Точь-в-точь такой же, какой взял тогда Шевченко, чтобы унести к себе на службу документы Воронцова. У меня даже сердце забилось – а вдруг в нем что-то есть?
– Это что, милиция вернула портфель вашего отца?
– Да, когда я забирала его вещи.
– А вы открывали его?
Она лишь мотнула головой – нет, мол.
– Не возражаете, если я взгляну?
Таня внимательно посмотрела на меня, решая, как быть, а потом пожала плечами – делай, дескать, что хочешь.
Поставив портфель на стол и открыв его, я увидел толстый конверт из желтой плотной бумаги, в которых милиция обычно хранит вещдоки. В конверте лежали часы, бумажник, обручальное кольцо, деньги, монеты, чековая книжка, ключи, карандаши и авторучки, пачка сигарет, книжка в мягкой обложке и какие-то деловые письма – все, кроме нужных мне документов.
Затем я стал внимательно осматривать сам портфель. Отделения и карманчики оказались пустыми, ничего не было и в кожаных ячейках для авторучек. Но вместе с тем одна из них на ощупь была вроде твердой, словно в ней остался колпачок от шариковой ручки. Я запустил палец до самого дна и попытался вытащить колпачок. Сперва он не поддавался, но вот я подковырнул его и он вылетел из ячейки, словно маленький снаряд. Вылетел и покатился по лаковому паркету.
Детишки весело защебетали, засмеялись и бросились к нему. Мальчуган оттолкнул сестренку локтем, схватил предмет и подал мне.
Это не был колпачок от шариковой ручки – это была зажигалка, газовая зажигалка с эмблемой клуба «Парадиз».
17
Шевченко сидел за столом, обхватив ладонями чашку с чаем, и внимательно смотрел на зажигалку. Из кастрюльки на электрической плитке под окном поднимался пар. Было так холодно, что капельки воды, сгущаясь на стекле, замерзали, не достигнув подоконника.
– Она действительно была в его портфеле? – задумчиво спросил он. – Я же приказал своему сотруднику тщательно осмотреть портфель.
– Зажигалку нелегко было заметить, не придирайтесь к нему.
– Нечего оправдывать его промахи, – отрезал Шевченко, – как по-вашему, о чем может рассказать эта зажигалка?
– О том, что в тот вечер, когда его убили, Воронцов не встречался со старыми друзьями. Он сидел…
– Да, не был, – перебил меня Шевченко и самоуверенно поджал губы. – Несколько закадычных приятелей подтвердили, что он не встречался с ними уже несколько месяцев.
– Они говорят правду. Не знаю почему, но мне вдруг подумалось, что вместо этих встреч он ходил в клуб «Парадиз».
Шевченко насупился и взял со стола зажигалку.
– Значит, так думаете? Этот клуб известен, как место встречи ярых сторонников свободного рынка. Аппаратчики шастают туда на переговоры с западными бизнесменами, которые еще поят и кормят их за свой счет.
– А клубом заправляет мафия.
– Да, не только этим – и всеми другими клубами тоже. Но я не вижу, что это меняет в расследовании.
– Стало быть, Воронцов не говорил своей дочери, где он проводил время. Но почему?
– Потому что не хотел доводить до ее сведения, что он пьет дорогое шампанское и любуется на голых танцовщиц. Не исключено, что он, может, даже трахал какую-нибудь из них.
– Сомневаюсь, чтобы она знала о его махинациях со строительством нефтепровода, с отмыванием грязных денег.
Шевченко откинулся на спинку стула и искоса посматривал на меня.
– Не сомневаюсь, что эту малозначащую подробность вы раздобыли из личных сомнительных источников.
– Не малозначащую, а многозначащую, да будет вам известно, – парировал я, заранее зная, что за сим последует.
– Что и говорить, агент Скотто – женщина броская, – заметил он с легкой ухмылкой. – Вчера днем она заходила ко мне и кое-что рассказала о жульничествах с нефтепроводом. Она также упомянула, что сотрудники ее ведомства перехватили ваш очерк, когда его передавало информационное агентство.
– А чем вы ей ответили в порядке обмена информацией?
Отвинтив пробку с фляжки, он подлил в чашку с чаем немного водки.
– Почему вы вдруг решили, будто я ей что-то рассказывал?
– А помните, вы говорили, что вам надо еще над чем-то поработать?
– Я говорил, что нового ничего нет.
– Да ладно вам. Она бы не пришла сюда просто так.
– Верно, – нехотя процедил он после некоторого раздумья. – Возможно, нет ничего особенного. Но один из торговцев наградами, когда его раскололи, навел нас на одну обувную фабрику в Зюзино, которая после приватизации стала довольно-таки прибыльной. – Он помолчал немного, а потом добавил с сарказмом: – Уверен, вам, как адвокату свободного рынка, известно, как проворачиваются подобные дела.
– Разумеется, известно, и я буду рад разъяснить вам, – отрезал я, подделываясь под его тон. – Дирекция предприятия, чтобы выставить его на торги, доводит производство, что называется, до ручки и отказывается от приватизации. Тогда государство выставляет предприятие на торги. Усекли? Прекрасно. А как туда смог примазаться торгаш с черного рынка наград?
– А у него сестра работала на фабрике бухгалтером. Она спала с директором, пока не узнала, что тот женат. Он заставлял ее подделывать бухгалтерские документы, а рабочим запудрил мозги, представив фабрику убыточной.
– Стало быть, фабрика была объявлена банкротом, рабочие отказались ее приватизировать, а на торгах ее приобрели чужаки, подкупившие директора?
– Так все и произошло.
– Воронцов, видимо, унюхал, откуда ветер дует, и стал шантажировать директора, а тот, не будь дураком, укокошил обличителя.
– Да нет, все не так, – покачал головой Шевченко. – Нет. Все обстряпал ваш друг-приятель Рафик.
От удивления я даже рот открыл.
– И тут меня обскакал, так, что ли? Выходит, это Рафик угрохал Воронцова?
Шевченко еще раз кивнул, с таким видом, будто хотел сказать: а кто же еще?
– И как же вы доперли до этого?
– Сейчас покажу.
Он хватил глоток своего чая, встал, подошел к сейфу и стал крутить зашифрованный диск запора.
Я не знал, что и думать. Что же получалось? Директор обувной фабрики нанял Рафика? А может, его наняли пришлые, те, кто купил фабрику? У них теперь такая власть, что они запросто могут купить целую обувную фабрику. Чем больше ломал я голову, тем бессмысленнее становились мои рассуждения. Цельной картины не получалось. Лучше не буду сейчас думать, чтобы не свернуть голову. Я уже взялся за куртку, чтобы уйти, но тут в коридоре послышались чьи-то шаги. Затем мелькнуло вроде бы знакомое лицо. Через полуоткрытую дверь я увидел двух мужчин, они быстро шли по коридору и оживленно беседовали. Это же Древний, тот самый поганец из редакции «Правда», и его приятель из милиции.
В этот момент со стуком и лязгом Шевченко захлопнул тяжелую дверцу сейфа.
– Мы произвели обыск в комнате Рафика, – сказал он. – Правда, ничего особенного не нашли, не ясно, на кого он работал, но наткнулись вот на эти штучки.
И с этими словами из пакета для хранения улик вытряхнул на регистрационный журнал его содержимое. И вот передо мной, поблескивая во всей своей красе, лежат ордена и медали Владимира Ильича Воронцова. Увидев их, я прямо-таки обалдел и забыл о своем желании поинтересоваться, к кому здесь приходит Древний. Я уставился на них как баран из новые ворота, но все еще не верил себе.
– А вы уверены, они принадлежат Воронцову?
Шевченко перевернул один из орденов и сунул его мне под нос.
– Читайте его фамилию на оборотной стороне.
– Стало быть, Рафик знал, что я разыскиваю ордена, и знал этих людей на черном рынке? Может, он сам приобрел их и затеял игру, чтобы поднять на них цену? Конечно же, он явный мошенник, а также…
– Мошенник? – Шевченко иронически хмыкнул. Затем взял из папки компьютерную распечатку и положил ее передо мной. Между фотографией Рафика и отпечатками его пальцев были незаполненные графы. – По нашим данным, Рафик Оболенский – между прочим, это одна из его вымышленных фамилий – профессиональный наемный убийца, много лет выполнявший «мокрые дела» по заданию КГБ. А когда эту контору разогнали, стал «работать», как говорится, на вольных хлебах, по заказам.
Меня как обухом по голове хватило, я залопотал, заикаясь:
– Но… но он ведь говорил… что сидел в лагерях… ГУЛАГа… Он… это…
– Да, где-то сидел. Думаю, и там его использовали как стукача и подсадную утку. – Не справившись с искушением поддеть меня, Шевченко добавил: – Вы можете подтвердить, что он был большим мастером втираться в доверие.
– Об этом его умении нужно целую книгу писать.
– Точно. Факты – упрямая вещь. Мы прихватили в пивном баре его пистолет. Это, кстати, 9-миллиметровый «стечкин», что навело нас на мысль произвести контрольные выстрелы из его оружия и сравнить пули с теми, которые попали в Воронцова. – Он вынул из досье фотографии и протянул их мне. Две рядом стоящие сильно увеличенные пули, из них одна немного деформирована. Стрелки и пояснения отмечают наиболее схожие места на пулях. – Как видно, характерные особенности совпадают между собой.
Я лишь молча кивал, чувствуя себя болван болваном.
– Они держали вас на коротком поводке, Катков. Вместо медалей вам достались бы эти пульки. Рафик был неплохим пастухом, он отменно пас вас.
– Они? Вы сказали они? Кто они такие?
– Пока понятия не имею. Вероятно, решив убить журналиста, который писал, что скандал может вызвать обратный эффект, они хотели придать большую достоверность его утверждениям. А когда вы не попали в расставленные сети, у них не осталось иного выбора.
– Но зачем убивать нас обоих? Почему бы Рафику одному не чпокнуть меня?
– А потому что он знал того, кто заказывал убийство. Они решили избавиться от него, разорвать цепочку – и концы в воду. Наибольшую опасность для заказчиков всегда представляет цепочка связей исполнителя. Кто знает, что там у них было? Может, они обозлились, что он присвоил ордена? А может, перепугались, узнав, что он собрался продать их Чуркиной? Может, даже не предполагали, что гангстера, убивающего Рафика, самого убьют? Я почему-то думаю, что не мы, а он должен был отыскать медали и ордена.
– Просто не верится, – пробормотал я. И тут меня озарило: – Аркадий Баркин. Я был пешкой в его руках, он вертел мною как хотел.
– Может быть, и так, но я сомневаюсь, что все это дело его рук.
По тону Шевченко можно было понять, что он чего-то не договаривает. Он взял сигарету и принялся в раздумье постукивать ею по столу, уминая табак в гильзе.
– Почему же не может? Давайте дальше, черт возьми. Не надо играть со мной.
– Ну ладно. Тогда почему ваш очерк стал для него опасным? – спросил он самого себя. – Я имею в виду то, с чем Баркин связывал его? С тем, что у Воронцова было несколько встреч в его клубе? Этого маловато, к тому же у Баркина под рукой целая банда головорезов. – Остановившись, он прикурил сигарету от газовой зажигалки Воронцова, с наслаждением выпустил через ноздри табачный дым, как-то самодовольно ухмыльнулся и сказал: – И у него не было необходимости выписывать наемного убийцу из Израиля.
– Стало быть, тот малый в узком пальто – израильтянин?
Шевченко многозначительно кивнул.
– Он остановился в гостинице «Националь» под фамилией Голдман, но нам стало известно, что при регистрации в гостинице он предъявил поддельный паспорт – в паспортном контроле в аэропорту человек с такой фамилией не числится.
– Тогда вероятно, что фальшивый и тот паспорт, который он предъявил при въезде к нам, значит, он мог приехать из любой страны.
– Вполне разумный вывод. Я думал об этом, пока не получил заключение от судебно-медицинского эксперта – ее у нас Ольгой зовут Она заметила, что покойник совсем недавно подвергся обрезанию. Мои информаторы из московской еврейской общины сообщили, что этот ритуал у взрослого не совершался здесь целую вечность, но…
– Не совершался с того дня, когда ваши кремлевские вожди запретили религиозные конфессии.
– …но обрезание стало в некотором роде желательным для лиц мужского пола, эмигрирующих в Израиль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
– Это что, милиция вернула портфель вашего отца?
– Да, когда я забирала его вещи.
– А вы открывали его?
Она лишь мотнула головой – нет, мол.
– Не возражаете, если я взгляну?
Таня внимательно посмотрела на меня, решая, как быть, а потом пожала плечами – делай, дескать, что хочешь.
Поставив портфель на стол и открыв его, я увидел толстый конверт из желтой плотной бумаги, в которых милиция обычно хранит вещдоки. В конверте лежали часы, бумажник, обручальное кольцо, деньги, монеты, чековая книжка, ключи, карандаши и авторучки, пачка сигарет, книжка в мягкой обложке и какие-то деловые письма – все, кроме нужных мне документов.
Затем я стал внимательно осматривать сам портфель. Отделения и карманчики оказались пустыми, ничего не было и в кожаных ячейках для авторучек. Но вместе с тем одна из них на ощупь была вроде твердой, словно в ней остался колпачок от шариковой ручки. Я запустил палец до самого дна и попытался вытащить колпачок. Сперва он не поддавался, но вот я подковырнул его и он вылетел из ячейки, словно маленький снаряд. Вылетел и покатился по лаковому паркету.
Детишки весело защебетали, засмеялись и бросились к нему. Мальчуган оттолкнул сестренку локтем, схватил предмет и подал мне.
Это не был колпачок от шариковой ручки – это была зажигалка, газовая зажигалка с эмблемой клуба «Парадиз».
17
Шевченко сидел за столом, обхватив ладонями чашку с чаем, и внимательно смотрел на зажигалку. Из кастрюльки на электрической плитке под окном поднимался пар. Было так холодно, что капельки воды, сгущаясь на стекле, замерзали, не достигнув подоконника.
– Она действительно была в его портфеле? – задумчиво спросил он. – Я же приказал своему сотруднику тщательно осмотреть портфель.
– Зажигалку нелегко было заметить, не придирайтесь к нему.
– Нечего оправдывать его промахи, – отрезал Шевченко, – как по-вашему, о чем может рассказать эта зажигалка?
– О том, что в тот вечер, когда его убили, Воронцов не встречался со старыми друзьями. Он сидел…
– Да, не был, – перебил меня Шевченко и самоуверенно поджал губы. – Несколько закадычных приятелей подтвердили, что он не встречался с ними уже несколько месяцев.
– Они говорят правду. Не знаю почему, но мне вдруг подумалось, что вместо этих встреч он ходил в клуб «Парадиз».
Шевченко насупился и взял со стола зажигалку.
– Значит, так думаете? Этот клуб известен, как место встречи ярых сторонников свободного рынка. Аппаратчики шастают туда на переговоры с западными бизнесменами, которые еще поят и кормят их за свой счет.
– А клубом заправляет мафия.
– Да, не только этим – и всеми другими клубами тоже. Но я не вижу, что это меняет в расследовании.
– Стало быть, Воронцов не говорил своей дочери, где он проводил время. Но почему?
– Потому что не хотел доводить до ее сведения, что он пьет дорогое шампанское и любуется на голых танцовщиц. Не исключено, что он, может, даже трахал какую-нибудь из них.
– Сомневаюсь, чтобы она знала о его махинациях со строительством нефтепровода, с отмыванием грязных денег.
Шевченко откинулся на спинку стула и искоса посматривал на меня.
– Не сомневаюсь, что эту малозначащую подробность вы раздобыли из личных сомнительных источников.
– Не малозначащую, а многозначащую, да будет вам известно, – парировал я, заранее зная, что за сим последует.
– Что и говорить, агент Скотто – женщина броская, – заметил он с легкой ухмылкой. – Вчера днем она заходила ко мне и кое-что рассказала о жульничествах с нефтепроводом. Она также упомянула, что сотрудники ее ведомства перехватили ваш очерк, когда его передавало информационное агентство.
– А чем вы ей ответили в порядке обмена информацией?
Отвинтив пробку с фляжки, он подлил в чашку с чаем немного водки.
– Почему вы вдруг решили, будто я ей что-то рассказывал?
– А помните, вы говорили, что вам надо еще над чем-то поработать?
– Я говорил, что нового ничего нет.
– Да ладно вам. Она бы не пришла сюда просто так.
– Верно, – нехотя процедил он после некоторого раздумья. – Возможно, нет ничего особенного. Но один из торговцев наградами, когда его раскололи, навел нас на одну обувную фабрику в Зюзино, которая после приватизации стала довольно-таки прибыльной. – Он помолчал немного, а потом добавил с сарказмом: – Уверен, вам, как адвокату свободного рынка, известно, как проворачиваются подобные дела.
– Разумеется, известно, и я буду рад разъяснить вам, – отрезал я, подделываясь под его тон. – Дирекция предприятия, чтобы выставить его на торги, доводит производство, что называется, до ручки и отказывается от приватизации. Тогда государство выставляет предприятие на торги. Усекли? Прекрасно. А как туда смог примазаться торгаш с черного рынка наград?
– А у него сестра работала на фабрике бухгалтером. Она спала с директором, пока не узнала, что тот женат. Он заставлял ее подделывать бухгалтерские документы, а рабочим запудрил мозги, представив фабрику убыточной.
– Стало быть, фабрика была объявлена банкротом, рабочие отказались ее приватизировать, а на торгах ее приобрели чужаки, подкупившие директора?
– Так все и произошло.
– Воронцов, видимо, унюхал, откуда ветер дует, и стал шантажировать директора, а тот, не будь дураком, укокошил обличителя.
– Да нет, все не так, – покачал головой Шевченко. – Нет. Все обстряпал ваш друг-приятель Рафик.
От удивления я даже рот открыл.
– И тут меня обскакал, так, что ли? Выходит, это Рафик угрохал Воронцова?
Шевченко еще раз кивнул, с таким видом, будто хотел сказать: а кто же еще?
– И как же вы доперли до этого?
– Сейчас покажу.
Он хватил глоток своего чая, встал, подошел к сейфу и стал крутить зашифрованный диск запора.
Я не знал, что и думать. Что же получалось? Директор обувной фабрики нанял Рафика? А может, его наняли пришлые, те, кто купил фабрику? У них теперь такая власть, что они запросто могут купить целую обувную фабрику. Чем больше ломал я голову, тем бессмысленнее становились мои рассуждения. Цельной картины не получалось. Лучше не буду сейчас думать, чтобы не свернуть голову. Я уже взялся за куртку, чтобы уйти, но тут в коридоре послышались чьи-то шаги. Затем мелькнуло вроде бы знакомое лицо. Через полуоткрытую дверь я увидел двух мужчин, они быстро шли по коридору и оживленно беседовали. Это же Древний, тот самый поганец из редакции «Правда», и его приятель из милиции.
В этот момент со стуком и лязгом Шевченко захлопнул тяжелую дверцу сейфа.
– Мы произвели обыск в комнате Рафика, – сказал он. – Правда, ничего особенного не нашли, не ясно, на кого он работал, но наткнулись вот на эти штучки.
И с этими словами из пакета для хранения улик вытряхнул на регистрационный журнал его содержимое. И вот передо мной, поблескивая во всей своей красе, лежат ордена и медали Владимира Ильича Воронцова. Увидев их, я прямо-таки обалдел и забыл о своем желании поинтересоваться, к кому здесь приходит Древний. Я уставился на них как баран из новые ворота, но все еще не верил себе.
– А вы уверены, они принадлежат Воронцову?
Шевченко перевернул один из орденов и сунул его мне под нос.
– Читайте его фамилию на оборотной стороне.
– Стало быть, Рафик знал, что я разыскиваю ордена, и знал этих людей на черном рынке? Может, он сам приобрел их и затеял игру, чтобы поднять на них цену? Конечно же, он явный мошенник, а также…
– Мошенник? – Шевченко иронически хмыкнул. Затем взял из папки компьютерную распечатку и положил ее передо мной. Между фотографией Рафика и отпечатками его пальцев были незаполненные графы. – По нашим данным, Рафик Оболенский – между прочим, это одна из его вымышленных фамилий – профессиональный наемный убийца, много лет выполнявший «мокрые дела» по заданию КГБ. А когда эту контору разогнали, стал «работать», как говорится, на вольных хлебах, по заказам.
Меня как обухом по голове хватило, я залопотал, заикаясь:
– Но… но он ведь говорил… что сидел в лагерях… ГУЛАГа… Он… это…
– Да, где-то сидел. Думаю, и там его использовали как стукача и подсадную утку. – Не справившись с искушением поддеть меня, Шевченко добавил: – Вы можете подтвердить, что он был большим мастером втираться в доверие.
– Об этом его умении нужно целую книгу писать.
– Точно. Факты – упрямая вещь. Мы прихватили в пивном баре его пистолет. Это, кстати, 9-миллиметровый «стечкин», что навело нас на мысль произвести контрольные выстрелы из его оружия и сравнить пули с теми, которые попали в Воронцова. – Он вынул из досье фотографии и протянул их мне. Две рядом стоящие сильно увеличенные пули, из них одна немного деформирована. Стрелки и пояснения отмечают наиболее схожие места на пулях. – Как видно, характерные особенности совпадают между собой.
Я лишь молча кивал, чувствуя себя болван болваном.
– Они держали вас на коротком поводке, Катков. Вместо медалей вам достались бы эти пульки. Рафик был неплохим пастухом, он отменно пас вас.
– Они? Вы сказали они? Кто они такие?
– Пока понятия не имею. Вероятно, решив убить журналиста, который писал, что скандал может вызвать обратный эффект, они хотели придать большую достоверность его утверждениям. А когда вы не попали в расставленные сети, у них не осталось иного выбора.
– Но зачем убивать нас обоих? Почему бы Рафику одному не чпокнуть меня?
– А потому что он знал того, кто заказывал убийство. Они решили избавиться от него, разорвать цепочку – и концы в воду. Наибольшую опасность для заказчиков всегда представляет цепочка связей исполнителя. Кто знает, что там у них было? Может, они обозлились, что он присвоил ордена? А может, перепугались, узнав, что он собрался продать их Чуркиной? Может, даже не предполагали, что гангстера, убивающего Рафика, самого убьют? Я почему-то думаю, что не мы, а он должен был отыскать медали и ордена.
– Просто не верится, – пробормотал я. И тут меня озарило: – Аркадий Баркин. Я был пешкой в его руках, он вертел мною как хотел.
– Может быть, и так, но я сомневаюсь, что все это дело его рук.
По тону Шевченко можно было понять, что он чего-то не договаривает. Он взял сигарету и принялся в раздумье постукивать ею по столу, уминая табак в гильзе.
– Почему же не может? Давайте дальше, черт возьми. Не надо играть со мной.
– Ну ладно. Тогда почему ваш очерк стал для него опасным? – спросил он самого себя. – Я имею в виду то, с чем Баркин связывал его? С тем, что у Воронцова было несколько встреч в его клубе? Этого маловато, к тому же у Баркина под рукой целая банда головорезов. – Остановившись, он прикурил сигарету от газовой зажигалки Воронцова, с наслаждением выпустил через ноздри табачный дым, как-то самодовольно ухмыльнулся и сказал: – И у него не было необходимости выписывать наемного убийцу из Израиля.
– Стало быть, тот малый в узком пальто – израильтянин?
Шевченко многозначительно кивнул.
– Он остановился в гостинице «Националь» под фамилией Голдман, но нам стало известно, что при регистрации в гостинице он предъявил поддельный паспорт – в паспортном контроле в аэропорту человек с такой фамилией не числится.
– Тогда вероятно, что фальшивый и тот паспорт, который он предъявил при въезде к нам, значит, он мог приехать из любой страны.
– Вполне разумный вывод. Я думал об этом, пока не получил заключение от судебно-медицинского эксперта – ее у нас Ольгой зовут Она заметила, что покойник совсем недавно подвергся обрезанию. Мои информаторы из московской еврейской общины сообщили, что этот ритуал у взрослого не совершался здесь целую вечность, но…
– Не совершался с того дня, когда ваши кремлевские вожди запретили религиозные конфессии.
– …но обрезание стало в некотором роде желательным для лиц мужского пола, эмигрирующих в Израиль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63