— осведомился я на всякий случай.
— Нет, я переезжаю,— сказала Львица.
— Вы знаете, к распределению мест я не имею никакого отношения, было бы лучше всего,— говорю я, обращаясь к Ирене Сладкой,—если бы у вас нашлась тут какая-нибудь приятельница, которая переселилась бы до того, как станет известно, что освободилось место. Потом все пойдет как по маслу. Если хотите, я поспрошаю, кто из дам хочет переселиться.
— Это было бы здорово,— сказала Ирена.— Но прежде чем Милена выпишется, ко мне приедет погостить мать. Мне бы хотелось, чтобы она могла пожить у меня пару дней.
— Возражений нет. В конторе об этом не заикайтесь, сразу возникнет масса проблем. Сменщиков я предупрежу, и мы будем пропускать вашу пани матушку без всяких разговоров.
— И потом, Ирена могла бы занять мою койку. Ее стоит у самой батареи, зимой там невозможно спать.
— Абсолютно никаких возражений!
— Ну тогда все, дядюшка,— сказала Львица и протянула мне руку.— Я приглашу вас на свадьбу.
— Еще не прощаемся, я помогу вам с вещами.
Мы перенесли вещи и загрузили в багажник -Ирениной
машины, кое-что поместили на заднее сиденье. Львица обернулась и обняла меня.
— Не обижайте. Ирену, не то приду с вами объясняться!
Она села в машину, помахала миге рукой и исчезла из моей жизни.
ИРЕНА ПРИВЕЗЛА МАТЬ,
строгую даму, которой было далеко за пятьдесят, разна-ряженную, как восемнадцатилетняя кокетка, бросающую томные взгляды из-под наклеенных ресниц даже, пардон, на меня, из чего нетрудно заключить, что она близорука. Для порядка я записал ее в книгу жильцов. Что она выразила недовольство, когда ей пришлось назвать год своего рождения,— это вы уже наверняка предположили сами. Ирена отвела ее в комнату, показала, где находятся на зтаже ванная комната, кухня, а затем спустилась вниз.
— Уф! — произнесла она.— А теперь пойду ездить, нам составили такой график! Нагрянула жара, нагрянула Спартакиада. Мама здесь ради Спартакиады, единственно, чего не хочет попять, так это почему я отказываюсь возить ее ежедневно на Страговский стадион и обратно. А там всюду развесили кирпичи, и попасть туда можно лишь на трамвае или на автобусе. Она говорит: «И ты позволишь старухе матери одной плутать по Праге?» Когда ей выгодно, так она, бедняжка,— старуха. Я пожал плечами.
— Да, вот еще что. Я ей сказала, что вечерами она может сюда приходить смотреть телевизор. Включите ей, пожалуйста, если здесь никого не будет!
— Не беспокойтесь.
— Спасибо, дядюшка!
— Ведь вы знаете, для вас я сделаю все. Ради вас я могу и полюбезничать с ней, лишь бы она осталась довольна.
— На свою голову! — прыснула Ирена.— Она считает, что вы для нее слишком стары.
Я рассмеялся.
— Когда кончится осадное положение,— пообещала она,— я принесу вам бутылку хорошего вина. Или награжу вас поцелуем.
— Ну коли так, за поцелуй я соглашусь, чтоб ваша пани матушка жила здесь нелегально хоть целый год,—-сказал я и улыбнулся, обнажив теперь уже снова прекрасные белые зубы.
— Пока!
В ПРИВЫЧНОЕ ВРЕМЯ ИРЕНА
останавливается перед бистро, запирает машину. Входит в зал, наполненный табачным дымом и гамом. Петр беспомощно разводит руками:
— Не повезло тебе, красотка. Кажется, у меня еще никогда не было такого столпотворения.
Физкультурники в костюмах, женщины в тренировочных штанах, туристы в рубашках, пестрых, как австралийские джунгли. За столиками, рассчитанными на четверых, сидят вшестером на поставленных впритык стульях.
— Если сюда заявится санврач, пиши пропало,— сокрушался Петр.— Нужников на всю эту ораву не хватает. На этот счет есть какие-то нормативы. Ну, ты другое дело, ты на работе. Становись к бару, я принесу тебе сюда!
Он говорит без умолку и цедит кофе в маленькую чашечку, знаменитый «Петин кофеек» для хороших знакомых. Аскет с торчащей бородкой клинышком соскакивает с высокого сиденья возле стойки.
— Нихт стоять! — говорит он строго.— Садиться! Тут, садиться!
— О, спасибо, я еще насижусь.
— Нихт! Пани садиться!
— Из Судетов? Из нашего пограничья?— улыбается Ирена и садится.
— Майн! Перефожу фашу литературу!
— Вы хорошо говорите по-чешски.
. — О-о-о!— кивает гордо аскет.— Я приехаль смотреть Спартакиада. Нет сидеть пить!
— Вот тебе кофе. Слушай, насчет того, о чем ты меня просила, я уже позондировал в двух местах. Двухкомнатная. Примерно в течение года.
— Мечта!—вздохнула она.
— Внесешь вступительный взнос в кооператив и положишь деньги на книжку на предъявителя.
— Само собой.
— Но тут еще одна деталь. Десятка.
— Да ну? Десятка? В смысле десять крон? И только-то?!
— Ну ты прямо с луны свалилась! — воскликнул официант и перегнулся через стойку.— Десять кусков,— прошептал он и выпрямился.— Надеюсь, ты понимаешь, это не для меня. Меня ты за это поцелуешь. Но они...
— Да, да,— говорит Ирена,— я так и рассчитывала, что-то в этих пределах. А ты ручаешься, что за год?
Петр пожимает плечами.
— Скорее всего,— сказал он.— Надо надеяться. Во всяком случае, это не десять или пятнадцать лет.
— Поди сюда,— говорит Ирена; она привлекает к себе официанта и целует его в щеку.
— А я за стуль найн? — восклицает переводчик, который забыл нам представиться, и потому мы ничего не знаем о его национальности.
Обрадованная Ирена чмокает и его. После чего упархивает к машине*
НЕЗАБЫВАЕМЫЕ ДНИ.
Спартакиада 1985 года! Мать возвращается со стадиона
вся растроганная.
— Какая красота! — вздыхает она.— Когда я увидела этих малышек!.. После того, что я для тебя сделала, мне бы полагалось иметь внучат. Я бы сразу стала с ними заниматься физкультурой. Иренка, мы с папой вот что подумали — ты знаешь, что в этом году он уходит на пенсию? Он и так переработал четыре года, ему уже трудно. Мы думали в Грабицах все оставить и переехать к тебе сюда. Или ты к нам вернешься. Ведь это же ненормально, когда дети живут так далеко от родителей! Мы станем совсем старыми, больными. Кто будет за нами ухаживать? Тебе не кажется, что пора с этим кончать? Что тебе следовало бы ^же вернуться?
— Но мне в Праге нравится,— возражала Ирена.
— Что ж, ладно. Нравится так нравится. Попробуем сделать обмен. В конце концов, в Грабицах здоровый климат, тишина, может, кто и захочет с нами поменяться. Ты дашь объявление в газеты, понимаешь? Ты — в пражские, а мы — в моравские. И будем снова жить вместе.
Мать бел конца перебирала знакомых, рассказывая, как сложились их судьбы. Многих И репа уже и не помнила.
— Помнишь Шестакову, вы вместе ходили в школу? Так у нее уже четверо детей и язва желудка.
— У Кубловой из нашего дома пятеро внучат. И по всему видать, дождется и правнуков, потому что старшей внучке, Мирке, уже восемнадцать.
— Ковачовой не видно и не слышно. Их Иржи женился на твоей школьной подружке. Ты ее еще помнишь? Тоже к нам приходила. Они уже развелись. Говорят, она ему изменила и он ее застукал. Говорят,— за что купила, за то и продаю,— Иржи пришел домой, а там посторонний мужик, представляешь, с ней. Иржи, сказать по правде, и прежде-то был какой-то чудной! И тут только глянул на нее эдак и что-то там такое сказал... что-то вроде... вот она, голубиная чешская душа! Меня всегда интересовало— это говорится о нашем миролюбии или о нашей склонности эдак порхать? А Дана, видишь, я даже имя ее вспомнила, та страшно испугалась, что с ним что-то-случилось! Потом, сразу после службы в армии, Иржи тоже поселился в Праге. Подрядился не то на какую-то стройку, не то еще куда-то. Но что-то окончил, теперь стал ис-те... гисто...
— Гистологом?
— Нет, он преподает историю... историком! Вот так, а мальчишка-то их уже большой. Тоже учится в институте. Может, зря мы настаивали, чтобы ты шла в академию, может, надо было поступить в какой-нибудь обычный институт. Но разве мыслимо было тебя отговорить! Забрала в голову: хочу быть артисткой.
— Я?!
— Ну да, ты! Я тебе все уши прожужжала, мне хотелось, чтобы ты стала врачом или инженером. Но разве тебя можно было переубедить! Да и папа тебя поддерживал. Да! И вот что из этого получилось.
И еще мать без конца наводила порядок в ее бельевом шкафу.
— Вот! Ты никак этому не научишься!
Она выдвигала ящики стола, читала Иренину корреспонденцию. Вынюхивала, словно гончая.
— Этот вахтер ваш, внизу, с ним держи ухо востро! Не нравится он мне! Смотрит, будто так и сверлит тебя взглядом. Знаешь, что он мне вчера сказал? Говорит: «Милостивая пани! Если пожелаете выпить чашечку кофе, пока вернется ваша пани дочка, я могу для вас приготовить!» И что он о себе воображает, эта старая развалина. До седых волос дожил, а вроде бы не прочь завести шуры-муры?
— А ведь ему ровно столько, сколько и тебе! — смеялась Ирена.
— Ну уж извини!..
— Дядюшку Саройяна ты не трогай, если хочешь знать, № мировой!
— Думай, что хочешь, у тебя на все свой взгляд,— сказала мать презрительным тоном, как бы ставя крест на умственных способностях и житейском опыте дочери.—-Мне он не нравится. Просто так не бывает, чтобы мужчина пошел вахтером в гостиницу, где живут одни женщины!
И тут вторгся телефон.
— Кто? — спросила Ирена.— Педро? Это ты? Что-нибудь случилось? Говори!
— Завтра? Не выйдет, у меня гости. Мама. Нет, не выйдет, дружок! Ну так приедешь в другой раз, ничего не попишешь. Я бы хотела с тобой встретиться, ты же знаешь, но не получится!
— Из-за меня не отказывайся! — сказала мать.— Я прекрасно обойдусь без тебя, если ты чем-то занята.
— Да, позвони. Всего доброго! — сказала Ирена и, улыбаясь, положила трубку.
— Поклонник?! — сказала мать.
— Так, друг.
— «Друг»! Ох уж эти мне твои друзья! Тебе замуж надо выходить, а не дружбу водить. «Друг»! Если он такой уж друг, то почему не женится на тебе?
— Не получится, мама, он уже женатый.
Мать ловила ртом воздух. Оскорбленно надула губы.
— Ну, как знаешь,— сказала она с обидой.
— МАРТИНЕК, ПЕРВАЯ ГОСТЬЯ! —
звонко крикнула Львица, обернувшись.— Пока прервемся. Из соседней комнаты появился запыхавшийся стоматолог.
— Очень приятно! — сказал он и поклонился.— Львица много о вас рассказывала. Проходите! Предложить вам вина, наверное, нельзя? Вы за рулем?
— Как раз от стопочки я бы не отказалась,— сказала Ирена.— Военное положение отменено. Я только что проводила маму на поезд.
— Водки?
— Водки,
Стоматолог враскачку удалился на кухню.
— Правда, славный? — зашептала Львица.— Мы как раз в прятки играли. Ну и что такого? Ребячимся. Проходи, садись, девочка! Да на тебе лица нет!
Маркес принес бутылку и две рюмки. Бутылку содовой и бокал со льдом.
— Ты не будешь, Мартинек? — сказала Львица.— Я-то выпью! За компанию с Ирен — всегда!
— Я подумал, что ведь вы наверняка с машиной. Я мог бы вас потом отвезти. Я никогда не водил такси. А иметь еще одну профессию — это не повредит, на всякий случай.
5 Зак. № 444
— Гениальная идея,— выдохнула Львица,— так, лапушка, за твое здоровье! Желаю тебе скорее найти такое же сокровище, какое нашла я. Мартинек — сокровище. Правда?
Мартинек заморгал глазами.
— А кофе выпьем?
— Я бы выпила. Ирен, а ты?
— Я — нет, спасибо.
— И я чашечку. Пойду приготовлю,— сказал Маркес*
— Ну не золото ли? — произнесла Львица.
— Смотри, девочка, не перегни палку! Ты с ним разговариваешь, как с ребенком.
— Ты находишь? — Нахожу.
— Черт возьми, мне еще столькому надо учиться,— сказала Львица.— Знаешь, я бы не хотела просчитаться именно с ним. Я умру без Мартинека, честное слово!
— Я это знаю. Знаю.
СТОМАТОЛОГ ВЕЛ МАШИНУ
быстро и хорошо. Кто-то при виде такси поднимал руку
Его это забавляло.
— У меня пассажир! — кричал он.
Перед пансионатом он выключил мотор, но остался сидеть, постукивая пальцами по пульту.
— Я хочу вас кое о чем спросить,— сказал он.— Вы хорошо Милену знаете. Вы жили вместе три года.
— Да,— упавшим голосом произнесла Ирена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
— Нет, я переезжаю,— сказала Львица.
— Вы знаете, к распределению мест я не имею никакого отношения, было бы лучше всего,— говорю я, обращаясь к Ирене Сладкой,—если бы у вас нашлась тут какая-нибудь приятельница, которая переселилась бы до того, как станет известно, что освободилось место. Потом все пойдет как по маслу. Если хотите, я поспрошаю, кто из дам хочет переселиться.
— Это было бы здорово,— сказала Ирена.— Но прежде чем Милена выпишется, ко мне приедет погостить мать. Мне бы хотелось, чтобы она могла пожить у меня пару дней.
— Возражений нет. В конторе об этом не заикайтесь, сразу возникнет масса проблем. Сменщиков я предупрежу, и мы будем пропускать вашу пани матушку без всяких разговоров.
— И потом, Ирена могла бы занять мою койку. Ее стоит у самой батареи, зимой там невозможно спать.
— Абсолютно никаких возражений!
— Ну тогда все, дядюшка,— сказала Львица и протянула мне руку.— Я приглашу вас на свадьбу.
— Еще не прощаемся, я помогу вам с вещами.
Мы перенесли вещи и загрузили в багажник -Ирениной
машины, кое-что поместили на заднее сиденье. Львица обернулась и обняла меня.
— Не обижайте. Ирену, не то приду с вами объясняться!
Она села в машину, помахала миге рукой и исчезла из моей жизни.
ИРЕНА ПРИВЕЗЛА МАТЬ,
строгую даму, которой было далеко за пятьдесят, разна-ряженную, как восемнадцатилетняя кокетка, бросающую томные взгляды из-под наклеенных ресниц даже, пардон, на меня, из чего нетрудно заключить, что она близорука. Для порядка я записал ее в книгу жильцов. Что она выразила недовольство, когда ей пришлось назвать год своего рождения,— это вы уже наверняка предположили сами. Ирена отвела ее в комнату, показала, где находятся на зтаже ванная комната, кухня, а затем спустилась вниз.
— Уф! — произнесла она.— А теперь пойду ездить, нам составили такой график! Нагрянула жара, нагрянула Спартакиада. Мама здесь ради Спартакиады, единственно, чего не хочет попять, так это почему я отказываюсь возить ее ежедневно на Страговский стадион и обратно. А там всюду развесили кирпичи, и попасть туда можно лишь на трамвае или на автобусе. Она говорит: «И ты позволишь старухе матери одной плутать по Праге?» Когда ей выгодно, так она, бедняжка,— старуха. Я пожал плечами.
— Да, вот еще что. Я ей сказала, что вечерами она может сюда приходить смотреть телевизор. Включите ей, пожалуйста, если здесь никого не будет!
— Не беспокойтесь.
— Спасибо, дядюшка!
— Ведь вы знаете, для вас я сделаю все. Ради вас я могу и полюбезничать с ней, лишь бы она осталась довольна.
— На свою голову! — прыснула Ирена.— Она считает, что вы для нее слишком стары.
Я рассмеялся.
— Когда кончится осадное положение,— пообещала она,— я принесу вам бутылку хорошего вина. Или награжу вас поцелуем.
— Ну коли так, за поцелуй я соглашусь, чтоб ваша пани матушка жила здесь нелегально хоть целый год,—-сказал я и улыбнулся, обнажив теперь уже снова прекрасные белые зубы.
— Пока!
В ПРИВЫЧНОЕ ВРЕМЯ ИРЕНА
останавливается перед бистро, запирает машину. Входит в зал, наполненный табачным дымом и гамом. Петр беспомощно разводит руками:
— Не повезло тебе, красотка. Кажется, у меня еще никогда не было такого столпотворения.
Физкультурники в костюмах, женщины в тренировочных штанах, туристы в рубашках, пестрых, как австралийские джунгли. За столиками, рассчитанными на четверых, сидят вшестером на поставленных впритык стульях.
— Если сюда заявится санврач, пиши пропало,— сокрушался Петр.— Нужников на всю эту ораву не хватает. На этот счет есть какие-то нормативы. Ну, ты другое дело, ты на работе. Становись к бару, я принесу тебе сюда!
Он говорит без умолку и цедит кофе в маленькую чашечку, знаменитый «Петин кофеек» для хороших знакомых. Аскет с торчащей бородкой клинышком соскакивает с высокого сиденья возле стойки.
— Нихт стоять! — говорит он строго.— Садиться! Тут, садиться!
— О, спасибо, я еще насижусь.
— Нихт! Пани садиться!
— Из Судетов? Из нашего пограничья?— улыбается Ирена и садится.
— Майн! Перефожу фашу литературу!
— Вы хорошо говорите по-чешски.
. — О-о-о!— кивает гордо аскет.— Я приехаль смотреть Спартакиада. Нет сидеть пить!
— Вот тебе кофе. Слушай, насчет того, о чем ты меня просила, я уже позондировал в двух местах. Двухкомнатная. Примерно в течение года.
— Мечта!—вздохнула она.
— Внесешь вступительный взнос в кооператив и положишь деньги на книжку на предъявителя.
— Само собой.
— Но тут еще одна деталь. Десятка.
— Да ну? Десятка? В смысле десять крон? И только-то?!
— Ну ты прямо с луны свалилась! — воскликнул официант и перегнулся через стойку.— Десять кусков,— прошептал он и выпрямился.— Надеюсь, ты понимаешь, это не для меня. Меня ты за это поцелуешь. Но они...
— Да, да,— говорит Ирена,— я так и рассчитывала, что-то в этих пределах. А ты ручаешься, что за год?
Петр пожимает плечами.
— Скорее всего,— сказал он.— Надо надеяться. Во всяком случае, это не десять или пятнадцать лет.
— Поди сюда,— говорит Ирена; она привлекает к себе официанта и целует его в щеку.
— А я за стуль найн? — восклицает переводчик, который забыл нам представиться, и потому мы ничего не знаем о его национальности.
Обрадованная Ирена чмокает и его. После чего упархивает к машине*
НЕЗАБЫВАЕМЫЕ ДНИ.
Спартакиада 1985 года! Мать возвращается со стадиона
вся растроганная.
— Какая красота! — вздыхает она.— Когда я увидела этих малышек!.. После того, что я для тебя сделала, мне бы полагалось иметь внучат. Я бы сразу стала с ними заниматься физкультурой. Иренка, мы с папой вот что подумали — ты знаешь, что в этом году он уходит на пенсию? Он и так переработал четыре года, ему уже трудно. Мы думали в Грабицах все оставить и переехать к тебе сюда. Или ты к нам вернешься. Ведь это же ненормально, когда дети живут так далеко от родителей! Мы станем совсем старыми, больными. Кто будет за нами ухаживать? Тебе не кажется, что пора с этим кончать? Что тебе следовало бы ^же вернуться?
— Но мне в Праге нравится,— возражала Ирена.
— Что ж, ладно. Нравится так нравится. Попробуем сделать обмен. В конце концов, в Грабицах здоровый климат, тишина, может, кто и захочет с нами поменяться. Ты дашь объявление в газеты, понимаешь? Ты — в пражские, а мы — в моравские. И будем снова жить вместе.
Мать бел конца перебирала знакомых, рассказывая, как сложились их судьбы. Многих И репа уже и не помнила.
— Помнишь Шестакову, вы вместе ходили в школу? Так у нее уже четверо детей и язва желудка.
— У Кубловой из нашего дома пятеро внучат. И по всему видать, дождется и правнуков, потому что старшей внучке, Мирке, уже восемнадцать.
— Ковачовой не видно и не слышно. Их Иржи женился на твоей школьной подружке. Ты ее еще помнишь? Тоже к нам приходила. Они уже развелись. Говорят, она ему изменила и он ее застукал. Говорят,— за что купила, за то и продаю,— Иржи пришел домой, а там посторонний мужик, представляешь, с ней. Иржи, сказать по правде, и прежде-то был какой-то чудной! И тут только глянул на нее эдак и что-то там такое сказал... что-то вроде... вот она, голубиная чешская душа! Меня всегда интересовало— это говорится о нашем миролюбии или о нашей склонности эдак порхать? А Дана, видишь, я даже имя ее вспомнила, та страшно испугалась, что с ним что-то-случилось! Потом, сразу после службы в армии, Иржи тоже поселился в Праге. Подрядился не то на какую-то стройку, не то еще куда-то. Но что-то окончил, теперь стал ис-те... гисто...
— Гистологом?
— Нет, он преподает историю... историком! Вот так, а мальчишка-то их уже большой. Тоже учится в институте. Может, зря мы настаивали, чтобы ты шла в академию, может, надо было поступить в какой-нибудь обычный институт. Но разве мыслимо было тебя отговорить! Забрала в голову: хочу быть артисткой.
— Я?!
— Ну да, ты! Я тебе все уши прожужжала, мне хотелось, чтобы ты стала врачом или инженером. Но разве тебя можно было переубедить! Да и папа тебя поддерживал. Да! И вот что из этого получилось.
И еще мать без конца наводила порядок в ее бельевом шкафу.
— Вот! Ты никак этому не научишься!
Она выдвигала ящики стола, читала Иренину корреспонденцию. Вынюхивала, словно гончая.
— Этот вахтер ваш, внизу, с ним держи ухо востро! Не нравится он мне! Смотрит, будто так и сверлит тебя взглядом. Знаешь, что он мне вчера сказал? Говорит: «Милостивая пани! Если пожелаете выпить чашечку кофе, пока вернется ваша пани дочка, я могу для вас приготовить!» И что он о себе воображает, эта старая развалина. До седых волос дожил, а вроде бы не прочь завести шуры-муры?
— А ведь ему ровно столько, сколько и тебе! — смеялась Ирена.
— Ну уж извини!..
— Дядюшку Саройяна ты не трогай, если хочешь знать, № мировой!
— Думай, что хочешь, у тебя на все свой взгляд,— сказала мать презрительным тоном, как бы ставя крест на умственных способностях и житейском опыте дочери.—-Мне он не нравится. Просто так не бывает, чтобы мужчина пошел вахтером в гостиницу, где живут одни женщины!
И тут вторгся телефон.
— Кто? — спросила Ирена.— Педро? Это ты? Что-нибудь случилось? Говори!
— Завтра? Не выйдет, у меня гости. Мама. Нет, не выйдет, дружок! Ну так приедешь в другой раз, ничего не попишешь. Я бы хотела с тобой встретиться, ты же знаешь, но не получится!
— Из-за меня не отказывайся! — сказала мать.— Я прекрасно обойдусь без тебя, если ты чем-то занята.
— Да, позвони. Всего доброго! — сказала Ирена и, улыбаясь, положила трубку.
— Поклонник?! — сказала мать.
— Так, друг.
— «Друг»! Ох уж эти мне твои друзья! Тебе замуж надо выходить, а не дружбу водить. «Друг»! Если он такой уж друг, то почему не женится на тебе?
— Не получится, мама, он уже женатый.
Мать ловила ртом воздух. Оскорбленно надула губы.
— Ну, как знаешь,— сказала она с обидой.
— МАРТИНЕК, ПЕРВАЯ ГОСТЬЯ! —
звонко крикнула Львица, обернувшись.— Пока прервемся. Из соседней комнаты появился запыхавшийся стоматолог.
— Очень приятно! — сказал он и поклонился.— Львица много о вас рассказывала. Проходите! Предложить вам вина, наверное, нельзя? Вы за рулем?
— Как раз от стопочки я бы не отказалась,— сказала Ирена.— Военное положение отменено. Я только что проводила маму на поезд.
— Водки?
— Водки,
Стоматолог враскачку удалился на кухню.
— Правда, славный? — зашептала Львица.— Мы как раз в прятки играли. Ну и что такого? Ребячимся. Проходи, садись, девочка! Да на тебе лица нет!
Маркес принес бутылку и две рюмки. Бутылку содовой и бокал со льдом.
— Ты не будешь, Мартинек? — сказала Львица.— Я-то выпью! За компанию с Ирен — всегда!
— Я подумал, что ведь вы наверняка с машиной. Я мог бы вас потом отвезти. Я никогда не водил такси. А иметь еще одну профессию — это не повредит, на всякий случай.
5 Зак. № 444
— Гениальная идея,— выдохнула Львица,— так, лапушка, за твое здоровье! Желаю тебе скорее найти такое же сокровище, какое нашла я. Мартинек — сокровище. Правда?
Мартинек заморгал глазами.
— А кофе выпьем?
— Я бы выпила. Ирен, а ты?
— Я — нет, спасибо.
— И я чашечку. Пойду приготовлю,— сказал Маркес*
— Ну не золото ли? — произнесла Львица.
— Смотри, девочка, не перегни палку! Ты с ним разговариваешь, как с ребенком.
— Ты находишь? — Нахожу.
— Черт возьми, мне еще столькому надо учиться,— сказала Львица.— Знаешь, я бы не хотела просчитаться именно с ним. Я умру без Мартинека, честное слово!
— Я это знаю. Знаю.
СТОМАТОЛОГ ВЕЛ МАШИНУ
быстро и хорошо. Кто-то при виде такси поднимал руку
Его это забавляло.
— У меня пассажир! — кричал он.
Перед пансионатом он выключил мотор, но остался сидеть, постукивая пальцами по пульту.
— Я хочу вас кое о чем спросить,— сказал он.— Вы хорошо Милену знаете. Вы жили вместе три года.
— Да,— упавшим голосом произнесла Ирена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44