Майра бросила взгляд на пакет, который крепко стискивала Джейни, и одарила ее почти материнским взглядом.
– Могу понять. – Она остановилась и указала на дверь справа. – Вот мы и пришли.
Они вошли в большую комнату, свет в которую вливался через застекленную крышу и был ярким, но непрямым. Минимум мебели, вся сугубо функциональная. Джейни положила пакет на стоящий в центре большой стол и подвинула его в направлении Майры.
– Мы используем это помещение для восстановительных работ. Здесь превосходное оборудование. – С взволнованным видом, более уместным, по мнению Джейни, для малого ребенка, Майра притянула к себе пакет и расстегнула зажим. – Простая коричневая суперобложка. – У нее вырвался легкий смешок. – Должно быть, поначалу вы сочли эту тетрадь просто каким-то отчетом, но уж никак не сокровищем.
Майра достала из выдвижного ящика стола перчатки из латекса и натянула их, как показалось Джейни, ритуальным жестом. Сняла с дневника коричневую суперобложку, положила его на стол, бережно открыла обложку и взглянула на первую страницу.
– Боже мой!
Глаза хранительницы увлажнились слезами.
– Мне казалось, я единственная, кто способен прослезиться при виде такой вещи, – сказала Джейни.
– О, я в этом смысле безнадежна, – ответила Майра. – Ужасно эмоционально воспринимаю редкие вещи. Хотя, должна признаться, давненько не плакала над новым экспонатом. – Она шмыгнула носом. – Если это то, чем, по вашим словам, оно является, а на первый взгляд так оно и есть, то… – она провела над дневником рукой, как бы гладя его на расстоянии, – это просто чудо. – Она снова опустила взгляд на страницу. – Алехандро Санчес. Испанец. Фамилия относительно широко распространенная, но вот имя для еврея того столетия необычное.
– Мне мало известно об этом периоде истории. Только то, что я прочитала с тех пор, как дневник попал в мои руки, – сказала Джейни. – Я пыталась понять контекст тех времен, но это нелегко… и большая часть дневника относится не к жизни в Испании, а к тому, как он учился во Франции, и последующим путешествиям. Эту часть я сумела перевести сама, правда, с помощью специалистов по архаичному французскому, которых нашла в Интернете. А вот самое начало, на иврите… тут я пас.
Она остановилась, надеясь, что Майра скажет: «О, не беспокойтесь, дорогая, я сумею это прочесть». Однако хранительница молчала.
– Можете сказать, о чем там говорится? – наконец спросила Джейни.
Майра бегло проглядела текст на иврите и вздохнула, с оттенком огорчения.
– Нет. Точнее, могу, но с очень большим трудом. Мне лучше за перевод не браться, но, уверяю вас, существует огромное множество людей, способных сделать это, и с некоторыми из них я поддерживаю контакт.
– Замечательно. В самом деле замечательно.
– На это потребуется время.
– Понимаю.
Майра между тем внимательно изучила переплет, поставила дневник вертикально, осмотрела корешок и снова положила.
– Хм-м… Здесь есть что-то странное, чего вы, скорее всего, не заметили…
Джейни усмехнулась.
– Я много чего не заметила. Что конкретно вы имеете в виду?
– Мне кажется, его переплетали заново. Фактически я уверена в этом, если только дневник не подделка, а даже беглый взгляд убеждает в том, что он подлинный. – Она обратилась к концу книги и взглянула на самые последние записи, сделанные на английском. – Иврит должен быть в конце, книги обычно начинаются на основном языке. – Она снова вернулась к началу. – Страницы расположены не в том порядке, как я ожидала. Наверное, в какой-то момент времени дневник разобрали на части, а потом переплели заново. – Майра достала из ящика металлическую указку и провела ее кончиком вдоль еле заметного шва на коже. – Видите? Вот здесь. Точно, его сброшюровали заново.
– Бог мой…
– О, это ни в коей мере не уменьшает ценности дневника, это просто странно, вот и все. Можно предположить, что чье-то ощущение порядка было оскорблено тем, что иврит в конце. Наверное, это сделал не еврей.
– Не могу сказать точно, но, мне кажется, после Алехандро дневник принадлежал не евреям, а англичанам, – сказала Джейни. – Или, точнее говоря, англичанкам, потому что все, за исключением самого последнего владельца, были женщинами.
Бережно переворачивая страницы, Майра бросила на нее подозрительный взгляд.
– За всем этим явно кроется целая история.
Джейни вздохнула.
– Вы сможете прочесть ее и сами, я же скажу лишь, что Алехандро Санчес большую часть времени был в бегах. Медицину он изучал во Франции…
– В Монпелье, надо полагать.
– Да! Как вы догадались?
– Просто это единственное место, куда его приняли бы.
– Это мне не пришло в голову.
– Откуда вам было знать? Однако продолжайте.
– Ему пришлось бежать через всю Европу, потому что он убил епископа.
– Ох, дорогая …для еврея это скверно. – Майра чуть лукаво улыбнулась. – Однако осмелюсь предположить, что для этого у него была веская причина.
– Действительно. И, судя по более поздним записям, он предстает очень вдумчивым и серьезным человеком. По крайней мере, не таким, который с легкостью пошел бы на убийство.
– Никто не делает такие вещи с легкостью, – с оттенком грусти сказала Майра. – Никто в здравом уме, по крайней мере. Однако вы говорите о нем так, словно он еще жив.
– Для меня он такой и есть, – задумчиво произнесла Джейни. – Совершенно живой. Отчасти именно поэтому я добиваюсь того, чтобы он продолжал жить здесь. – Она прикоснулась к обложке дневника. – И здесь. – Она дотронулась до груди в области сердца и добавила после небольшой паузы: – Знаете, он, скорее всего, просто перевернул тетрадь и начал писать снова, на французском. Тогда никто не увидел бы сзади иврит.
– Наверное, если бы не стал искать специально. – Майра бережно перевернула страницу. – Почерк у него великолепный. Такой изящный.
– У меня такое чувство, что этот человек был изящен во всем.
Майра улыбнулась.
– Каким годом, вы говорите, датирован дневник?
– Самый худший год «черной смерти», тысяча триста сорок восьмой.
– Тогда, возможно, вы немного романтизируете этого Алехандро. Он, скорее всего, не был тем героем, каким вы его воображаете. Чтобы выжить, ему наверняка приходилось делать вещи, которые вам не понравились бы. Такие тогда были времена. Сейчас легче.
Джейни рефлекторно глянула на журнал, потом перевела взгляд на Майру.
– Легче? А меня те времена чем-то притягивают. Мы находимся под таким давлением – со стороны правительства, со стороны собственных обстоятельств…
– Простите меня, моя дорогая, – возразила Майра, – но вы понятия не имеете, что такое давление. И, надеюсь, никогда не будете иметь. – Она бережно взяла дневник и снова, убрала его в конверт. – Послушайте, я собираюсь внимательно изучить это чудо и привлечь некоторых знающих людей, с которыми достаточно легко связаться, так что пройдет не больше пары дней, и я смогу сообщить вам кое-какую новую информацию. Перевод займет больше времени. А я пока застрахую дневник на двести пятьдесят тысяч долларов.
Джейни удивленно раскрыла рот.
– Ничего себе!
Майра рассмеялась.
– А сколько, по-вашему, стоит такого рода рукопись?
– Понятия не имею, но не так много. Может, имеет смысл попросить дружков-головорезов выкрасть ее?
Майра устремила на Джейни саркастический взгляд.
– Думаю, им не доставит удовольствия реакция нашей системы безопасности.
– Простите, я пошутила глупо. – Джейни рассмеялась, немного нервно. – Просто меня поразила названная вами сумма. Что вы подразумеваете под информацией, которую вскоре сможете мне сообщить?
– О, здесь имеется в виду множество характеристик: где был произведен пергамент, кто был первым переплетчиком, какой тип чернил использовался, и прочее в том же духе.
– Ну, нельзя сказать, что отсутствие этих сведений лишает меня сна.
– Есть люди, которые воспринимают их именно так, верите вы мне или нет.
– Конечно верю. А вы не могли бы хотя бы в общих чертах описать, как, по-вашему, выглядел Алехандро…
– Боюсь, это за пределами нашей компетенции, – ответила Майра. – Для этих целей вам нужно поискать кого-то другого.
Тринадцать
Ночью сквозь открытое окно лился холодный лунный свет, но теперь он сменился жарким солнечным, и Кэт проснулась от прикосновения к руке теплого лучика. Она открыла глаза, выглянула в окно и увидела, что солнце уже высоко. И хотя спала она долго, но все еще ощущала некоторую сонливость. Она медленно села и огляделась по сторонам.
Одежда Гильома больше не лежала в углу. Интересно, как он сумел заставить себя натянуть ее снова, такую вонючую? Кэт все так же медленно встала и надела поверх тонкой сорочки блузку и юбку. Прежде белые, они стали серыми от сажи и грязи.
«Хорошенько постирать и вывесить на несколько часов на солнце – и все было бы в порядке», – подумала Кэт, приглаживая пальцами волосы.
Однако сейчас это казалось недоступной роскошью, ввиду отсутствия горячей воды, таза и мыла. В кувшине осталось совсем немного тепловатой воды, и, умывшись ею, Кэт почувствовала себя бодрее. Живот подвело от голода, и в поисках еды она отправилась вниз.
В большой приемной за столом Марсель и Каль склонились над тем, что по виду напоминало карты. Продолжают разрабатывать планы своего восстания, решила Кэт, но, по крайней мере, стали больше похожи на нормальных людей, поскольку оба были свежевыбриты и аккуратно причесаны. И, к великому удивлению Кэт, на Гильоме была совсем другая, чистая одежда.
«Хозяин дома, наверное, одолжил свою».
Мужчины были примерно одного роста, однако Марсель гораздо полнее и старше; Каль же стройный, мускулистый, вынуждена была признать она со смутным раздражением, и гораздо лучше сложен.
«Не важно, если одежда чуть-чуть висит на нем, – подумала Кэт с облегчением. – По крайней мере, от нее нет запаха».
– Добрый день, – сказала она, и оба посмотрели на нее.
– Ах, мадемуазель! – С кривой усмешкой Марсель слегка приподнялся и вежливо кивнул ей. – Вы спали так крепко, что напугали Марию. Она подумала, уж не отправились ли вы на встречу со своим богом. Я рад, что этого не произошло. Мы оставили вам немного еды. Спуститесь в кухню, Мария покормит вас.
Покончив, таким образом, с проявлениями вежливости, он вернулся к своим занятиям.
Кэт перевела взгляд на Гильома, тоже вежливо кивнувшего ей. Однако в выражении его лица чувствовался легкий оттенок усмешки, неопределенный намек на некоторую интимность. Внезапно почувствовав неловкость, она улыбнулась ему и отправилась в кухню.
Там пахло щелоком, повсюду была развешана мокрая одежда Гильома.
– Он собирается снова носить ее в этом доме, – возмущенно заявила Мария. – Я ему не позволю.
– Очень разумно.
Кэт взяла свисающий рукав, поднесла его к носу и ощутила запах мыла и лаванды. Гильому, безусловно, наплевать, чем пахнет его одежда; может, подумала Кэт, служанка добавила лаванды в воду, чтобы сделать приятное его спутнице, то есть самой Кэт? Они что, производят впечатление людей, между которыми есть какая-то связь? Какого рода связь? Поинтересоваться этим она, однако, не осмелилась.
– Ты совершила чудо, – сказала она. – И хотя, возможно, джентльмен этого не заметит, зато я вижу. Спасибо. Мсье Марсель сказал, что здесь для меня оставлена еда.
Служанка кивнула и достала из корзины маленькую булку.
Кэт взяла ее, поднесла к носу и с наслаждением вдохнула аппетитный запах.
– Откуда у вас такая прекрасная мука?
– У мсье есть помощники, – ответила служанка. – Я не спрашиваю, кто они. Просто беру то, что дает мадам, и веду хозяйство.
– Мадам тоже сейчас здесь?
– Ах, нет, мадемуазель! Мсье отослал мадам, ради ее же безопасности. На юг, к своей матери.
– И ты с ней не поехала?
Мария кокетливо сверкнула глазами.
– Конечно нет. Кто будет заботиться о нуждах мсье прево?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84