В лучшем случае, означает всего лишь косвенную улику.
– Если не ошибаюсь, вроде вы говорили, что наш общий друг Рабиноу связан с еврейской мафией?
– Да, был связан, но тридцать лет назад. Совсем не обязательно, что он сохранил связи и поныне. Нам нужны железные улики, такие, что не вызывают никаких вопросов и сомнений.
– Задача не из легких, – подытожил Краусс. – Только чтобы добраться до информации, не говоря уже о том, чтобы воспользоваться ею, мы должны нарушить все законы о гражданских правах, положения инструкций и предписания. Здесь и запрещение вторгаться в личную жизнь, и закон о свободе информации, о тайне банковских операций и другие законодательные акты.
Вы их знаете.
– В самом деле, не можем же мы просто так вламываться в дома и рыться в чужих вещах, как это принято в вашей стране, – поддержала его Скотто.
– Но теперь времена совсем другие, и вам это прекрасно известно, – возразил я, но как-то робко.
– Думается, они вот что хотят сказать, мистер Катков, – заметил Банзер примирительным гоном. – Существуют некие юридические рамки, не выходящие за определенное пространство, и мы обязаны всеми силами придерживаться их. Почему? Во-первых, защита прав личности – это главное в деятельности нашего государства; во-вторых, ошибочное обвинение может подорвать честную репутацию человека, лишить его средств существования; в-третьих, в противном случае мы не сможем предъявить обвиняемому даже обоснованных улик, добытых совершенно законным путем.
– Есть еще и в-четвертых. Совсем не обязательно, что это должно следовать в перечисленном порядке, – ухмыльнулся Краусс, чем вызвал одобрительный смешок своих коллег. – Видите ли в любой разборке преступления фигурируют не только полицейские и воры. Там могут участвовать и полицейские, и адвокаты, а воры присутствовать вообще не будут. Наш основополагающий принцип таков: все, что не запрещено законом, то разрешено. У вас же десятилетия главенствовал другой принцип: если что-то законом не разрешено, значит, это запрещено.
Да, он прав. При любом тоталитарном режиме во главу угла положен запрет.
– А кто в выигрыше от таких постулатов? – спросил я.
– Да жулье, разумеется, – ответил Банзер, но без всякого озлобления. – Мы одолеваем их вопреки законодательным крючкотворствам, а не благодаря им. Когда удается прижать хоть одного из их банды, просто сердце радуется.
– Значит, вашим сотрудникам нужны более веские улики, чтобы хотя бы допросить Рабиноу, но у меня таковых определенно нет.
Они обменялись быстрыми взглядами, а потом Скотто попросила:
– Постарайтесь добыть их для нас, мистер Катков. Сможете?
– Но я же только журналист, пишущий о частных капиталовложениях в российскую экономику. Тогда так: я пойду и возьму у него интервью.
– Интервью? – удивилась Скотто и, выхватив распечатку из принтера, передала ее мне. Там перечислялись адреса компаний и резиденций Рабиноу, и было их не меньше дюжины.
– Стало быть, вы знаете, где его искать? – Агент Скотто не скрывала своей издевки.
– Спорю, что один из ваших компьютеров все же знает его адрес.
– Может, и знает. Кто его знает? – скаламбурила она и вопросительно взглянула на Краусса. Он ее понял, согласно кивнул и пошел с распечаткой к аналитику из секции разведки, бойкой веселой девушке с короткой стрижкой под мальчика, сидящей за терминалом компьютера.
– Так вы говорили, что Рабиноу намеревался убить вас? – напомнила Скотто. – Как же вас не смогли укокошить светлым днем? А вы уверены, что заказывал убийство именно он?
– Доказательств у меня, к сожалению, нет, промазать можно даже днем, но вместе с тем…
– Ну вот что, – прервал нас Банзер так, словно он предвидел, как все произойдет. – Интервью вы, конечно, возьмете, если он согласится встретиться с вами. По-моему, шансы на то, что он согласится, все же есть, и неплохие. А если не пожелает, то это, стало быть, не Рабинович.
– Пока и этого хватит. Но вы должны уяснить себе, – начала назидательно Скотто и, выдержав паузу, заключила: – Если стреляли по его заказу, во второй раз промашки не будет.
22
В самолете я почти не спал, а до вечера еще далеко за окном всего полдень; сам перелет, восьмичасовая разница во времени вымотали меня основательно, а тут еще и покурить нельзя. Я был готов плюхнуться на любую ближайшую горизонтальную поверхность. Может, пойти в кабинет к Скотто и подремать там в кресле? Но туда с минуты на минуту принесут новые данные на Рабиноу. Увидев мое состояние, Скотто предложила доехать до гостиницы «Рамада» в двух кварталах отсюда по дороге на Стаффорд. Меня обрадовала сама возможность смотаться из здания СБФинП.
Я уже открывал одной рукой парадную дверь для Скотто, а в другой держал сигарету, как вдруг снова загалдели репортеры, забрасывая ее новыми вопросами. Она лишь скупо ответила: «Без комментариев» – и заторопилась к стоянке автомашин.
– Да ладно тебе, Скотто, ну скажи что-нибудь, – жалобно заскулил кто-то из газетчиков.
Остановившись, она быстро повернулась к ним лицом.
– Ну ладно. Вот заголовок: «Голубой шпион КГБ в Овальном кабинете».
Репортеры шумно запротестовали.
– Я не шучу. Помните тот визит в Россию в 60-х годах? А как Клинтона застукали на гомосексуализме и заставили переметнуться к соперникам?
– Да будет тебе, Скотто, отпусти поводок, не дергай нас за ошейник.
Скотто насмешливо ухмыльнулась и кивнула на меня:
– А вот и его «возлюбленный» из России собственной персоной.
Она повернулась и заспешила к машине, оставив меня на растерзание оголодавшим по новостям репортерам, которые уже навострили авторучки и сунули мне под нос портативные диктофоны. Я заметил, как они мгновенно обменялись взглядами, как в глазах у них засветились вопросы, как нависла надо мной реальная опасность. Правду ли она сказала? Может ли быть такое? Потом они дружно охнули и быстро расползлись, как тараканы. Я побежал вслед за Скотто.
– Больше никогда так не делайте.
– Почему же? Вы шуток не понимаете?
– Надо мной не шутите. Над ними шутите сколько хотите. Они же готовы поверить каждому вашему слову.
– Ну и чудесно.
– А вы хорошо знаете жизнь журналистов.
– Достаточно, чтобы избегать публичных заявлений, которые могут бумерангом вернуться ко мне, но уже в виде судебных преследований. – Ее лицо исказилось от жесткой ухмылки. – Мне, видимо, нужно пересмотреть свои лекции на семинарах. Я поняла, что вы, хитрожопые журналисты, умеете лучше манипулировать добытым материалом, чем я себе представляла.
Открыв переднюю дверь «бьюика», она хотела сесть за руль, но увидела на ветровом стекле под щеткой стеклоочистителя желтую бумажку, похожую на рекламную листовку. Она подошла, чтобы выбросить ее, но вдруг глаза у нее стали круглыми от удивления.
– С гостиницей придется обождать, Катков. Быстро в машину и пристегивайтесь или пойдете пешком.
Она скользнула за руль и бросила листовку мне на колени. На ней были наклеены откуда-то вырезанные печатные буквы: I.P.S.E.
Я захлопнул дверь, она завела мотор, вырулила со стоянки, влилась в транспортный поток, ведущий на Фэрфакс, и погнала машину, проскочив светофор на перекрестке и обдав грязными брызгами нескольких пешеходов. Затем крутила влево, вправо – дорогу я не запомнил, – проехала еще километра два и притормозила у пересечения шоссе на Джексон и Першинг, подъехав к тротуару на углу.
«Бьюик» еще не остановился, а из кофейной лавки напротив выскочил какой-то мужчина, на вид слабак, в пальто и перчатках. Увидев меня рядом со Скотто, он разом остановился, нервно озираясь по сторонам, затем решился, открыл заднюю дверь и сел рядом с моим багажом.
– Кто это? – на всякий случай поинтересовался он, когда Скотто отъехала от тротуара.
– Все в норме. Это друг.
– Но здесь не место для свиданий.
– Ничего, давай к делу. Что там у тебя?
– Да нет, ничего. Мне за это не платят.
– Мы работаем вместе. Ты слышал что-нибудь насчет Вуди?
– Меня это не касается.
– Ну-ну, поубавь пыл-то, ради Бога.
– А это уж при случае скажи тем жлобам.
Скотто остановила машину, достала из сумочки кошелек, отсчитала купюры (на глазок я прикинул – штук пятьдесят) и передала мужчине.
– Держи. Этого хватит, чтобы ублажить их.
– Спасибочки, Гэбби, – искренне поблагодарил он. – Большое тебе спасибо.
– Что-нибудь есть для меня?
– Для тебя есть, – ответил он, показывая на меня глазами. – Больше ни для кого. Никаких друзей. Понимаешь, о чем это я?
Скотто не успела ответить, а он уже выскочил из машины и захлопнул за собой дверь.
– Кто Это?
– Информатор Вуди, – ответила Скотто, трогаясь с места. – А раньше был моим. Думаю, мы с ним опять начнем работать.
– Внешне он не подходит для таких дел, верно ведь?
– А кто подходит по внешности? Он менеджер по перевозкам в транспортной пароходной компании. Каботажные коммерческие рейсы. «Коустлайн коммершл кэрриэрс». Угадайте, кто владеет этой компанией?
– Наверное, та самая корпорация, которая, как вы считаете, связана с кокаиновым картелем.
Она решительно кивнула.
– А почему он сотрудничает с вами?
– А чтобы ублажать жлобов-акул, а то они откусят ему ноги. Он профессионально играет на скачках, вешает лапшу на уши проигравшим обалдуям, но информацию приносит что надо. Мы предполагаем, что картель использует эту грузоперевозочную компанию для транспортировки денег. А он помогает устанавливать места доставки.
– Ясно как божий день, что они шуруют вовсю прямо у вас под носом, разве не так?
– Отмывание денег – это международный бизнес. Где лучше и легче всего завязывать знакомства и устанавливать связи? В международном сообществе. Картель уже имеет налаженные связи в дипломатическом корпусе.
– Как и Воронцов?
– Возможно, и так. Сделка с нефтепроводом – наглядный пример.
– И навел на след этот ваш стукач?
– Не он. Наши оперативники взяли на заметку некоторые подозрительные телеграфные переводы и проследили за ними. Кстати, уточняю: работающих с нами принято называть информаторами, а не стукачами.
– Какая разница? Сталин называл их даже Героями Советского Союза. Те, кто попадал в лагеря ГУЛАГа по их доносам, называли таких информаторов совсем по-другому.
– Да уж догадываюсь как.
– Любимым героем Сталина был Павлик Морозов. Этот мальчик совершил такой поступок, до которого даже тоталитарный режим додуматься не сумел.
– Наверное, он заявил на самого себя? Что у него появились вредоносные мыслишки в голове?
– Э-э, нет. Он заявил на своего отца, что тот припрятал запас зерна. Отца за это расстреляли.
Скотто даже задохнулась от возмущения.
– Вот он-то отпетый стукач.
– Спасибо. Люблю английский язык за точность и лаконичность. Всегда найдется самое верное слово, чтобы только им одним охарактеризовать любого человека.
– Какой-нибудь конкретный пример привести можете? – усмехнулась она.
– Ну, если вы просите. Как тот информатор сейчас назвал вас? Крэбби, так вроде? По-русски это вечно сердитая, недовольная. Довольно точное определение.
– Да нет же, он сказал Гэбби, уменьшительное от моего полного имени.
– Ах, Гэбби? Тогда это тот, кто слишком много говорит, не так ли? Это действительно ваше имя.
– Огромное спасибо, – буркнула она, подруливая к парадному входу в гостиницу. – Вот мы и приехали. Похоже, здесь ваша остановка.
Я рассмеялся и открыл дверь.
– Ну-ка подождите, Катков, – внезапно сказала Скотто.
Я устало вздохнул и повернулся к ней.
– Что еще теперь?
Она как-то странно взглянула на меня в зеркало заднего обзора, резко повернулась назад и подняла с заднего сиденья белый конверт, лежавший рядом с багажом. Вынула из него разлинованную страничку из тетради с наклеенными печатными буквами и, прочитав текст, спросила бодрым голосом:
– Ну и как, выходите или остаетесь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63