Я многому научился в счетоводстве. Еще знаю французские и латинские буквы, но лучше всего управляюсь с цифрами.
– Уверена, вас ценили еще и за скромность, – с улыбкой заметила Кэт.
– Я работал, как и всякий другой.
– Не сомневаюсь. И притом задешево. Хозяин на вас прилично зарабатывал.
– Верно. На трудах своих подчиненных всегда зарабатывают лорды и леди. Я копил деньги и не раз предлагал их хозяину, чтобы он отпустил меня на свободу. Счастье еще, что я не женился и не должен был содержать жену и детей. Однако я хотел продвижения по службе в надежде, что тогда смогу обзавестись семьей. Но он всегда отказывал мне.
В голосе Гильома звучали горечь и сожаление; Кэт тут же прониклась сочувствием к нему.
– Это было скверно с его стороны… Однако прямо сейчас нам нужно добыть какую-нибудь еду. Если вы думаете, что не сможете, так прямо и скажите.
Его молчание было красноречивее всяких слов, и с удрученным вздохом Кэт встала.
– Я смастерю самую простую ловушку, и, если Бог поможет, мы поймаем кролика. Лично мне больше нравится хорошо прожаренная самка. Правда, находить внутри нее детенышей неприятно, но есть их не обязательно. Хотя если сильно проголодаешься, наверное, и они покажутся вкусными…
Гильом порадовался, когда она ушла в кусты и прекратила свои рассуждения о том, как вкусны могут быть зародыши кроликов. Он с любопытством смотрел, как она срезала маленькие ветки, а потом умело начала сплетать из них похожую на корзину ловушку. Наконец она замахала ему рукой, шикнула и сделала знак спрятаться. Он тоже углубился в заросли и вскоре услышал, как она зашелестела ветвями где-то рядом, издавая особый, видимо, призывный звук. Спустя некоторое время из подлеска выскочил толстый кролик – прямо в плетеную ловушку Кэт. Миг, и она перерезала ему горло.
– Самец, – заявила она, оглядев его брюхо. – Жаль. Ну, это не помешает нам набить животы.
Гильом в немом изумлении смотрел, как золотоволосая богиня, молодая женщина, которую, как предполагалось, он должен защищать, сноровисто разожгла костер и приготовила добычу, которую сама только что поймала и убила. Она в мгновение ока освежевала незадачливого зверька, выпотрошила и насадила на заостренную ветку, пока ее спутник истекал слюной.
– Мех такой мягкий. – Она погладила шкуркой щеку. – Жаль, что нельзя сохранить его, чтобы сделать перчатки. Не тащить же его с собой? – Она завернула в шкурку лапы и внутренности кролика и забросила их на другую сторону ручья. – Когда мы уйдем отсюда, сеньора лисица полакомится ими.
Вскоре воздух наполнился восхитительным запахом жареного мяса, и Гильом выразил опасение, что это может привлечь нежелательное внимание.
– Нужно взять еду с собой и поесть где-нибудь подальше отсюда, – сказал он.
Она кивнула и потыкала в мясо ножом.
– По-моему, готово. – Она сняла с огня вертел с шипящим мясом и, не выпуская его из рук, вскарабкалась на коня. – Мы кого боимся – медведей или дворян?
– И тех и других, – ответил Гильом. – По правде говоря, я съел бы кролика сырым.
– P?re говорит, что мясо всегда следует хорошо прожаривать, потому что…
– В зверях тоже живут крошечные животные? – насмешливо спросил он.
– Да, – совершенно серьезно ответила она. – Как вы догадались? В особенности в мелких, покрытых мехом. Он запретил мне есть крыс. Говорит, лучше голодать. Видите ли, когда мы едим больших животных, то рискуем проглотить и маленьких…
Гильом снова прервал ее.
– Большие животные всегда поедают маленьких, не важно, ядовитые они или нет. И редко позволяют себе роскошь зажарить их. На все воля Божья. Чтобы понять это, никаких особенных знаний не требуется.
Он развернул коня и поскакал по дороге, рассчитывая найти уединенное местечко, где можно будет в безопасности насладиться нежным кроличьим мясом, не думая о том, есть там крошечные звери или нет.
Мясной сок стекал у Гильома по подбородку.
– Наверняка это то, что ест Бог, – сказал он. – Поэтому Он и Бог. Потому что ест такую вкуснейшую пищу. – Гильом отшвырнул обглоданную кость и облизал с пальцев жир. – Жаль, что Он не догадался сделать кроликов покрупнее. Я бы съел еще одного.
– Или двух, – согласилась Кэти встала. – А теперь мне нужно заняться кое-какими женскими делами.
«Что она имеет в виду? Что еще за женские дела?»
– Куда вы? – спросил он.
– К пруду тут, неподалеку.
– Здесь есть пруд? Как вы узнали?
Она засмеялась.
– Гуси. Слышите? Может, если повезет, поймаем одного и зажарим.
Он прислушался и вскоре действительно стал различать приглушенные звуки, очень похожие на крики диких гусей. Конечно, он и прежде мог слышать их, но голод мешал ему сообразить, что они означают. Он отбросил кость, которую обгладывал, и встал.
– Я пойду с вами.
Щеки у нее слегка порозовели.
– Простите, но мне нужно побыть одной.
– Но я же должен приглядывать за вами, – взволновался Гильом. – Я обещал вашему отцу.
– Поверьте, я вернусь целая и невредимая. Просто хочу помыться. В уединении.
– Я отвернусь, но буду неподалеку.
– Как пожелаете, – ответила она с явным неудовольствием, – но, пожалуйста, уважьте меня. Время от времени женщине нужно побыть в тишине и спокойствии.
У него едва не вырвалось: «Ты еще девочка, не женщина!», но она уже отвернулась и пошла в том направлении, куда указывала. Он проследил за ней взглядом и заметил, что движется она совсем не по-девичьи. Он отвязал коней и повел их по высокой траве.
Сквозь густой кустарник они пробрались к краю небольшого пруда. В угасающем свете дня было видно, что в центре его бьет ключ. Это было прекрасное зрелище, и Кэт не удержалась от вздоха восхищения.
– P?re говорит, что воздух остывает быстрее воды и вытягивает из нее тепло. Вот почему лучше всего купаться в это время дня. Что я и делаю.
– Вы собираетесь купаться здесь? – удивился Гильом. – Вы же сказали, что просто хотите помыться.
– А как лучше сделать это, если не выкупаться?
– Это не повредит вашему здоровью? – встревоженно спросил он.
– Поверьте, я стану лишь здоровее. Ну, вы обещали мне уединение. Или забыли?
Он без единого слова отвернулся и вскоре услышал шелест снимаемой одежды. Потом послышался негромкий всплеск – когда Кэт входила в воду, – а спустя какое-то время звуки, свидетельствующие о том, что она поплыла.
«Сейчас она полностью в воде, и я могу посмотреть», – мелькнула мысль.
Только он начал поворачивать голову, как мимо, рассекая воздух, пронеслось что-то большое, серое и мокрое; он резко присел, и это нечто едва не задело его. Плоская, округлая рыба шлепнулась в траву и забилась на ней.
– Завтрак! – крикнула Кэт смеющимся голосом, со своим занятным английским акцентом. – Пока я плаваю, проследите, чтобы мадам Рыба не ускакала обратно в воду. А иначе будете сами добывать себе завтрак.
Кэт выжала из волос воду и теперь сушила их в тепле костра. Они расположились на маленькой полянке, окруженной очень высокими деревьями, – так, чтобы дым от костра рассеивался еще среди ветвей и его нельзя было заметить, если кто-то наблюдал со стены замка. Развесив выстиранную одежду для просушки на ближайших ветвях, Кэт сидела, завернувшись только в шаль.
– Бог даст, ночью никто нас не потревожит, а то мне придется скакать, прикрываясь только волосами да шалью.
Возникшая перед мысленным взором Гильома картина доставила ему удовольствие. Тем не менее он прошептал себе под нос:
– Бог не допустит этого.
Неподалеку от пруда они набрели на одинокую яблоню и нарвали столько яблок, сколько смогли унести в мокрой одежде Кэт. Еще не успев выбрать место для ночевки, они перемазали руки и лица соком кислых фруктов, но тем не менее животы набили. Кэт ножом разрезала одно яблоко пополам и выковыряла середину, превратив половинки в две маленькие чашки, из которых можно пить. Сквозь шелковую ткань вода просачивалась в одну из этих яблочных чашек, и, когда она наполнилась, девушка протянула ее Гильому. Тот жадно напился.
– P?re говорит, что, оказавшись у источника свежей воды, всегда нужно напиться. Хотя сейчас живот у меня так набит яблоками, что, кажется, для воды уже места нет.
Гильом помолчал, подставляя яблочную чашку под капающую сквозь ткань воду. Потом посмотрел в глаза Кэт и заявил решительно:
– Он вам не отец. Не могут родственники быть так не похожи друг на друга.
Она неловко заерзала, поплотнее закутываясь в шаль, и посмотрела в сторону, явно не желая встречаться с ним взглядом.
– Как вы можете говорить такое? Вы ничего не знаете о нас.
– Где ваша мать?
Казалось, этот вопрос застал ее врасплох, но после мгновенного колебания Кэт ответила, сухо, почти безжизненно:
– Умерла.
– От чего?
– От чумы.
И судя по выражению боли на ее лице, Гильом понял, что она говорит правду – как и тогда, когда заявляла, что этот человек вылечил ее, а потом и самого себя.
«Тогда почему он не вылечил мать?»
Словно прочтя его мысли, Кэт объяснила:
– Она заболела до того, как он закончил изготовление лекарства. Однако она прожила две недели, но потом все равно умерла. Представляете? Целых две недели!
На миг лицо Кэт осветилось от дорогих ее сердцу воспоминаний, но потом снова погасло. Поскольку она так и не ответила на его первое смелое заявление, Гильом повторил его.
– Я стою на том, что он вам не отец.
Она вперила в него сердитый взгляд поверх пылающего костра. Освещенное оранжевым светом, ее лицо превратилось, как показалось Гильому, в маску ненависти. Пауза затягивалась, и, не в силах выносить ее, он – ужасная глупость! – обрушил на Кэт обвинения.
– Я не верю, что в вашем прекрасном теле есть хоть капля его темной крови. И дочери простых врачей не получают такого образования, как вы. Вы говорите с английским акцентом, выглядите как англичанка, а французский у вас такой, на каком говорят при дворе. И вы сказали, что умеете читать. Женщины не умеют читать, если только они не из знатной семьи!
– P?re учил меня. И, уверяю вас, он не из знатной семьи.
– Но он человек образованный. И в его французской речи слышен отзвук испанского языка. Видимо, оттуда он и родом, учитывая его христианское имя – Алехандро.
До этого она неотрывно смотрела на Гильома, но тут внезапно отвела взгляд и опустила голову, как будто не в силах больше выносить этот допрос. Однако когда она снова посмотрела на него, в ее взгляде читался откровенный вызов.
– Надо же, какой вы проницательный! Столько всего успели заметить.
– Я человек чести и просто пытаюсь понять, что представляет собой девушка, вверенная моему попечению. Я намерен сдержать слово, данное человеку, который просил меня позаботиться о вашем благополучии, кем бы он вам ни приходился. Но я гораздо успешнее справлюсь с этой задачей, если буду лучше осведомлен о ваших обстоятельствах. – Он помешал угли веткой, чтобы усилить тепло затухающего костра, поскольку воздух стал заметно прохладнее. – И, должен признаться, я человек любопытный. Вы кажетесь такой необычной парой.
Кэт молча наблюдала за его действиями, за его уверенными, но осторожными движениями; он сумел разворошить костер, не подняв снопа искр, который заставил бы их отодвинуться. Когда она наконец заговорила, в ее голосе все еще чувствовалась горечь, но не такая острая, как прежде.
– Вы правы – на самом деле он мне не отец. Однако человек, почти насильно заронивший свое семя в лоно моей матери, да покоится она в мире, был мне не больше отцом, чем крыса – лилии. Да, я знатного происхождения, но в доме человека, которому я обязана своим появлением на свет, была просто пылью под его кроватью – и так же легко меня вымели. P?re делает для меня все, что должен делать настоящий отец, и даже больше! И только потому, что любит меня. Он не обязан мне ничем, просто у него доброе сердце. Это благословение Божье – что меня вырастил и воспитал такой отец, как он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
– Уверена, вас ценили еще и за скромность, – с улыбкой заметила Кэт.
– Я работал, как и всякий другой.
– Не сомневаюсь. И притом задешево. Хозяин на вас прилично зарабатывал.
– Верно. На трудах своих подчиненных всегда зарабатывают лорды и леди. Я копил деньги и не раз предлагал их хозяину, чтобы он отпустил меня на свободу. Счастье еще, что я не женился и не должен был содержать жену и детей. Однако я хотел продвижения по службе в надежде, что тогда смогу обзавестись семьей. Но он всегда отказывал мне.
В голосе Гильома звучали горечь и сожаление; Кэт тут же прониклась сочувствием к нему.
– Это было скверно с его стороны… Однако прямо сейчас нам нужно добыть какую-нибудь еду. Если вы думаете, что не сможете, так прямо и скажите.
Его молчание было красноречивее всяких слов, и с удрученным вздохом Кэт встала.
– Я смастерю самую простую ловушку, и, если Бог поможет, мы поймаем кролика. Лично мне больше нравится хорошо прожаренная самка. Правда, находить внутри нее детенышей неприятно, но есть их не обязательно. Хотя если сильно проголодаешься, наверное, и они покажутся вкусными…
Гильом порадовался, когда она ушла в кусты и прекратила свои рассуждения о том, как вкусны могут быть зародыши кроликов. Он с любопытством смотрел, как она срезала маленькие ветки, а потом умело начала сплетать из них похожую на корзину ловушку. Наконец она замахала ему рукой, шикнула и сделала знак спрятаться. Он тоже углубился в заросли и вскоре услышал, как она зашелестела ветвями где-то рядом, издавая особый, видимо, призывный звук. Спустя некоторое время из подлеска выскочил толстый кролик – прямо в плетеную ловушку Кэт. Миг, и она перерезала ему горло.
– Самец, – заявила она, оглядев его брюхо. – Жаль. Ну, это не помешает нам набить животы.
Гильом в немом изумлении смотрел, как золотоволосая богиня, молодая женщина, которую, как предполагалось, он должен защищать, сноровисто разожгла костер и приготовила добычу, которую сама только что поймала и убила. Она в мгновение ока освежевала незадачливого зверька, выпотрошила и насадила на заостренную ветку, пока ее спутник истекал слюной.
– Мех такой мягкий. – Она погладила шкуркой щеку. – Жаль, что нельзя сохранить его, чтобы сделать перчатки. Не тащить же его с собой? – Она завернула в шкурку лапы и внутренности кролика и забросила их на другую сторону ручья. – Когда мы уйдем отсюда, сеньора лисица полакомится ими.
Вскоре воздух наполнился восхитительным запахом жареного мяса, и Гильом выразил опасение, что это может привлечь нежелательное внимание.
– Нужно взять еду с собой и поесть где-нибудь подальше отсюда, – сказал он.
Она кивнула и потыкала в мясо ножом.
– По-моему, готово. – Она сняла с огня вертел с шипящим мясом и, не выпуская его из рук, вскарабкалась на коня. – Мы кого боимся – медведей или дворян?
– И тех и других, – ответил Гильом. – По правде говоря, я съел бы кролика сырым.
– P?re говорит, что мясо всегда следует хорошо прожаривать, потому что…
– В зверях тоже живут крошечные животные? – насмешливо спросил он.
– Да, – совершенно серьезно ответила она. – Как вы догадались? В особенности в мелких, покрытых мехом. Он запретил мне есть крыс. Говорит, лучше голодать. Видите ли, когда мы едим больших животных, то рискуем проглотить и маленьких…
Гильом снова прервал ее.
– Большие животные всегда поедают маленьких, не важно, ядовитые они или нет. И редко позволяют себе роскошь зажарить их. На все воля Божья. Чтобы понять это, никаких особенных знаний не требуется.
Он развернул коня и поскакал по дороге, рассчитывая найти уединенное местечко, где можно будет в безопасности насладиться нежным кроличьим мясом, не думая о том, есть там крошечные звери или нет.
Мясной сок стекал у Гильома по подбородку.
– Наверняка это то, что ест Бог, – сказал он. – Поэтому Он и Бог. Потому что ест такую вкуснейшую пищу. – Гильом отшвырнул обглоданную кость и облизал с пальцев жир. – Жаль, что Он не догадался сделать кроликов покрупнее. Я бы съел еще одного.
– Или двух, – согласилась Кэти встала. – А теперь мне нужно заняться кое-какими женскими делами.
«Что она имеет в виду? Что еще за женские дела?»
– Куда вы? – спросил он.
– К пруду тут, неподалеку.
– Здесь есть пруд? Как вы узнали?
Она засмеялась.
– Гуси. Слышите? Может, если повезет, поймаем одного и зажарим.
Он прислушался и вскоре действительно стал различать приглушенные звуки, очень похожие на крики диких гусей. Конечно, он и прежде мог слышать их, но голод мешал ему сообразить, что они означают. Он отбросил кость, которую обгладывал, и встал.
– Я пойду с вами.
Щеки у нее слегка порозовели.
– Простите, но мне нужно побыть одной.
– Но я же должен приглядывать за вами, – взволновался Гильом. – Я обещал вашему отцу.
– Поверьте, я вернусь целая и невредимая. Просто хочу помыться. В уединении.
– Я отвернусь, но буду неподалеку.
– Как пожелаете, – ответила она с явным неудовольствием, – но, пожалуйста, уважьте меня. Время от времени женщине нужно побыть в тишине и спокойствии.
У него едва не вырвалось: «Ты еще девочка, не женщина!», но она уже отвернулась и пошла в том направлении, куда указывала. Он проследил за ней взглядом и заметил, что движется она совсем не по-девичьи. Он отвязал коней и повел их по высокой траве.
Сквозь густой кустарник они пробрались к краю небольшого пруда. В угасающем свете дня было видно, что в центре его бьет ключ. Это было прекрасное зрелище, и Кэт не удержалась от вздоха восхищения.
– P?re говорит, что воздух остывает быстрее воды и вытягивает из нее тепло. Вот почему лучше всего купаться в это время дня. Что я и делаю.
– Вы собираетесь купаться здесь? – удивился Гильом. – Вы же сказали, что просто хотите помыться.
– А как лучше сделать это, если не выкупаться?
– Это не повредит вашему здоровью? – встревоженно спросил он.
– Поверьте, я стану лишь здоровее. Ну, вы обещали мне уединение. Или забыли?
Он без единого слова отвернулся и вскоре услышал шелест снимаемой одежды. Потом послышался негромкий всплеск – когда Кэт входила в воду, – а спустя какое-то время звуки, свидетельствующие о том, что она поплыла.
«Сейчас она полностью в воде, и я могу посмотреть», – мелькнула мысль.
Только он начал поворачивать голову, как мимо, рассекая воздух, пронеслось что-то большое, серое и мокрое; он резко присел, и это нечто едва не задело его. Плоская, округлая рыба шлепнулась в траву и забилась на ней.
– Завтрак! – крикнула Кэт смеющимся голосом, со своим занятным английским акцентом. – Пока я плаваю, проследите, чтобы мадам Рыба не ускакала обратно в воду. А иначе будете сами добывать себе завтрак.
Кэт выжала из волос воду и теперь сушила их в тепле костра. Они расположились на маленькой полянке, окруженной очень высокими деревьями, – так, чтобы дым от костра рассеивался еще среди ветвей и его нельзя было заметить, если кто-то наблюдал со стены замка. Развесив выстиранную одежду для просушки на ближайших ветвях, Кэт сидела, завернувшись только в шаль.
– Бог даст, ночью никто нас не потревожит, а то мне придется скакать, прикрываясь только волосами да шалью.
Возникшая перед мысленным взором Гильома картина доставила ему удовольствие. Тем не менее он прошептал себе под нос:
– Бог не допустит этого.
Неподалеку от пруда они набрели на одинокую яблоню и нарвали столько яблок, сколько смогли унести в мокрой одежде Кэт. Еще не успев выбрать место для ночевки, они перемазали руки и лица соком кислых фруктов, но тем не менее животы набили. Кэт ножом разрезала одно яблоко пополам и выковыряла середину, превратив половинки в две маленькие чашки, из которых можно пить. Сквозь шелковую ткань вода просачивалась в одну из этих яблочных чашек, и, когда она наполнилась, девушка протянула ее Гильому. Тот жадно напился.
– P?re говорит, что, оказавшись у источника свежей воды, всегда нужно напиться. Хотя сейчас живот у меня так набит яблоками, что, кажется, для воды уже места нет.
Гильом помолчал, подставляя яблочную чашку под капающую сквозь ткань воду. Потом посмотрел в глаза Кэт и заявил решительно:
– Он вам не отец. Не могут родственники быть так не похожи друг на друга.
Она неловко заерзала, поплотнее закутываясь в шаль, и посмотрела в сторону, явно не желая встречаться с ним взглядом.
– Как вы можете говорить такое? Вы ничего не знаете о нас.
– Где ваша мать?
Казалось, этот вопрос застал ее врасплох, но после мгновенного колебания Кэт ответила, сухо, почти безжизненно:
– Умерла.
– От чего?
– От чумы.
И судя по выражению боли на ее лице, Гильом понял, что она говорит правду – как и тогда, когда заявляла, что этот человек вылечил ее, а потом и самого себя.
«Тогда почему он не вылечил мать?»
Словно прочтя его мысли, Кэт объяснила:
– Она заболела до того, как он закончил изготовление лекарства. Однако она прожила две недели, но потом все равно умерла. Представляете? Целых две недели!
На миг лицо Кэт осветилось от дорогих ее сердцу воспоминаний, но потом снова погасло. Поскольку она так и не ответила на его первое смелое заявление, Гильом повторил его.
– Я стою на том, что он вам не отец.
Она вперила в него сердитый взгляд поверх пылающего костра. Освещенное оранжевым светом, ее лицо превратилось, как показалось Гильому, в маску ненависти. Пауза затягивалась, и, не в силах выносить ее, он – ужасная глупость! – обрушил на Кэт обвинения.
– Я не верю, что в вашем прекрасном теле есть хоть капля его темной крови. И дочери простых врачей не получают такого образования, как вы. Вы говорите с английским акцентом, выглядите как англичанка, а французский у вас такой, на каком говорят при дворе. И вы сказали, что умеете читать. Женщины не умеют читать, если только они не из знатной семьи!
– P?re учил меня. И, уверяю вас, он не из знатной семьи.
– Но он человек образованный. И в его французской речи слышен отзвук испанского языка. Видимо, оттуда он и родом, учитывая его христианское имя – Алехандро.
До этого она неотрывно смотрела на Гильома, но тут внезапно отвела взгляд и опустила голову, как будто не в силах больше выносить этот допрос. Однако когда она снова посмотрела на него, в ее взгляде читался откровенный вызов.
– Надо же, какой вы проницательный! Столько всего успели заметить.
– Я человек чести и просто пытаюсь понять, что представляет собой девушка, вверенная моему попечению. Я намерен сдержать слово, данное человеку, который просил меня позаботиться о вашем благополучии, кем бы он вам ни приходился. Но я гораздо успешнее справлюсь с этой задачей, если буду лучше осведомлен о ваших обстоятельствах. – Он помешал угли веткой, чтобы усилить тепло затухающего костра, поскольку воздух стал заметно прохладнее. – И, должен признаться, я человек любопытный. Вы кажетесь такой необычной парой.
Кэт молча наблюдала за его действиями, за его уверенными, но осторожными движениями; он сумел разворошить костер, не подняв снопа искр, который заставил бы их отодвинуться. Когда она наконец заговорила, в ее голосе все еще чувствовалась горечь, но не такая острая, как прежде.
– Вы правы – на самом деле он мне не отец. Однако человек, почти насильно заронивший свое семя в лоно моей матери, да покоится она в мире, был мне не больше отцом, чем крыса – лилии. Да, я знатного происхождения, но в доме человека, которому я обязана своим появлением на свет, была просто пылью под его кроватью – и так же легко меня вымели. P?re делает для меня все, что должен делать настоящий отец, и даже больше! И только потому, что любит меня. Он не обязан мне ничем, просто у него доброе сердце. Это благословение Божье – что меня вырастил и воспитал такой отец, как он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84