– Спасибо, не надо. Я только возьму свои вещи из машины и пойду ловить такси.
– А может, передумаете? У меня до отлета масса времени.
Судя по всему, Скотто так и кипела от негодования. Без сомнения, она предложила это от чистого сердца. Я понял, она что-то задумала и хотела переговорить наедине.
– Ну ладно, – согласился я. – Мне нужно к Юрию, это недалеко.
Несколько кварталов мы проехали в полном молчании. Скотто по-прежнему думала о чем-то своем. Лишь когда мы остановились перед светофором, она взглянула на меня.
– Ну как, все-таки нашли его, Катков?
– Вы говорите так, будто заранее знаете ответ.
– Знаю. – Она резко кивнула.
– В таком случае, видимо, нет необходимости отвечать.
– Вы кого-то выгораживаете?
– Ну, Скотто, вам ведь хорошо известно, что я на такое никогда не пойду.
– Так почему же сейчас идете?
– Потому что получилось все совсем не так, как я предполагал. Все… все запуталось и оказалось более сложным, нежели мне представлялось. Тут не действует обычный принцип: вот – черное, а вот – белое.
– Ну, спасибо за ясность, – шутливо заметила она. – Вроде бы я не тупица, почему бы не рассказать мне подробности? Как знать, может, я и пойму, что к чему.
– У меня лучшее предложение. Сверните-ка туда, за угол.
Повернув на Тверскую, она остановилась у гостиницы «Москва». Там мы вышли из машины и пошли к Красной площади. Оттуда доносились какие-то выкрики, эхом отражаясь от каменных стен и башен Кремля. Это был день твердолобых коммунистов. Их набилось на площади, наверное, сотни тысяч. В центре ее стоял грузовик. В его кузове возбужденные люди через портативные мегафоны выкрикивали, как Ленин в свое время, подстрекательские призывы, накаляя страсти. Старые усатые вояки, пожилые полные женщины, дети с красными флажками в руках – все в унисон выкрикивали: «Ле-нин! Ле-нин! Ле-нин!». Море советских символов, флагов, знамен, плакатов и транспарантов заполонило всю Красную площадь. Повсюду серп и молот, зловещие для меня портреты Ленина и Сталина. Масса людей, не желающих свержения тирании и пришествия свободы. Совершенно поразительное зрелище! Было от чего прийти в ужас.
– Пройдет еще немало времени, прежде чем Россия хоть чем-то станет походить на Соединенные Штаты, Скотто.
– Не спорю, но согласны ли вы с этими шутами гороховыми или не согласны, шаг в верном направлении сделан. А инакомыслие, свобода выражать свое мнение и есть основа свободного общества.
– Спасибо за разъяснение, – склонил я голову.
Она слегка зарделась.
– Мое мнение по этому поводу таково: не важно, сколь бурно и яростно люди выражают свое несогласие, важно, как побудить их работать и жить лучше. Это же не скопище неорганизованных американцев, высылавших на улицы с протестами против демократии.
– Во всяком случае, уже сейчас, а не потом, любой ценой нужно защищать это право – отстаивать свои взгляды, которые я, может, и не разделяю.
– Легко говорить, да трудно сделать.
– Катись ты в задницу. Если вы, Катков, хотите считаться демократом, то и поступать должны как демократ. Нельзя быть на словах демократом, а в жизни антидемократом.
– Да ведь за одну ночь не переделаешься. Демократия у нас только зарождается. Основы ее непрочны. Малейший толчок со стороны – и все разлетится вдребезги.
– Шуты на площади этим и занимаются.
– Все верно, но желания остановить их у меня нет. Вместо этого я хотел бы приобрести достаточно времени, чтобы основы демократии утвердились и окрепли.
– Это за миллиард восемьсот тысяч долларов, что ли?
– Думаю, вы начинаете кое-что понимать. Сейчас России нужны более важные и неотложные перемены нежели соблюдение азов закона.
– И даже более важные, чем желание поступать по правде?
– Этого я с уверенностью не знаю.
– Но знаете, что за этим скрывается?
– Да, но не знаю точно, что мне делать. Лицо ее просветлело.
– У меня есть кое-что стоящее, способное вам помочь. С этим вам легче будет сделать окончательный выбор. Она вернулась к стоянке автомашин, где припарковала «жигуленок», и открыла багажник.
– Держи, – сказала Скотто, протягивая мне пишущую машинку.
Наверное, вид у меня был преглупый. Я совсем забыл о своей собственности, которую она пообещала вернуть.
– Признаюсь, вы меня здорово удивили.
– Всего-навсего сдержала свое обещание, – сказала она, но с усмешкой отдернула машинку, когда я потянулся за ней. – Отдаю только в обмен на фотоаппарат.
– На фотоаппарат?
– Вы же знаете, какой Джо въедливый, – ответила она как бы между прочим. – Да еще эти чертовы бюджетные лимиты и финансовые отчеты – мне нужно будет отчитаться за приобретение камеры.
Я наклонился к заднему сиденью «жигуленка» и достал из кейса фотоаппарат.
– Вот и обменялись, – удовлетворенно заметила Скотто, положив камеру в карман. Тут она увидела, что я забираю свой багаж. – Что вы делаете?
– Да передумал. По-моему, я порядком надоел Юрию, перестал быть для него желанным гостем, а сдавать вещи в камеру хранения мне совсем не хочется. Сниму-ка здесь номер на несколько дней, а потом подыщу себе более постоянное пристанище.
– Ничуть не сомневаюсь, когда вы найдете его, оно станет вашим постоянным местом жительства. – Скотто вложила в свои слова немало сарказма.
– Я просто не хочу делать ошибок.
– Знай же, вот тут-то наступят настоящие трудности.
– Видите ли, одна светлая личность сказала, что она не любит журналистов, потому что они не думают о последствиях после того, как выложат правду-матку. Скотто одобряюще улыбнулась мне:
– Как знать, Катков, что будет потом? Может, вам за эту правду даже орден пожалуют?
Она поцеловала меня на прощание, села за руль и, слегка посигналив, поехала со стоянки. Я смотрел вслед, пока машина не скрылась из виду, затем пошел к гостинице, думая о Скотто и задаваясь вопросом, вправду ли она должна отчитываться за фотоаппарат или же состоявшийся обмен – всего лишь хитроумная уловка с целью присвоить камеру?
Устроив свои дела в гостинице, я пошел прогуляться. До Москвы-реки было рукой подать. Первые теплые денечки быстро очистили город от остатков снега и льда. Как и они, сомнения мои таяли, что называется, на глазах. Нечего думать, нечего передумывать. Одним броском кисти я подкинул вверх кассету с фотопленкой. Описав дугу, она с легким шлепком исчезла в весенних водах реки. Вдали вырисовывался неровный силуэт дома на набережной. Покачиваясь, словно пьяный, он быстро погружался в темноту.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63