила она строгим тоном.
— Возможно. Ты знаешь, я заметил, что одни коровы разговаривают друг с другом, а другие —нет. Как люди. Раньше на это никто не обращал внимания. Я проследил на пастбище, какие коровы больше ладят между собой, и тех поставил в соседние стойла. Это мой ход конем. Неловко как-то об этом говорить, но полагаю, дело-то стоящее! Еще одна тыща ребятишек получит к завтраку молочко.
— Такая, выходит, практическая польза? Он улыбнулся.
— Мне с тобой хорошо,—сказал он.—-Как раз ты, уроженка грабицкого виноградарского края, это можешь оценить. Я слышал, что у вас дети пьют на завтрак вино, неужели правда?
— Правда,—- ответила Ирена,—я иначе и не завтракала.
— Будь я уверен, что такая твоя красота от вина, я стал бы давать его за завтраком и своим дочкам.
— У тебя дочери?
— Две и один пацан.
Она положила руку ему на плечо.
— Будь с ними добрым, прошу тебя! Все эти мирные конференции гроша ломаного не стоят; если бы у меня были миллионы, я израсходовала бы их на всемирную программу: отцы, будьте добрыми со своими дочерьми! Будьте с ними строги и справедливы и никого при этом не слушайте. И ты знаешь, в течение жизни одного поколения было бы покончено с войной. Все бы разоружились.
— Сделаю все, что в моих силах,— заверил Педро.
— Так, любезные, прошу рассчитаться. Мы закрываем!
НОЧНАЯ ПРАГА,
в конце концов, тоже хороша.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44