— Голубушка вы моя, вот мы говорили о реке и рыбаках. Одно время я тоже рыбачил. Меня всегда заедало,
46 что на другом берегу вытаскивают рыбу покрупнее, чем там, где сидел я. Я переходил через мост и шел туда. А крупная рыба тем временем переметывалась к противоположному берегу. Все остальные удили, а иногда и кое-что вылавливали. Я же полдня переходил с места на место и, само собой, ходя вот эдак, не мог поймать ничего.
— Собственно, меня к нему тоже тянуло. Когда Дана пришла сообщить мне о том, что произошло между ними, когда она пришла этим похвастаться, я готова была реветь от злости. Вам это покажется смешным, но, когда Ковач явился на пляж, я решила уйти, чтобы чего-нибудь не выкинуть. Я пошла на лодочную станцию. Я была красивая девчонка, это факт...
— Вы и сейчас вполне ничего,— сказал я ласково.
— Какое там. А тогда меня издали зазывали: «Барышня, не хотите ли покататься? Ко мне, сюда, здесь есть место!» И был там один такой Мойжишек, бабник. Я думала, что если Ковач увидит меня с ним, то для него это будет большим ударом и тем слаще окажется месть.
— М-да...
— Мы приплыли к небольшому островку, вышли на берег, и разлюбезный донжуанишка тотчас принялся меня соблазнять. Я от него уплыла. И ходила по берегу реки до тех пор, пока Дана с Ковачем не ушли. Смешно, да?
— Ничуть.
— Дана забеременела. Ее отец поехал в воинскую часть, где служил Ковач, переговорил с командиром. Ковач получил отпуск и поехал жениться. Я проревела целую ночь. Еще счастье, что мы с ним больше не встречались. Будучи в армии, он подписал контракт с каким-то предприятием в Праге, получил квартиру, и оба, то есть трое, вместе с сыном, переехали. Я горько сожалею, что все так вышло. Ах, если б можно было все исправить!
Типичное заблуждение двадцати- и тридцатилетних. По собственному опыту знаю, что все в этом возрасте смотрят на жизнь как на некое предварительное испытание. Мол, потом, когда поймем, как правильнее поступать, чего следует избегать, начнем по второму заходу, и уж на этот раз без ошибок. Да и в мои шестьдесят (собственно, уже с гаком) лет у меня нет никаких рецептов, как лучше поступать. Пожалуй, единственное, чему я научился, так это не сожалеть об ошибках, махнуть на все лапой, которая умела ласкать женщин и валить деревья.
Я разлил по чашкам остатки кофе, встряхнул термос — там не было ни капли.
— Я дура, а?—спросила Ирена.
— Отнюдь, я так не думаю.
Близилась полночь, я поднялся и пошел запереть главный вход. Ирена курила, стряхивая пепел на блюдечко. Висящие над вахтеркой электрические часы в футляре из красного дерева выпускали на орбиту минуту за минутой.
— Никто уже потом не был со мной так нежен, так ласков, так внимателен. А ведь это именно те качества, которые я больше всего ценю. Полгода тому назад я везла одного скульптора лет семидесяти. Он говорил мне: «Вы красивая, барышня». Он говорил: «Вы печальная, барышня. Вам не хватает сочувствующей души. Я же старый, больной человек, и мне не хватает красоты подле меня. Поселитесь у меня, мы еще лет десять поживем вместе, ничего дурного в мыслях у меня нет. У каждого будет своя спальня. Все, что у меня есть, достанется вам. Но дело не в этом. Мы будем друг к другу внимательны и заботливы». Я уж почти было согласилась.
— И что же?— спросил я.
— Он вдруг закашлялся. Да так сильно. Этого я не перенесла бы. Я могла бы смириться с его семьюдесятью годами и с тем, что он хотел меня, в сущности, купить. Но слышать этот кашель каждый день, каждую ночь... Я бы не выдержала.— Она зевнула.— Ну вот мы и похоронили вместе еще один день. Пойду спать!
Я проводил ее до лифта.
— Когда вам захочется поговорить, всегда помните — я здесь,— сказал я учтиво.— И я не кашляю.
Миловидное создание, смеясь, приникло ко мне и запечатлело на моей щеке ароматный поцелуй. И у пожилых есть свои радости.
Глава IV
ЛЬВИЦА СИДЕЛА НА КРОВАТИ,
подобрав ноги, на маленьком столике среди бутербродов
коптила свечка.
— Что случилось?—спросила Ирена, снимая джемпер.— Вы поссорились?
— Он вообще не явился! Ирена, миленькая, ну какие же идиоты эти мужики! Я открыла бутылку вина и почти всю выпила сама. Где ты была? Бросила меня на весь вечер одну!
— Ездила,— отозвалась Ирена, расчесывая ниспадавшие до пояса волосы.— Зарабатывала денежку. Ведь ты же сама хотела, чтобы меня не было здесь до двенадцати,
^3 — Могла бы хоть позвонить. Спросить, пришел или нет. Я уже придумала, как этим воспользоваться. Хотела называть тебя Карелом. На тот случай, если он будет больно нерешителен. Я бы тебе говорила: «Не знаю, Карел. Я должна еще это обдумать. Я здесь как раз с одним другом, у которого действительно серьезные намерения в отношении меня». Ну и всякое такое. Чтобы ревновал. Чтобы начал за меня бороться. А ты даже не позвонишь!
-—Постой, но ведь он же не пришел! — Так-то оно так. Но, с другой стороны, ты даже не дашь себе труда позвонить. Выходит, даже если бы твоя подруга здесь умирала, тебе это было бы безразлично. Может, ты даже рада была бы!
Ирена подсела к ней на кровать и обняла подругу. Уткнувшись в воротник ее блузки, Львица всхлипывала:
— Что же мне делать? Никому я не нужна! Что мне делать?
— Ну-ну! Если ничего не получится, будем коротать дни вместе, а на мужиков наплюем,— сказала Ирена.
— Тоже мне, умница, разве с тобой у меня будет ребенок? А мне хочется иметь ребенка, очень.
— В таком случае дадим объявление. Провалиться мне на этом месте, если мы для тебя кого-нибудь не приищем.
— Ты находишь?
— Верняк.
— А в какую ты думаешь газету? Давай сразу напишем, пожалуйста, пока не забыли.
— А тебе разве спать не пора? Мне-то все равно, мне завтра рано не вставать.
— Я вообще не усну.
— Ну ладно,— сказала Ирена, встала, налила в бокал вина, придвинула к себе стопку розовой почтовой бумаги и приготовила ручку.— Давай напишем: «Приятная, миловидная, тридцатипятилетняя, незамужняя...»
— Ирен, детка, а не лучше ли написать так, как принято теперь? Ну, например: «Ты так же одинок, как и я?» — или: «Ты все еще меня ищешь?»
— Как хочешь, это твое объявление.
— И все равно, по-моему, стыдно заводить знакомство по объявлению,— нахохлилась Львица.—Надо сделать не так. Заявление подашь ты. Ищу для своей красивой двадцатипятилетней подруги...
— Мы говорим о разных людях. Я думала, речь идет о тебе.
- — Но это я и есть! —Двадцатипятилетняя?
— Если написать, что мне тридцать три, мы никого не заарканим,— сказала Львица, скостив со своего возраста два года.— Любой скажет — верно, это упаси бог какая страхолюдина. Или калека. Иначе почему она до сих пор не вышла замуж?
— Может, ты разведенная.
— Час от часу не легче. Кто же на это клюнет? Пиши, я буду тебе диктовать. «Ищу для своей красивой тридцатилетней подруги, интеллигентной, с высш. образ,», хотя, знаешь, это, между прочим, тоже палка о двух концах, жена с высшим образованием никому не нужна. Все мужчины боятся, что жена окажется на голову умнее его, понимаешь? Сразу скажут: ага, научный работник! Что ж удивительного, что она засиделась до тридцати. Ну, пиши дальше: «Друга примерно того же возраста, желательно врача. Девиз...»
— Еще сообщаются пропорции. Рост.
— Давление, температура, группа крови! Брось! Главное, чтобы человек был хороший и хотел на мне жениться.
— И все-таки надо бы написать. По крайней мере, не напорешься на карлика или на дылду трехметрового роста.
— Ну, как хочешь, напиши что-нибудь. Ирен, хочешь бутерброд? Раз этот тип не пришел, надо их умять самим, пока не зачерствели!
— Идет.
— Бери больше.
— А ты что, не будешь?
— Я — нет! Хочу сохранить талию.
В МОЕМ РАСПОРЯЖЕНИИ
нет никаких сведений о том, сколько в нашей столице проживает одиноких женщин, знаю только, что в нашем пансионате они населяют одиннадцать этажей. А вот сколько одиноких мужчин, сказать еще труднее. Известно лишь, что Львица (вернее, Ирена, как податель) на свои четыре объявления получила триста шестьдесят девять писем. «У меня твердый характер», «Я порядочный человек», «Я высокого роста, с усиками», «Полагаю, вас не смутит, что у меня нет волос, зато я могу предложить вам высокий жизненный уровень». Писали вдовцы с четырьмя детьми, разведенные «не по своей вине», добрых полторы сотни мужчин хотели познакомиться «просто так», из тяги к приключениям. Видный прозаик искал понимания, некий Гейза—- убежища, поскольку жена постоянно вымогала у него деньги на житье, молодой начинающий музыкант-ударник готов был довольствоваться ролью жильца («спать с вами также могу, сколько раз в неделю — об этом условимся отдельно»). Несколько десятков писем были откровенно непристойными. Многие соискатели послали свои фотографии, что помогло подругам с ходу отмести четвертую часть претендентов, показавшихся неподходящими.
Но и после этого соискателей оставалось столько, что ими без труда можно было заполнить сад летнего ресторана. Такая идея пришла в голову Львице — собрать их всех в одном месте, а затем выбрать одного. Ирена предлагала переговорить с каждым; она познакомилась с доброй полусотней откликнувшихся, и если раньше у нее было более или менее благоприятное представление о сильном поле, то теперь мужчины окончательно упали в ее глазах. В кафе за столиком, на котором стояла вазочка с розой, она поджидала очередного претендента и после короткой беседы решала, следует ли ей посылать собеседника к Львице.
— А какая она, ваша приятельница,— стоящая?
— А может, она ищет простака с хорошим заработком, чтобы сесть ему на шею?
— Я бы взял ее с собой в отпуск в Грецию, чтобы по-• знакомиться поближе. Но тут есть одна закавыка. Ей пришлось бы принять участие в расходах. У меня в наличии пять тысяч, но этого не хватит даже для одного, мне придется попросить взаймы.
—- Машина у нее есть?
В конечном итоге Ирена наметила троих. И когда этот, весьма поредевший, список она вручила приятельнице, та вздохнула и бросила его в корзину.
— На кой мне это теперь?—сказала она.— Я нашла настоящий клад, волейболиста из первой лиги. Знаешь, как они живут?!
ИРЕНА ЧИСТИТ МАШИНУ,
готовя ее к ежемесячному осмотру, к «ТО-один», как официально эта акция называется. Ирена меняет масло, пылесосит плюшевые сиденья, моет машину шампунем:. Я выхожу из вахтерки, помогаю ей. Она включает огни.
— Левый поворот! -— Порядок!
— Правый поворот!
— Порядок.
Фары, габаритные огни, стоп-сигнал. Ирена стучит ногой по скатам.
— Позвольте, молодая дама! Что за обращение? Мой отец служил в кавалерии, осмотры там бывали ежедневно. Как лошадь вычищена скребницей, каково состояние подков, седел и тому подобное. Что бы вы сказали на его месте?
— Умей я делать что-нибудь другое, я тут же бы все к чертям бросила!
— Что же вам мешает чему-нибудь научиться?
— Что? Да всё! Я старая и глупая.
— Надо бы вам рассказать о Сократе. Как он провел последние минуты своей жизни.
— Это поучительно?
— Еще как!
— Тогда не надо. Мне бы что-нибудь веселенькое. История нагоняет на меня скуку.
— Это никакая не история, любезная молодая дама. Этот человек жил словно бы вчера.
— Ну, раз вчера, успеем послушать об этом послезавтра.
— ТАКСИ НОМЕР СЕМЬСОТ ТРИДЦАТЬ!
— Слушаю.
— Улица Новотного, восемь. Там какая-то пожилая пани, и вроде бы дело идет о жизни и смерти.
— Чьей смерти?
— Этого она не сказала. Езжайте туда.
— Хорошо.
Перед домом стоит пожилая женщина в шляпке и митенках. Вид у нее строгий и недовольный.
— Наконец-то!
— Мне было не проехать. Садитесь!—говорит Ирена и открывает дверцу подле себя.
— Э, нет, где это видано? Клиенту, кажется, полагается сидеть сзади, не так ли?
Ирену подмывает уехать. Оставить пожилую пани на бобах, пускай себе злится. Но вместо этого Ирена открывает заднюю дверцу.
— Пассажир всегда должен сидеть сзади! В любом европейском городе, если вы попытаетесь сесть спереди, рядом с водителем, то, как только вы откроете дверцу, он сразу начнет звать на помощь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44