Нечего привлекать ненужное внимание к тому, что творится теперь в закрытом помещении Дворца конгрессов.
Да будь хоть еще строже охрана, мне на это плевать. Ничто меня не остановит, я не успокоюсь, пока лично не взгляну на фантастическую феерию там, внутри, с двумя миллиардами долларов. Игорное оборудование и мебель оттуда, должно быть, уже давно вывезли, но казино вряд ли ремонтировали, обновляли и красили заново, не говоря уже о перестройке. Если так, если до внутренних помещений еще не добрались, то я преотлично знаю дорогу туда.
Я нагнулся, пролез под бархатным канатом и через стальные двери прошел в коридор, там повернул налево, потом направо и подошел к двери с табличкой «Администрация». За дверью оказалось помещение, похожее на театральные кулисы: высокие потолки, бетонный пол, авансцена без стенок. Театральные уборные, где некогда переодевались и гримировались заезжие знаменитости, были переделаны под служебные кабинеты и офисы. Как и в вестибюле, здесь чувствовалось запустение, стояла колченогая обшарпанная мебель и не было ни души в этот поздний час. В лабиринте комнат и кабинетов легко было заблудиться. Я принялся искать полукруглую стенку зала Дворца конгрессов. Из какого-то офиса послышалось непонятное громкое жужжание. Я замер на месте, затем осторожно двинулся на звук и заглянул в полуоткрытую дверь. Пожилая уборщица, похожая на наших московских бабушек с березовыми метлами в руках, чистила пылесосом вытертый ковер. Подождав, пока она не повернулась ко мне спиной, я проскользнул мимо двери. Гул пылесоса заглушил мои шаги по бетонному полу.
Наконец-то я попал в полукруглый коридор, окружающий по периметру яйцеобразное здание. По нему я прошел в помещение, переоборудованное во временный склад. В одном углу его высились аккуратные штабеля картонных коробок. Уже двигаясь дальше, я подумал, что уж очень аккуратно уложены эти коробки – как ступеньки лестницы. Похоже было, что они и в самом деле размещались на ступеньках лестницы – именно ее я и искал. От одной мысли о том, что я ее едва не проворонил, меня даже в дрожь бросило. Лестницей, видимо, уже давно не пользовались, следовательно, зал не перестраивался, и мое желание заглянуть в главный зал Дворца конгрессов оказалось не таким уж несбыточным.
В полной темноте я полез вверх по картонным коробкам и очутился на площадке, затянутой паутиной. Пришлось разрушить покои паука. Смахнув ее, я на ощупь двинулся дальше вдоль стенки. Руки наткнулись на выключатель. Щелкнул им, но свет не загорелся. Темень была непроницаемая. Тогда я чиркнул спичкой. Видна какая-то дверь, но она заперта, засов и замок довольно внушительные. Петли с другой стороны двери. Пламя спички уже начало жечь пальцы. Я зажег другую спичку и полез назад.
Уборщица перешла в дальнюю комнату, откуда теперь доносилось жужжание пылесоса. Я зашел в какой-то большой офис, видимо, управляющего дворцом, увидел там письменный стол и осмотрел его. В нижнем ящике стола лежал, как водится, всякий канцелярский хлам: карандаши, скрепки, подушечки для печати, семейные фотографии, калькулятор и ручной фонарик, который я сразу же отправил в свой карман. В самом низу ящика, под стопкой бумаги старых календарей, я нащупал две связки ключей, в каждой по несколько дюжин, на некоторых висели бирки, а толку что – надписи на них сделаны по-испански.
Я вернулся во временный склад и снова полез наверх, на площадку. С фонариком ориентироваться было легче, не то что с ключами. Я перебрал уже все ключи из первой связки и принялся за вторую, когда, казалось, очередной ключ подошел к замочной скважине, но он не хотел поворачиваться. Я его тряс и качал, крутил влево-вправо, но замок не поддавался. Тогда я решил испробовать оставшиеся ключи, и вот наконец-то один сдался – в замке резко щелкнул поворотный механизм, и он открылся.
Я оказался прав. Дверь вела в помещение, расположенное на чердаке зала Дворца конгрессов. Казино там больше не было, но все оставалось, как прежде: комната службы безопасности, площадки для наблюдения и двусторонние зеркала, с помощью которых когда-то следили за игорными столами, установленными внизу, в зале. Зеркала отражали бледный свет, бросая слабые блики на узкие подвесные мостики, тянущиеся по стенкам чердака. Перед одним зеркалом я присел на корточки. Такие зеркала обычно устанавливают ночью на крыши со стеклянными потолками и с их помощью просматривают нижние помещения. В зеркале отражался огромный зал внизу, он, похоже, был пустым. Неужто я пришел слишком поздно? Выходит, деньги уже разгрузили, перегрузили и снова куда-то увезли? Проклятье! Ведь не прошло еще и суток. Тягач и контейнер все еще здесь. Внутри у меня все заныло, но тут послышался приглушенный шаркающий звук. Я попробовал определить, откуда он исходит, и подошел к другой системе зеркал, установленных под углом в центре чердака. Прямо подо мной высилась целая гора пластиковых мешков, набитых под завязку пачками денег.
Другие двусторонние зеркала показали мне длинный ленточный транспортер, он-то при вращении ведущего колеса издавал этот резкий шаркающий звук. Не было никаких крупье, никаких биржевых боссов, никаких игроков с лихорадочным блеском в глазах. Были только усердные счетчики денег со счетными машинками и два вооруженных цепных пса: Рей-Бан, который зорко следил за всем; сидя на высокой табуретке с укороченным автоматом в руках, да телохранитель Рабиноу, тот самый, который обыскивал меня в лифте, нацепивший на себя широченный наплечный ремень с огромной кобурой, от подмышки до самого пояса.
Я потихоньку вытащил из кармана фотоаппарат: счетчик кадров показывал, что на съемки видов Гаваны с «Галифакса» я израсходовал всего четыре кадра из 36, и стал фотографировать отражения в зеркалах.
В одном зеркале виднелись столы, где открывали мешки и высыпали из них пачки денег. Там же разрывали кое-как скрученные бандажи и рассыпали банкноты – все как одна стодолларовые.
Другое зеркало стояло над группой автоматических счетных машин. Здесь купюры клали в длинный лоток, а с другого конца машины молниеносно выскакивали стандартные пачки денег.
Третье зеркало наглядно демонстрировало преимущество механизированного процесса над ручным трудом. Машины выравнивали купюры в пачках, равномерно сжимали их и заворачивали каждую пачку в широкий бумажный лист. В каждой увесистой пачке содержалось на глазок пятьсот стодолларовых банкнот – стало быть, пятьдесят тысяч долларов.
В четвертом зеркале можно было разглядеть конечную стадию процесса. На этом этапе двадцать пачек купюр – в два ряда по пять пачек в два слоя – укладывались в ровные, прямоугольные упаковки размером с большой атташе-кейс и плотно упаковывались в пластиковые пакеты, которые еще и запаивались. Затем такие пакеты с банкнотами на миллион долларов сбрасывались со стола на пол как обыкновенные строительные бетонные блоки.
Хотя оборудование работало вовсю и люди шуровали с головокружительной быстротой, конца их работы не было видно. Я выбился из сил, есть хотелось ужасно, было страшно, что меня вот-вот накроют, но я не торопился сматывать удочки. Затем, упрятав фотоаппарат в карман, я пошел по подвесным мосткам в комнату службы безопасности. Раньше отсюда недремлющие наблюдатели следили за шулерами и их пособниками из числа крупье и сообщали по телефону об их мошенничествах охранникам, несущим службу внизу, в зале. Чувствовалось, что в эту комнату никто не заглядывал, наверное, уже десятилетия. Видимо, более безопасного места во всей Гаване не сыскать. Я уж было хотел растянуться на пыльном диванчике, стоящем в комнате, как заметил телефон. Работает ли он? Меня вдруг охватило дикое желание позвонить Скотто, и я мысленно прокрутил разговор с ней.
– Привет! Догадайтесь, где я?
– Наверное, в руках какой-то жгучей, черноглазой латиноски?
– Ну что ж, я бы, конечно, не устоял, но в данный момент более точным было бы сказать, что я наблюдаю за любопытным зрелищем.
– Вы сидите на корточках и подглядываете в замочную скважину?
– Да нет, гораздо удобнее и интереснее. Я фотографирую посредством двусторонних зеркал…
– Катков!
– С чердака в казино при гостинице «Ривьера».
– Какого черта вы забрались туда?
– Смотрю, как азартные игроки подсчитывают свои выигрыши, перед тем как упаковать их и упрятать подальше.
Может, рискнуть и позвонить? Я поднял трубку – телефон не работал. Я опустился на диванчик, думая о Скотто и прислушиваясь к приглушенному шарканью счетных машин, работающих внизу. Последнее, что мне запомнилось при расставании со Скотто, был запах ее духов. Она такая статная, полноватая, с первого взгляда бесстыдная и нагловатая, но если к ней приглядеться попристальнее, оказывается, что она довольно привлекательна и даже приятна в общении. В общем, Скотто мне нравилась.
Не знаю, сколько часов я проспал на диване, но когда проснулся, машины внизу все еще продолжали щелкать и жужжать во всю мощь. На часах было пять утра. Чувствовал я себя прескверно. Собравшись с духом и силами, я пошел по навесным мосткам на наблюдательную площадку. Пачки долларов все еще лежали на столах, но гора мешков с деньгами уже исчезла – операция, судя по всему, близилась к завершению.
Теперь упаковки по миллиону долларов были уложены в два неодинаковых штабеля. Даже на глазок было видно, что один был выше другого раз в десять. Что-то подсказало мне, что теперь они разъедутся по разным направлениям. В маленьком штабеле – метра два в длину, полтора в ширину и полтора в высоту – насчитывалось сотни две упаковок. Учитывая, что всего было два миллиарда, а в одной упаковке содержался миллион долларов, то эта груда заключала в себе десять процентов от общей суммы, то есть двести миллионов долларов. По-видимому, эти деньги предназначались для кубинского правительства. Стало быть, оставалось еще девяносто процентов – 1800 упаковок, всего 1,8 миллиарда долларов, которые Рабиноу намеревался инвестировать в России.
Через несколько часов огромные двери, ведущие в зал Дворца конгрессов, с грохотом распахнулись. Через них прямо в зал въезжали роскошные автомашины, подвозя изысканную публику. Въехали лимузины «ЗИЛ», затем правительственные машины. Я стал переходить от одного зеркала к другому с фотоаппаратом наготове, выбирая наиболее подходящий угол для съемки и наводя на лица выдвижной объектив. Там были какие-то важные военные в сверкающей форме, за ними стояли безымянные, безликие паханы преступного бизнеса с внушительными дорожными сумками. Появились заправилы наркомафии, все в сверкающих драгоценностях, в модных затемненных очках. Из машины появился Аркадий Баркин и заторопился к Рей-Бану. Последним приехал Майкл Рабиноу, в вызывающе щегольском бежевом костюме, улыбающийся, всем своим видом олицетворяющий прежние развеселые времена и показывающий, как их приспособить к нынешним переменам, как вернуть старые добрые традиции казино «Ривьера», для чего, собственно, и был задуман этот игорный дом и чем, в конечном счете, гордился бы покойный Мейер Лански, восстань он из гроба.
Словно заправские игроки, лихорадочно подсчитывающие свои баснословные выигрыши после невероятной удачи, они столпились вокруг штабелей денег, не скрывая своих чувств. Одни, не удержавшись, даже потрогали упаковки. Другие в возбуждении расхаживали взад-вперед. По всему было видно, ждали прибытия какой-то важной особы. А вдруг это буду я – представитель правительства России. А Банзер станет опасным внутренним врагом, официальным палачом, который совершит казнь заправил индустрии отмывания преступных денег. Все замерли в ожидании нашего приезда. Меня так увлекли эти мысли, что я видел все как наяву.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
Да будь хоть еще строже охрана, мне на это плевать. Ничто меня не остановит, я не успокоюсь, пока лично не взгляну на фантастическую феерию там, внутри, с двумя миллиардами долларов. Игорное оборудование и мебель оттуда, должно быть, уже давно вывезли, но казино вряд ли ремонтировали, обновляли и красили заново, не говоря уже о перестройке. Если так, если до внутренних помещений еще не добрались, то я преотлично знаю дорогу туда.
Я нагнулся, пролез под бархатным канатом и через стальные двери прошел в коридор, там повернул налево, потом направо и подошел к двери с табличкой «Администрация». За дверью оказалось помещение, похожее на театральные кулисы: высокие потолки, бетонный пол, авансцена без стенок. Театральные уборные, где некогда переодевались и гримировались заезжие знаменитости, были переделаны под служебные кабинеты и офисы. Как и в вестибюле, здесь чувствовалось запустение, стояла колченогая обшарпанная мебель и не было ни души в этот поздний час. В лабиринте комнат и кабинетов легко было заблудиться. Я принялся искать полукруглую стенку зала Дворца конгрессов. Из какого-то офиса послышалось непонятное громкое жужжание. Я замер на месте, затем осторожно двинулся на звук и заглянул в полуоткрытую дверь. Пожилая уборщица, похожая на наших московских бабушек с березовыми метлами в руках, чистила пылесосом вытертый ковер. Подождав, пока она не повернулась ко мне спиной, я проскользнул мимо двери. Гул пылесоса заглушил мои шаги по бетонному полу.
Наконец-то я попал в полукруглый коридор, окружающий по периметру яйцеобразное здание. По нему я прошел в помещение, переоборудованное во временный склад. В одном углу его высились аккуратные штабеля картонных коробок. Уже двигаясь дальше, я подумал, что уж очень аккуратно уложены эти коробки – как ступеньки лестницы. Похоже было, что они и в самом деле размещались на ступеньках лестницы – именно ее я и искал. От одной мысли о том, что я ее едва не проворонил, меня даже в дрожь бросило. Лестницей, видимо, уже давно не пользовались, следовательно, зал не перестраивался, и мое желание заглянуть в главный зал Дворца конгрессов оказалось не таким уж несбыточным.
В полной темноте я полез вверх по картонным коробкам и очутился на площадке, затянутой паутиной. Пришлось разрушить покои паука. Смахнув ее, я на ощупь двинулся дальше вдоль стенки. Руки наткнулись на выключатель. Щелкнул им, но свет не загорелся. Темень была непроницаемая. Тогда я чиркнул спичкой. Видна какая-то дверь, но она заперта, засов и замок довольно внушительные. Петли с другой стороны двери. Пламя спички уже начало жечь пальцы. Я зажег другую спичку и полез назад.
Уборщица перешла в дальнюю комнату, откуда теперь доносилось жужжание пылесоса. Я зашел в какой-то большой офис, видимо, управляющего дворцом, увидел там письменный стол и осмотрел его. В нижнем ящике стола лежал, как водится, всякий канцелярский хлам: карандаши, скрепки, подушечки для печати, семейные фотографии, калькулятор и ручной фонарик, который я сразу же отправил в свой карман. В самом низу ящика, под стопкой бумаги старых календарей, я нащупал две связки ключей, в каждой по несколько дюжин, на некоторых висели бирки, а толку что – надписи на них сделаны по-испански.
Я вернулся во временный склад и снова полез наверх, на площадку. С фонариком ориентироваться было легче, не то что с ключами. Я перебрал уже все ключи из первой связки и принялся за вторую, когда, казалось, очередной ключ подошел к замочной скважине, но он не хотел поворачиваться. Я его тряс и качал, крутил влево-вправо, но замок не поддавался. Тогда я решил испробовать оставшиеся ключи, и вот наконец-то один сдался – в замке резко щелкнул поворотный механизм, и он открылся.
Я оказался прав. Дверь вела в помещение, расположенное на чердаке зала Дворца конгрессов. Казино там больше не было, но все оставалось, как прежде: комната службы безопасности, площадки для наблюдения и двусторонние зеркала, с помощью которых когда-то следили за игорными столами, установленными внизу, в зале. Зеркала отражали бледный свет, бросая слабые блики на узкие подвесные мостики, тянущиеся по стенкам чердака. Перед одним зеркалом я присел на корточки. Такие зеркала обычно устанавливают ночью на крыши со стеклянными потолками и с их помощью просматривают нижние помещения. В зеркале отражался огромный зал внизу, он, похоже, был пустым. Неужто я пришел слишком поздно? Выходит, деньги уже разгрузили, перегрузили и снова куда-то увезли? Проклятье! Ведь не прошло еще и суток. Тягач и контейнер все еще здесь. Внутри у меня все заныло, но тут послышался приглушенный шаркающий звук. Я попробовал определить, откуда он исходит, и подошел к другой системе зеркал, установленных под углом в центре чердака. Прямо подо мной высилась целая гора пластиковых мешков, набитых под завязку пачками денег.
Другие двусторонние зеркала показали мне длинный ленточный транспортер, он-то при вращении ведущего колеса издавал этот резкий шаркающий звук. Не было никаких крупье, никаких биржевых боссов, никаких игроков с лихорадочным блеском в глазах. Были только усердные счетчики денег со счетными машинками и два вооруженных цепных пса: Рей-Бан, который зорко следил за всем; сидя на высокой табуретке с укороченным автоматом в руках, да телохранитель Рабиноу, тот самый, который обыскивал меня в лифте, нацепивший на себя широченный наплечный ремень с огромной кобурой, от подмышки до самого пояса.
Я потихоньку вытащил из кармана фотоаппарат: счетчик кадров показывал, что на съемки видов Гаваны с «Галифакса» я израсходовал всего четыре кадра из 36, и стал фотографировать отражения в зеркалах.
В одном зеркале виднелись столы, где открывали мешки и высыпали из них пачки денег. Там же разрывали кое-как скрученные бандажи и рассыпали банкноты – все как одна стодолларовые.
Другое зеркало стояло над группой автоматических счетных машин. Здесь купюры клали в длинный лоток, а с другого конца машины молниеносно выскакивали стандартные пачки денег.
Третье зеркало наглядно демонстрировало преимущество механизированного процесса над ручным трудом. Машины выравнивали купюры в пачках, равномерно сжимали их и заворачивали каждую пачку в широкий бумажный лист. В каждой увесистой пачке содержалось на глазок пятьсот стодолларовых банкнот – стало быть, пятьдесят тысяч долларов.
В четвертом зеркале можно было разглядеть конечную стадию процесса. На этом этапе двадцать пачек купюр – в два ряда по пять пачек в два слоя – укладывались в ровные, прямоугольные упаковки размером с большой атташе-кейс и плотно упаковывались в пластиковые пакеты, которые еще и запаивались. Затем такие пакеты с банкнотами на миллион долларов сбрасывались со стола на пол как обыкновенные строительные бетонные блоки.
Хотя оборудование работало вовсю и люди шуровали с головокружительной быстротой, конца их работы не было видно. Я выбился из сил, есть хотелось ужасно, было страшно, что меня вот-вот накроют, но я не торопился сматывать удочки. Затем, упрятав фотоаппарат в карман, я пошел по подвесным мосткам в комнату службы безопасности. Раньше отсюда недремлющие наблюдатели следили за шулерами и их пособниками из числа крупье и сообщали по телефону об их мошенничествах охранникам, несущим службу внизу, в зале. Чувствовалось, что в эту комнату никто не заглядывал, наверное, уже десятилетия. Видимо, более безопасного места во всей Гаване не сыскать. Я уж было хотел растянуться на пыльном диванчике, стоящем в комнате, как заметил телефон. Работает ли он? Меня вдруг охватило дикое желание позвонить Скотто, и я мысленно прокрутил разговор с ней.
– Привет! Догадайтесь, где я?
– Наверное, в руках какой-то жгучей, черноглазой латиноски?
– Ну что ж, я бы, конечно, не устоял, но в данный момент более точным было бы сказать, что я наблюдаю за любопытным зрелищем.
– Вы сидите на корточках и подглядываете в замочную скважину?
– Да нет, гораздо удобнее и интереснее. Я фотографирую посредством двусторонних зеркал…
– Катков!
– С чердака в казино при гостинице «Ривьера».
– Какого черта вы забрались туда?
– Смотрю, как азартные игроки подсчитывают свои выигрыши, перед тем как упаковать их и упрятать подальше.
Может, рискнуть и позвонить? Я поднял трубку – телефон не работал. Я опустился на диванчик, думая о Скотто и прислушиваясь к приглушенному шарканью счетных машин, работающих внизу. Последнее, что мне запомнилось при расставании со Скотто, был запах ее духов. Она такая статная, полноватая, с первого взгляда бесстыдная и нагловатая, но если к ней приглядеться попристальнее, оказывается, что она довольно привлекательна и даже приятна в общении. В общем, Скотто мне нравилась.
Не знаю, сколько часов я проспал на диване, но когда проснулся, машины внизу все еще продолжали щелкать и жужжать во всю мощь. На часах было пять утра. Чувствовал я себя прескверно. Собравшись с духом и силами, я пошел по навесным мосткам на наблюдательную площадку. Пачки долларов все еще лежали на столах, но гора мешков с деньгами уже исчезла – операция, судя по всему, близилась к завершению.
Теперь упаковки по миллиону долларов были уложены в два неодинаковых штабеля. Даже на глазок было видно, что один был выше другого раз в десять. Что-то подсказало мне, что теперь они разъедутся по разным направлениям. В маленьком штабеле – метра два в длину, полтора в ширину и полтора в высоту – насчитывалось сотни две упаковок. Учитывая, что всего было два миллиарда, а в одной упаковке содержался миллион долларов, то эта груда заключала в себе десять процентов от общей суммы, то есть двести миллионов долларов. По-видимому, эти деньги предназначались для кубинского правительства. Стало быть, оставалось еще девяносто процентов – 1800 упаковок, всего 1,8 миллиарда долларов, которые Рабиноу намеревался инвестировать в России.
Через несколько часов огромные двери, ведущие в зал Дворца конгрессов, с грохотом распахнулись. Через них прямо в зал въезжали роскошные автомашины, подвозя изысканную публику. Въехали лимузины «ЗИЛ», затем правительственные машины. Я стал переходить от одного зеркала к другому с фотоаппаратом наготове, выбирая наиболее подходящий угол для съемки и наводя на лица выдвижной объектив. Там были какие-то важные военные в сверкающей форме, за ними стояли безымянные, безликие паханы преступного бизнеса с внушительными дорожными сумками. Появились заправилы наркомафии, все в сверкающих драгоценностях, в модных затемненных очках. Из машины появился Аркадий Баркин и заторопился к Рей-Бану. Последним приехал Майкл Рабиноу, в вызывающе щегольском бежевом костюме, улыбающийся, всем своим видом олицетворяющий прежние развеселые времена и показывающий, как их приспособить к нынешним переменам, как вернуть старые добрые традиции казино «Ривьера», для чего, собственно, и был задуман этот игорный дом и чем, в конечном счете, гордился бы покойный Мейер Лански, восстань он из гроба.
Словно заправские игроки, лихорадочно подсчитывающие свои баснословные выигрыши после невероятной удачи, они столпились вокруг штабелей денег, не скрывая своих чувств. Одни, не удержавшись, даже потрогали упаковки. Другие в возбуждении расхаживали взад-вперед. По всему было видно, ждали прибытия какой-то важной особы. А вдруг это буду я – представитель правительства России. А Банзер станет опасным внутренним врагом, официальным палачом, который совершит казнь заправил индустрии отмывания преступных денег. Все замерли в ожидании нашего приезда. Меня так увлекли эти мысли, что я видел все как наяву.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63