– Стало быть, когда потребовалось дать название подставной корпорации, прежде всего тебе пришло в голову «Коппелия»?
– Само собой разумеется. Это название казалось тогда неплохой идеей.
– А я-то считал, что дела, связанные с приватизацией, тебя не интересуют, а? А ты, выходит, давно занимался ею, да к тому же получил на это полномочия от самого правительства? Ничего не понимаю.
– Как знаешь, в последнее время у нас проводилась кое-какая реорганизация и в этой связи могли быть и кадровые передвижки, я разве не говорил об этом? – Он стал выкручиваться, радуясь своей находчивости. – Не хочу слыть нескромным, но начальству так понравились мои предложения касательно реформ, что в конце концов меня назначили ответственным за их проведение.
– Неужели? Звучит так, словно пришло время пересаживаться из занюханного кабинетика и менять развалюху, на которой ты ездишь. Поднимать образ жизни на высшую ступень, которая более приличествует руководителю с четырьмя телефонами на столе.
– Как ты, должно быть, заметил, – возразил он с сарказмом в голосе не меньшим, чем у меня, – я занимаюсь более неотложными делами. Так это, стало быть, ты шастал по чердаку там, в «Ривьере»?
– Умудрился сделать несколько весьма интересных фотоснимков. – Глаза у Юрия при этих словах не сузились и не расширились; похоже, он ничуть не испугался. – А почему это ты позволил мне улететь за границу?
– В Вашингтон, что ли? Разве ты не помнишь, как я пытался отговорить тебя от поездки? А потом подумал, что вреда от тебя не будет, а вот помочь ты сможешь.
– Ничего не понимаю.
Юрий самодовольно улыбнулся, так что кончики усов достали до самых его глаз, и объяснил:
– Я счел, что если придется посильнее толкать контейнер, то ты первым будешь настаивать, чтобы его двигали без помех. И я оказался прав. Разве не так?
– Как… как ты мог так точно рассчитать?
– Ну ты же не мильтон, Коля, ты писака, журналист. Причем русский журналист. Тот контейнер до Москвы не добрался, так что написать очерк тебе не придется.
Такого оскорбления вынести я не мог, глаза у меня засверкали.
– Как же ты умудрился все это провернуть? После всего, что мы вместе выстрадали? Скажи, как?
– А я ничего и не делал, Николаша. Я всего-навсего…
– Не называй меня Николашей, ты, подонок! – взорвался я и, вытащив из-под куртки пистолет, подскочил к нему, трясясь от гнева. – Да ведь все эти годы ты был стукачом на службе у этого проклятого КГБ!
– КГБ? Нет! Да ты что, обалдел? – словно в истерике выкрикнул он, отскакивая назад. – Никогда я им не был. Ты ничего не понимаешь. Послушай, я…
– Гребаный врун! Да я твою башку расколочу и мозги размажу по всей конюшне!
Юрий отшатнулся к стенке. Я направил пистолет ему в голову, заставив его покорячиться немного, прежде чем нажму на курок. Блеснула сине-оранжевая вспышка. Раздался звучный удар. Пуля просвистела около его уха, продырявив стенку.
Юрий в ужасе вскрикнул. Он обезумел, как загнанная в угол крыса. Я прицелился и выстрелил еще раз, чуть повыше его головы. Бах! Только щепки полетели. Он весь съежился, теряя голову от страха.
– Больше не буду стрелять. Может, выбью дурь из твоей башки таким вот образом, – угрожающе проревел я и, перехватив поудобнее пистолет, хотел огреть его рукояткой.
Он успел схватить меня за запястье одной рукой, а другой нанес сильный встречный удар. Пистолет выскочил у меня из руки и отлетел в сторону. Мы сцепились и закувыркались на полу, стараясь дотянуться до него. Я уже чуть было не схватил его, но Юрий оказался проворнее и выбил пистолет у меня из руки. Мы одновременно вскочили на ноги. Он отпрянул назад и направил пистолет на меня.
– А теперь остынь и слушай, что я буду говорить, черт тебя подери! – выкрикнул он, заглатывая воздух, словно рыба, вытащенная из воды. – Я патриот, чтоб ты знал. Меня волнует судьба России не меньше, чем тебя.
– Не ври, дерьмо вонючее!
– Послушай, черт бы тебя побрал! Я всю свою жизнь положил на то, чтобы свергнуть коммунизм, и ты это прекрасно знаешь. Теперь у нас есть шанс покончить с ним раз и навсегда, но на это нужны деньги, огромные деньги.
– А ты знаешь, что это за деньги?
– Ну, этот вопрос меньше всего меня волнует.
– Значит, тебе хочется, чтобы наши отрасли народного хозяйства попали в грязные лапы преступных американских синдикатов?
– Они привозят в нашу страну деньги, Николай. А здесь их перехватывают русские мафиози.
– Не надо нам таких грязных подачек, черт бы тебя подрал! Соединенные Штаты уже отстегнули нам полтора миллиарда долларов. Страны «Большой семерки» вскоре тоже…
– Ах, скажите, пожалуйста. Не будь таким наивным дурачком. Будет ли у нас коммунистическое, или фашистское, или демократическое правительство – все равно правительство останется российским, а это бездонная бюрократическая трясина, которая засасывает всех и вся на своем пути. Ни копейки из этих подачек народу не достанется.
– А из этой достанется?! – в сердцах воскликнул я, показывая на контейнер.
– Да, достанется. До этих денег система не дотянется. Я намерен раздать их мелким бизнесменам, производителям, предпринимателям. По своей работе в министерстве я могу получать данные о благосостоянии людей, Николай. Немало часов провел я за анализом этих данных и на их основе составил списки граждан, которые с пользой израсходуют эти деньги. Я не собираюсь давать деньги взаймы, это будут субсидии на закупку оборудования, сырья, на создание рабочих мест и на закупку продовольствия, чтобы на столах у трудяг не переводилось бы мясо, а в хлебницах – хлеб. Эти деньги должны послужить гарантом того, что средний российский гражданин не предаст идеи демократии, пока наша подорванная экономика выбирается из разрухи.
Я остолбенел. Вот уж никак не ожидал, что мне придется оправдываться, но все же пришлось сказать:
– Юра, может, я и ошибаюсь, но ведь эти деньги принадлежат Рабиноу. Он инвестирует их в нашу систему распределения.
Юрий лишь улыбнулся по-хитрому и небрежно бросил:
– Сам он тоже так считал.
И вот разрозненные кусочки фактов, наблюдений, умозаключений заняли свои места, составили целостную картину, хотя еще неустоявшуюся и колеблющуюся на весу. Мы не прихлопнули минувшим вечером клуб «Парадиз» со всеми его посетителями и обслуживающим персоналом совсем не потому, что Баркин и Рабиноу вели себя уверенно и не проявляли беспокойства. Они вовсе не отмечали удачную операцию – у них были поминки по пропавшему контейнеру с деньгами. Их нахальное поведение и самоуверенность были не упоением победой, а горькой иронией над своим поражением. Если бы их не оставили в дураках, победа обернулась бы для них тем, что их с поличным накрыл Шевченко.
– Так ты, выходит, облапошил его?
Юрий еще раз удовлетворенно улыбнулся.
– Не облапошил, а использовал втемную, так будет точнее. Он ведь хотел помочь России, пожертвовал бескорыстно миллиард восемьсот миллионов долларов. По нынешнему обменному курсу это чуть меньше половины стоимости всех приватизационных ваучеров, выпущенных правительством для населения. Разумеется, Рабиноу не сумел бы так умно распорядиться этими деньгами, как это сделал намедни наш доблестный офицер милиции, кинув деньги в огонь, как ты считаешь? Ну, поскольку уж мы о нем заговорили, – Юрий довольно ухмыльнулся, – то я скорблю по поводу этих денег не меньше, чем он.
– Это ты про Годунова вспомнил?
Юрий кивнул в ответ.
– Да без него ничего не вышло бы.
– Не верится, что ты сговорился и вступил в сделку с этим остолопом.
– Это точно, он остолоп чистейшей воды. Не забывай и про его дружбу с «Правдой».
– С Древним, что ли?
Юрий снова улыбнулся.
Я весь содрогнулся от отвращения. Затем перевел взгляд на пистолет в руке Юрия.
– Он тоже не из разряда тех, кого я уважаю, – согласился Юрий. – Но я пошел бы на сделку с самим дьяволом, если бы это дало нам время. Ты помнишь, какой день сегодня?
– Да вроде суббота, так ведь? А что?
– А то, что это 1 Мая, Коля.
– Первомай? Боже ты мой!
– Как быстро мы все забываем: вечный страх, террор, ГУЛАГ, прослушивание кагэбэшниками телефонных звонков, слежку за каждым. Ты хочешь, чтобы опять вернулись эти жестокие порядки? Успел забыть, что они значат?
– Забыть? Они же касались непосредственно меня, а не тебя, Юра. Почему же ты не доверял мне?
– Будь реалистом, Коля. Ты попался на удочку, прельстившись надеждой раздобыть сенсационный материал. И сейчас ты еще на крючке.
– Да перестань нудеть, черт бы тебя побрал! Ты же знаешь, как я доставал материал, когда был…
– Я изложил свои доводы, – бесцеремонно перебил он. – Тебе крыть нечем. Винить тебя не виню. Прошу лишь понять, что причины, побудившие меня так поступить, веские, и чувствую я себя уверенно.
– Ну что ж, звучит довольно откровенно. – Секунду-другую я испытующе смотрел ему в глаза. – Скажи мне вот что: это с твоей подачи убили Воронцова?
Юрий недовольно поморщился, как от обиды, потом посмотрел на пистолет, словно не зная, как от него избавиться.
– Решение было принято после тяжких раздумий. Помнишь ли, что сказал король Генрих II Бекету?
– «Кто освободит меня от этого…» – дальше вроде дуролома или идиота.
– «Настырного попа». Воронцов становился помехой, а Баркин охотно и профессионально взял… как бы это получше сказать… дело на себя.
– Ты тоже, оказывается, ничуть не лучше его. Юрий так и вспыхнул от моей реплики.
– Воронцов был напыщенный дурень, Коля. На Россию ему было наплевать. Его интересовала только собственная персона, и он так же заботился о том, чтобы удержаться у власти, как пекутся сейчас об этом наши пустозвоны в Госдуме. Я просил его, умолял, умасливал так и сяк не поднимать шума, намекал, что на все готов, но он стеной стоял на своем и продолжал долдонить о своей идиотской честности и неподкупности, чтоб он ими подавился.
– По-твоему, цель оправдывает средства?
– Да, черт бы тебя побрал! Так было на протяжении всей истории, добавил бы я. Мне осточертело унижаться перед ним и чувствовать себя придурочным остолопом. Не мог я никому позволить стоять у меня на пути.
Последние слова звучали как отговорка, но в такой ситуации всего можно было ожидать. Поэтому я шагнул вперед и прямо спросил Юрия:
– И сейчас ты тоже считаешь, что никому не дозволено стоять у тебя на пути?
Юрий напрягся и нажал на курок пистолета.
– Николай, не ставь меня перед таким жестоким выбором.
– Но ты сам вынуждаешь меня делать выбор.
Он вздернул голову.
– Я всегда просил тебя ставить общественные интересы выше личных и сам придерживался такого правила. Не представляю, что ты откажешься от этого дела.
– А я и не припоминаю, что обещал тебе такое.
– Тогда упреждаю: больше не лезь.
– Я еще подумаю, как мне быть.
Мы продолжали смотреть друг другу в глаза. Оттолкнув дуло нацеленного на меня пистолета, я медленно вышел из конюшни. Не сделал я и пяти шагов, как Юрий окликнул меня:
– Николай!
Не обращая внимания, я продолжал идти, каждую секунду ожидая выстрела.
– Черт бы тебя побрал, Николай! – снова воскликнул он, когда я уже дошел до угла строения. Не прибавляя шага, я повернул за угол, залез в «жигуленок», запустил двигатель и, развернувшись, подъехал задом к Юрию. Он стоял перед воротами конюшни, держа пистолет в опущенной руке.
Я опустил боковое стекло.
– Пожалуйста, верни-ка эту штуку. Она не моя.
Кивнув, он протянул мне оружие.
– А как ты догадался, что я не стану стрелять?
– Я об этом даже не думал, мне было важно узнать, способен ли ты на такой поступок.
Юрий смущенно потупил взор.
– Подойди поближе, – подозвал я его к окну, – смотри. Если бы ты захотел убить меня, то без этих штук потерял бы зря время.
И, высунув из окна руку, я открыл ладонь. Там лежали пули, которые я заранее вынул из пистолета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63