Они очень дороги мне.
– Вы и впрямь полагаете, что я снова пойду бродить по рядам торгашей, расспрашивая их, поскольку вам не пристало бывать на таких рынках?
– А вас никто и не просит! Я купила бы любые отцовы награды на черном рынке. Они ведь, они же…
Эмоции не дали ей договорить, она встала и подошла к окну. Дневной свет согрел ее бледные щеки. Она немного успокоилась и повернулась ко мне. Мои глаза встретились с ее глазами – в них светилась неподдельная искренность.
– Награды отца, товарищ Катков, – это память о нем. Они олицетворяют нечто уникальное – особое время, целый мир, который мы, может, больше никогда не увидим.
– Давайте надеяться, что не увидим.
Ей явно не понравилось мое замечание, но она лишь тяжко вздохнула.
– Ценить, хранить их – не просто сентиментальность. Можете ли вы понять это?
С покаянным видом я сокрушенно кивнул головой, вспомнив награды у бабушки Парфеновой.
– Собственно говоря, думаю, что смогу. Извините меня, Таня, ну не ходил я по рядам и не расспрашивал торгашей.
– Но вы поищете их ради меня?
– Шансов, конечно, нет, – ответил я, но тут же вдруг понял, что эта просьба обернется для меня еще одной попыткой выяснить, кто же убил Воронцова: наемный убийца или грабитель? И я сказал: – Мне известен один человек, который мог бы взяться за поиски. Повторяю: мог бы. Только если возьмется, стоить это будет ох как недешево.
– Ну, деньги-то у меня как раз есть.
– В твердой валюте?
Она согласно кивнула:
– Отец много ездил по свету и подолгу жил за границей.
– Понятно. Тогда есть шанс, что торговцы возьмутся за поиски и помчатся по следу, как хорошие гончие.
– И этот шанс я не могу упустить, – твердо заявила она, и влажные глаза ее сразу высохли от решимости.
Я подошел к телефону, вынул из кармана газовую зажигалку – на ней был написан номер телефона клуба «Парадиз» – и попросил Аркадия Баркина разыскать Рафика. Баркин ответил, что не видел его с того самого утра на Воробьевых горах, и посоветовал поискать Рафика в кафе «Граница» в Серебряном Бору – это малонаселенный лесистый островок в самом конце канала, соединяющего Москву-реку с Волгой. Местные жители в основном работают там паромщиками, лодочниками и матросами на грузовых судах, плавающих по северным рекам и озерам, а также на пассажирских теплоходах, совершающих прогулочные рейсы в Санкт-Перебург с западными туристами на борту.
Таня Чуркина согласилась подкинуть меня туда. Ее яркая «Лада» последней модели мигом домчала нас до Хорошевского моста, перекинутого через канал в Серебряный Бор. Пейзаж вокруг, что называется, специфический – скованный льдом камыш и кустарник, растущий на мелководье.
Уже смеркалось, когда мы подъехали к кафе «Граница», оказавшемуся типичной припортовой забегаловкой, сложенной из неотесанных связанных тросами бревен, с узкими оконцами, похожими на амбразуры. Я вышел из машины и направился к входу. В воздухе уже заметно похолодало, изнутри доносился активный звон пивных кружек и перестук метательных дротиков. Остановившись в дверях, я принялся внимательно разглядывать присутствующих. Рафика не было видно. Я пробрался на другой конец пивнушки – тот же результат. Уже собрался было уходить, как вдруг в кучке гогочущих метателей дротиков заметил приметную твидовую кепку.
– Катков! – Рафик тоже увидел меня. – А я читал твой очерк. Здорово написано.
– Спасибо за комплимент.
– Вот уж никогда не думал, что я «таинственный тип среди елок», но спасибо, что не назвал фамилии.
– Мы же об этом договорились.
– Но ты ведь заявился сюда не для того, чтобы выслушивать похвалы? – Теперь он смотрел на меня с сомнением.
– Конечно, не за этим. Имеется капуста.
Легким кистевым броском Рафик метко послал последний дротик в цель и повел меня к столику, стоящему в сторонке.
– Капуста, капуста, – шел и приговаривал он, имея в виду не эту овощную культуру, а конвертируемую валюту. – Капуста – это ключ.
– Не будь таким уваренным. Этих торгашей обозлили до чертиков, до того, что они, паразиты, чуть не прикончили меня, Может, теперь они и не захотят иметь с нами дело.
– Да они запросто поубивают друг друга из-за таких денег, уж поверьте мне.
– Шевченко считает, что эти ордена стоят здесь порядка тридцати миллионов рублей.
– Стало быть, по нынешнему курсу это, черт побери, тридцать тысяч долларов. А заказчик достанет такие деньги?
– Уверен. Даже больше, если потребуется.
– Может потребоваться больше, если не поторговаться как следует.
– Вы хотите сказать, что если тот человек, у которого сейчас ордена, узнает, что нам требуются именно они и только они, что конкурентов у него нет и что цена…
Я замолк, заметив, как в зал через боковую дверь быстро проскочил какой-то человек. Да это же тот самый тип в узком пальто! Он крадучись приближался к нам, вытащив из наплечной кобуры пистолет. Прозвучал выстрел.
Я рыбкой нырнул под стол и, перевернув его, прикрылся им как щитом. Рафик же выхватил из кармана пистолет и открыл ответный огонь. Посетители с криками и воплями бросились в поисках укрытия, бесприцельный огонь усилился. Выстрелы следовали один за другим почти беспрерывно – шестой, седьмой, восьмой… Пули так и впивались в дерево, отскакивали рикошетом от бетона. Я скрючился за столом, вздрагивая при каждом выстреле. Тишина наступила разом, в зале повис дымок, запахло порохом, послышался стук и шум отодвигаемой мебели, люди поднимались с пола. Я потихоньку выбрался из-под перевернутого стола.
Несколько речников склонились над телом стрелка, распростертым на полу. У него была прострелена грудь, кровь заливала лацканы пальто. Пуля уложила его наповал, и люди вокруг него, не теряясь, тащили мало-мальски ценные вещи.
Я пробился сквозь кучку мародеров и увидел, что Рафик привалился спиной к стойке бара, прижимая ладони к животу. Рубашка у него намокла от крови, сочившейся между пальцев.
– Вызовите «скорую помощь»! – крикнул я в толпу.
– Не надо, – прохрипел Рафик сквозь зубы. – Никакой больницы. Там сразу же докладывают милиции об огнестрельных ранениях. Они…
– Вызовите, черт бы всех побрал, вызовите!
– Нет, – умолял Рафик, морщась от боли. – Милиция… Они…
– Ты что, умереть хочешь?
Он решительно кивнул головой и попытался выпрямиться:
– Да лучше сдохнуть, чем попасть за решетку, на нары…
– Нет, ты не пойдешь в тюрьму и не умрешь. – Я помог ему встать и повел к выходу.
Таня Чуркина, должно быть, решительно настроилась заполучить назад отцовские награды, ибо пальба и шумиха в забегаловке ее не испугали, она ждала меня. Но когда я вывалился из двери в обнимку с раненым Рафиком, у нее даже челюсть отвисла. Мы заковыляли к машине, и она с готовностью бросилась ко мне, помогая усадить Рафика на заднем сиденье. Похоже, ее совсем не волновало, что кровь может запачкать новенькую обивку «Лады».
– Поедем как можно скорее, прямо по осевой. Адрес: Мясницкая, 63.
– Зачем? – опасливо встрепенулся Рафик, он побледнел, едва Чуркина прибавила скорость. – Что там такое?
– Там живет доктор.
– Лучше найти такого, который заткнется, если дать ему на лапу, – слабым голосом пошутил он.
– Он еще лучше – ему можно довериться.
– Ты уверен?
– Нет. Но я когда-то был женат на этом докторе.
13
«Лада» Тани Чуркиной мчалась по Садовому кольцу, затем повернула на Мясницкую и покатила уже по старой Москве. Заметно темнело.
– Последний дом справа, – подсказал я Тане. – Поворачивайте в этот проулок.
Как и многие дома в исторической части города, дом 63 реставрировался, поэтому его фасад закрывали леса, а у парадного подъезда громоздилась куча всякого строительного мусора. Лихо выкручивая руль, Чуркина подъехала к ступенькам лестницы, ведущей к служебному входу.
Поставив тормоза машины на ручник, она быстро выскочила и побежала вперед, чтобы открыть дверь.
– Надо перевязать рану, чтобы прекратилось кровотечение, – объяснил я Рафику, приводя его в сидячее положение. В уголках рта у него мелькнула слабая улыбка. Он был очень бледен и вот-вот мог потерять сознание. Я уже просунул под него руку, чтобы он не завалился, но в этот момент подбежала Чуркина.
– Дверь заперта, – сообщила она.
– Вот черт! Посидите с ним.
Подбежав к двери, я дернул ее изо всех сил – да что толку. Я вскарабкался по шатким лесам наверх и заглянул в окно – там оказался приемный покой, народу полным-полно – все стулья заняты. Несколько больных стояли в очереди к регистрационному столику, за которым усталая медсестра что-то торопливо записывала в журнал. Да, моя бывшая жена была права, когда решила избавиться от меня и от бремени политической обузы, связанной с моим диссидентством.
Следующее окно было задернуто занавеской полностью, если не считать некоей щелки. За столом сидела с какой-то историей болезни сама Александра Серова, женщина, обещавшая мне любовь, уважение и ласку до гробовой доски. Видимо, она только что отпустила одного больного, а другой еще не вошел. Она одна. Это то, что надо.
Только я хотел стукнуть в окно, как она встала и пошла к двери; медицинский халат негнущимися складками топорщился у нее на спине. Я негромко постучал. Она остановилась и оглянулась вокруг, ища глазами, откуда стук. Я снова постучал, уже громче и настойчивее. Тут она посмотрела на окно и с опаской подошла к нему, загородив собой мою щелку.
– Александра?! – тихонько позвал я. И тут все завертелось.
Впервые за долгие годы мы очутились лицом к лицу. Увидев меня на строительных лесах, она испуганно отшатнулась, раскрыв глаза и явно не доверяя себе. Через изморозь стекла я разглядел, как в тумане, классические черты ее лица, похожие на нарисованные. Как всегда, она была прекрасна, от нее так и веяло целительной добротой Гиппократа, предназначенной страждущему больному.
Сейчас я помнил лишь одно: нужно спасать жизнь, уходящую из человека, что сидит там, в «Ладе».
– Служебный вход заперт! – крикнул я, энергично показывая на него руками. – Дверь, Алекс! Открой дверь!
– Обойди кругом! – громко пояснила она, не догадываясь, почему я заглядываю в окно с лесов.
– Не могу. Нужна срочная помощь – несчастный случай, черт возьми. Давай, Алекс. Открой эту хренову дверь.
Она отпрянула от окна, кивнула головой и заторопилась, недоуменно глянув на меня напоследок.
Спрыгнув со стропил, я поспешил к «Ладе». Чуркина помогла вытащить Рафика, после чего, не говоря ни слова, уехала, подняв в воздух облако всякого мусора. Я перенес Рафика по ступенькам к двери, запор лязгнул, и она открылась.
– Боже мой! – вскрикнула Александра при виде моих рук, перепачканных кровью.
– Кто-то подстрелил его. Думаю, его не следует тащить через приемный покой.
– Лучше бы тащить его прямо в больницу.
– Не могу.
Брови у нее поползли вверх.
– Тебе ничего не нужно знать, – сказал я.
– В таком случае помочь ему я не могу.
– Давай же. Ну, ради Бога, он же умирает, – умолял я и, оттолкнув ее, хотел пронести Рафика в коридор.
– Николай! – крикнула она прямо мне вслед. – Николай, по закону, я обязана сообщать куда следует об огнестрельных ранах.
– Если ты каким-то образом вдруг вспомнишь о них.
– Я не шучу. Не хочу делать ничего противозаконного.
– А я и не прошу. Регистрационная карточка куда-то запропастилась, история болезни потерялась, ассистенты забыли заполнить документы.
Я завернул в перевязочную и положил Рафика на стол под флуоресцентную лампу. Лицо его стало белее белого снега.
– Ну не могу я, – настаивала Александра, машинально беря руку Рафика, чтобы прощупать пульс. – Не имею права.
– Прекрасно. Тогда давай подождем, пока он не умрет, а тогда докладывай что хочешь.
– Да, кажется, ты прав, – согласилась она, сложив губы так обворожительно, что я опять стал балдеть. – Он того и гляди умрет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
– Вы и впрямь полагаете, что я снова пойду бродить по рядам торгашей, расспрашивая их, поскольку вам не пристало бывать на таких рынках?
– А вас никто и не просит! Я купила бы любые отцовы награды на черном рынке. Они ведь, они же…
Эмоции не дали ей договорить, она встала и подошла к окну. Дневной свет согрел ее бледные щеки. Она немного успокоилась и повернулась ко мне. Мои глаза встретились с ее глазами – в них светилась неподдельная искренность.
– Награды отца, товарищ Катков, – это память о нем. Они олицетворяют нечто уникальное – особое время, целый мир, который мы, может, больше никогда не увидим.
– Давайте надеяться, что не увидим.
Ей явно не понравилось мое замечание, но она лишь тяжко вздохнула.
– Ценить, хранить их – не просто сентиментальность. Можете ли вы понять это?
С покаянным видом я сокрушенно кивнул головой, вспомнив награды у бабушки Парфеновой.
– Собственно говоря, думаю, что смогу. Извините меня, Таня, ну не ходил я по рядам и не расспрашивал торгашей.
– Но вы поищете их ради меня?
– Шансов, конечно, нет, – ответил я, но тут же вдруг понял, что эта просьба обернется для меня еще одной попыткой выяснить, кто же убил Воронцова: наемный убийца или грабитель? И я сказал: – Мне известен один человек, который мог бы взяться за поиски. Повторяю: мог бы. Только если возьмется, стоить это будет ох как недешево.
– Ну, деньги-то у меня как раз есть.
– В твердой валюте?
Она согласно кивнула:
– Отец много ездил по свету и подолгу жил за границей.
– Понятно. Тогда есть шанс, что торговцы возьмутся за поиски и помчатся по следу, как хорошие гончие.
– И этот шанс я не могу упустить, – твердо заявила она, и влажные глаза ее сразу высохли от решимости.
Я подошел к телефону, вынул из кармана газовую зажигалку – на ней был написан номер телефона клуба «Парадиз» – и попросил Аркадия Баркина разыскать Рафика. Баркин ответил, что не видел его с того самого утра на Воробьевых горах, и посоветовал поискать Рафика в кафе «Граница» в Серебряном Бору – это малонаселенный лесистый островок в самом конце канала, соединяющего Москву-реку с Волгой. Местные жители в основном работают там паромщиками, лодочниками и матросами на грузовых судах, плавающих по северным рекам и озерам, а также на пассажирских теплоходах, совершающих прогулочные рейсы в Санкт-Перебург с западными туристами на борту.
Таня Чуркина согласилась подкинуть меня туда. Ее яркая «Лада» последней модели мигом домчала нас до Хорошевского моста, перекинутого через канал в Серебряный Бор. Пейзаж вокруг, что называется, специфический – скованный льдом камыш и кустарник, растущий на мелководье.
Уже смеркалось, когда мы подъехали к кафе «Граница», оказавшемуся типичной припортовой забегаловкой, сложенной из неотесанных связанных тросами бревен, с узкими оконцами, похожими на амбразуры. Я вышел из машины и направился к входу. В воздухе уже заметно похолодало, изнутри доносился активный звон пивных кружек и перестук метательных дротиков. Остановившись в дверях, я принялся внимательно разглядывать присутствующих. Рафика не было видно. Я пробрался на другой конец пивнушки – тот же результат. Уже собрался было уходить, как вдруг в кучке гогочущих метателей дротиков заметил приметную твидовую кепку.
– Катков! – Рафик тоже увидел меня. – А я читал твой очерк. Здорово написано.
– Спасибо за комплимент.
– Вот уж никогда не думал, что я «таинственный тип среди елок», но спасибо, что не назвал фамилии.
– Мы же об этом договорились.
– Но ты ведь заявился сюда не для того, чтобы выслушивать похвалы? – Теперь он смотрел на меня с сомнением.
– Конечно, не за этим. Имеется капуста.
Легким кистевым броском Рафик метко послал последний дротик в цель и повел меня к столику, стоящему в сторонке.
– Капуста, капуста, – шел и приговаривал он, имея в виду не эту овощную культуру, а конвертируемую валюту. – Капуста – это ключ.
– Не будь таким уваренным. Этих торгашей обозлили до чертиков, до того, что они, паразиты, чуть не прикончили меня, Может, теперь они и не захотят иметь с нами дело.
– Да они запросто поубивают друг друга из-за таких денег, уж поверьте мне.
– Шевченко считает, что эти ордена стоят здесь порядка тридцати миллионов рублей.
– Стало быть, по нынешнему курсу это, черт побери, тридцать тысяч долларов. А заказчик достанет такие деньги?
– Уверен. Даже больше, если потребуется.
– Может потребоваться больше, если не поторговаться как следует.
– Вы хотите сказать, что если тот человек, у которого сейчас ордена, узнает, что нам требуются именно они и только они, что конкурентов у него нет и что цена…
Я замолк, заметив, как в зал через боковую дверь быстро проскочил какой-то человек. Да это же тот самый тип в узком пальто! Он крадучись приближался к нам, вытащив из наплечной кобуры пистолет. Прозвучал выстрел.
Я рыбкой нырнул под стол и, перевернув его, прикрылся им как щитом. Рафик же выхватил из кармана пистолет и открыл ответный огонь. Посетители с криками и воплями бросились в поисках укрытия, бесприцельный огонь усилился. Выстрелы следовали один за другим почти беспрерывно – шестой, седьмой, восьмой… Пули так и впивались в дерево, отскакивали рикошетом от бетона. Я скрючился за столом, вздрагивая при каждом выстреле. Тишина наступила разом, в зале повис дымок, запахло порохом, послышался стук и шум отодвигаемой мебели, люди поднимались с пола. Я потихоньку выбрался из-под перевернутого стола.
Несколько речников склонились над телом стрелка, распростертым на полу. У него была прострелена грудь, кровь заливала лацканы пальто. Пуля уложила его наповал, и люди вокруг него, не теряясь, тащили мало-мальски ценные вещи.
Я пробился сквозь кучку мародеров и увидел, что Рафик привалился спиной к стойке бара, прижимая ладони к животу. Рубашка у него намокла от крови, сочившейся между пальцев.
– Вызовите «скорую помощь»! – крикнул я в толпу.
– Не надо, – прохрипел Рафик сквозь зубы. – Никакой больницы. Там сразу же докладывают милиции об огнестрельных ранениях. Они…
– Вызовите, черт бы всех побрал, вызовите!
– Нет, – умолял Рафик, морщась от боли. – Милиция… Они…
– Ты что, умереть хочешь?
Он решительно кивнул головой и попытался выпрямиться:
– Да лучше сдохнуть, чем попасть за решетку, на нары…
– Нет, ты не пойдешь в тюрьму и не умрешь. – Я помог ему встать и повел к выходу.
Таня Чуркина, должно быть, решительно настроилась заполучить назад отцовские награды, ибо пальба и шумиха в забегаловке ее не испугали, она ждала меня. Но когда я вывалился из двери в обнимку с раненым Рафиком, у нее даже челюсть отвисла. Мы заковыляли к машине, и она с готовностью бросилась ко мне, помогая усадить Рафика на заднем сиденье. Похоже, ее совсем не волновало, что кровь может запачкать новенькую обивку «Лады».
– Поедем как можно скорее, прямо по осевой. Адрес: Мясницкая, 63.
– Зачем? – опасливо встрепенулся Рафик, он побледнел, едва Чуркина прибавила скорость. – Что там такое?
– Там живет доктор.
– Лучше найти такого, который заткнется, если дать ему на лапу, – слабым голосом пошутил он.
– Он еще лучше – ему можно довериться.
– Ты уверен?
– Нет. Но я когда-то был женат на этом докторе.
13
«Лада» Тани Чуркиной мчалась по Садовому кольцу, затем повернула на Мясницкую и покатила уже по старой Москве. Заметно темнело.
– Последний дом справа, – подсказал я Тане. – Поворачивайте в этот проулок.
Как и многие дома в исторической части города, дом 63 реставрировался, поэтому его фасад закрывали леса, а у парадного подъезда громоздилась куча всякого строительного мусора. Лихо выкручивая руль, Чуркина подъехала к ступенькам лестницы, ведущей к служебному входу.
Поставив тормоза машины на ручник, она быстро выскочила и побежала вперед, чтобы открыть дверь.
– Надо перевязать рану, чтобы прекратилось кровотечение, – объяснил я Рафику, приводя его в сидячее положение. В уголках рта у него мелькнула слабая улыбка. Он был очень бледен и вот-вот мог потерять сознание. Я уже просунул под него руку, чтобы он не завалился, но в этот момент подбежала Чуркина.
– Дверь заперта, – сообщила она.
– Вот черт! Посидите с ним.
Подбежав к двери, я дернул ее изо всех сил – да что толку. Я вскарабкался по шатким лесам наверх и заглянул в окно – там оказался приемный покой, народу полным-полно – все стулья заняты. Несколько больных стояли в очереди к регистрационному столику, за которым усталая медсестра что-то торопливо записывала в журнал. Да, моя бывшая жена была права, когда решила избавиться от меня и от бремени политической обузы, связанной с моим диссидентством.
Следующее окно было задернуто занавеской полностью, если не считать некоей щелки. За столом сидела с какой-то историей болезни сама Александра Серова, женщина, обещавшая мне любовь, уважение и ласку до гробовой доски. Видимо, она только что отпустила одного больного, а другой еще не вошел. Она одна. Это то, что надо.
Только я хотел стукнуть в окно, как она встала и пошла к двери; медицинский халат негнущимися складками топорщился у нее на спине. Я негромко постучал. Она остановилась и оглянулась вокруг, ища глазами, откуда стук. Я снова постучал, уже громче и настойчивее. Тут она посмотрела на окно и с опаской подошла к нему, загородив собой мою щелку.
– Александра?! – тихонько позвал я. И тут все завертелось.
Впервые за долгие годы мы очутились лицом к лицу. Увидев меня на строительных лесах, она испуганно отшатнулась, раскрыв глаза и явно не доверяя себе. Через изморозь стекла я разглядел, как в тумане, классические черты ее лица, похожие на нарисованные. Как всегда, она была прекрасна, от нее так и веяло целительной добротой Гиппократа, предназначенной страждущему больному.
Сейчас я помнил лишь одно: нужно спасать жизнь, уходящую из человека, что сидит там, в «Ладе».
– Служебный вход заперт! – крикнул я, энергично показывая на него руками. – Дверь, Алекс! Открой дверь!
– Обойди кругом! – громко пояснила она, не догадываясь, почему я заглядываю в окно с лесов.
– Не могу. Нужна срочная помощь – несчастный случай, черт возьми. Давай, Алекс. Открой эту хренову дверь.
Она отпрянула от окна, кивнула головой и заторопилась, недоуменно глянув на меня напоследок.
Спрыгнув со стропил, я поспешил к «Ладе». Чуркина помогла вытащить Рафика, после чего, не говоря ни слова, уехала, подняв в воздух облако всякого мусора. Я перенес Рафика по ступенькам к двери, запор лязгнул, и она открылась.
– Боже мой! – вскрикнула Александра при виде моих рук, перепачканных кровью.
– Кто-то подстрелил его. Думаю, его не следует тащить через приемный покой.
– Лучше бы тащить его прямо в больницу.
– Не могу.
Брови у нее поползли вверх.
– Тебе ничего не нужно знать, – сказал я.
– В таком случае помочь ему я не могу.
– Давай же. Ну, ради Бога, он же умирает, – умолял я и, оттолкнув ее, хотел пронести Рафика в коридор.
– Николай! – крикнула она прямо мне вслед. – Николай, по закону, я обязана сообщать куда следует об огнестрельных ранах.
– Если ты каким-то образом вдруг вспомнишь о них.
– Я не шучу. Не хочу делать ничего противозаконного.
– А я и не прошу. Регистрационная карточка куда-то запропастилась, история болезни потерялась, ассистенты забыли заполнить документы.
Я завернул в перевязочную и положил Рафика на стол под флуоресцентную лампу. Лицо его стало белее белого снега.
– Ну не могу я, – настаивала Александра, машинально беря руку Рафика, чтобы прощупать пульс. – Не имею права.
– Прекрасно. Тогда давай подождем, пока он не умрет, а тогда докладывай что хочешь.
– Да, кажется, ты прав, – согласилась она, сложив губы так обворожительно, что я опять стал балдеть. – Он того и гляди умрет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63