Когда я поднимался на ноги, развязался шнурок ботинка и зацепился за край настила. Второпях я споткнулся и чуть было не растянулся на мостках, но успел ухватиться за перильца, удержался на ногах, однако плечом ударился о дверь. Меня отбросило к перильцам, шума избежать не удалось. Я кинулся к лестничной площадке и помчался вниз, перескакивая сразу через две-три ступеньки, перепрыгивая через картонные коробки и ящики. Уже миновав этот временный склад, услышал, как сзади загромыхал вниз Рей-Бан.
В этот ранний час служебные помещения Дворца конгрессов еще пустовали, не считая единичных ранних пташек. Какая-то сотрудница отеля принимала у рассыльного пакет и расписывалась в журнале приема и сдачи, когда я вихрем промчался мимо, не разобрав даже их лица, выскочил из служебной зоны, ввалился в портик, поднырнул под обшитый бархатом канат и очутился в вестибюле. Сейчас пароду там было значительно больше, нежели минувшим вечером. Одни постояльцы рассчитывались и выезжали, другие тянулись в ресторан на завтрак, третьи собирались группками в ожидании экскурсионных автобусов.
Заметил ли меня Рей-Бан, когда я споткнулся? Сможет ли он опознать меня? Да ему и опознавать-то не надо, если он увидит, как я стремглав несусь через вестибюль. Надо взять себя в руки, затесаться в кучку туристов и стоять с ними, а не метаться по залу. Я постоял несколько секунд, чтобы отдышаться и привести в порядок одежду, затем, улучив удобный момент, с независимым видом пошел к окошку пункта обмена валюты.
За окошком сидела, приветливо улыбаясь, молоденькая кассирша. К моему удивлению, она была не кубинка – глаза у нее оказались зелеными, а лицо покрыто веснушками, как у английских студенток, приезжавших на каникулы в Москву. Я протянул 20-долларовую купюру и попросил по-английски.
– Скажите, пожалуйста, можно мне обменять их на песо?
– Разумеется, сэр, – ответила она с каким-то провинциальным акцентом. Затем взяла купюру и внимательно оглядела меня. – Слушая вас, я подумала, что вы попросите обменять фунты стерлингов.
Внутри у меня все оборвалось. Настроена она, правда, дружелюбно, но в моем положении всякое может случиться, не знаешь, откуда ждать угрозу.
– У меня были дела в Майами, – объяснил я. Она открыла ящик стола и стала отсчитывать песо.
– Надеюсь, вам нравится у нас в «Ривьере»? – спросила она.
– О, да, очень даже.
– Вот и хорошо. Большинство наших гостей считают, что здесь можно прекрасно отдохнуть.
Я выдавил подобие улыбки и осторожно оглянулся – как раз в этот момент из коридора в вестибюль влетел Рей-Бан. Пониже пояса, на ремне через шею, у него болтался автомат. Он остановился как вкопанный и стал внимательно рассматривать людей. Я почувствовал, как его взгляд прошелся и по мне.
Кассирша протянула аккуратную пачку купюр.
– Мне доводилось поработать в отелях Мадрида, Рио-де-Жанейро и Мехико, – весело произнесла она. – Но я влюбилась в легкую поступь жизни в Гаване.
– Я тоже. Спасибо вам, – сказал я, сгреб деньги и повернулся, готовый в случае чего дать деру.
Рей-Бан, казалось, готов был кинуться на все, что только движется. Его голова вертелась из стороны в сторону, глаза так и рыскали вокруг. Сзади него из коридора вышел рассыльный. Сразу заметив его уголком глаза, Рей-Бан кинулся на него, словно коршун, руками в перчатках схватил за горло, потащил обратно в коридор и там прижал к стене. Бедный рассыльный перепугался до смерти и бормотал что-то по-испански, размахивая своим журналом, а Рей-Бан орал на него и честил почем зря на русском языке.
Я остолбенел, невольно хотел кинуться на помощь, но что я мог поделать?
Возня привлекла внимание туристов, вокруг образовалась небольшая толпа, там же оказалась и сотрудница, которая расписывалась за пакет в журнале. Она что-то объяснила Рей-Бану, тот отпустил жертву и обернулся к ней. Она то согласно кивала головой, то отрицательно мотала ею и что-то лопотала на смеси испанского и русского. По вопросам Рей-Бана я догадался, что женщина объясняла ему: она видела, как мимо ее офиса пробежал какой-то мужчина, но видела она его мельком и описать не может.
Я не стал искушать судьбу и вышел из вестибюля. На стоянке автомашин ждал меня «жигуленок». Шел я легкой фланирующей походкой, и только сердце готово было выпрыгнуть из груди. Если его не разбил стресс, то это сделает предательство Юрия. Не знаю, что вынудило его так поступить. И возможно, никогда не узнаю. Но в одном я был твердо уверен – отель «Ривьера» – не последнее пристанище контейнера, набитого живыми деньгами.
Меня все еще трясло от пережитого, и хотя я не был верующим и не примеривал жизнь к Священному писанию, тем не менее почему-то подумал, что мое удачное избавление сродни библейскому исходу евреев из Египта.
40
Куда бы ни собирались отправлять контейнер, он стоял там, где и раньше, и будет стоять до тех пор, пока все 1800 упаковок не вложат в картонные коробки, не опечатают их и не погрузят. Я без проблем снял номер в недорогом мотеле, расположенном на той же улице, что и «Ривьера». Быстро приняв душ, побрившись и сменив одежду, я отправился в закусочную рядом. Стены ее были обклеены шероховатыми увеличенными фотографиями Хэмингуэя, забрызганными каплями кофе. Во всех углах и щелях запихнуты старые и порванные книги его рассказов и романов. Заказав несколько чашечек крепчайшего черного кофе (такого в Москве не сыщешь) и выпив их залпом, я вернулся к «Ривьере».
Напротив гостиницы, на самом берегу океана виднелась просторная замощенная площадка, где рыбаки и моряки некогда парковали свои автомашины. Теперь же велосипедов там стояло больше, чем машин. Площадка была подходящим местом для наблюдения за подъездом к «Ривьере», отсюда я буду видеть все и не пропущу того момента, когда восемнадцатиколесный трейлер отправится в путь.
Почти весь день просидел я здесь вместе с рыбаками, а большую часть ночи – в «Жигулях», попивая кофе, чтобы не задремать. Сон отгоняло не столько кофе, сколько мое возбужденное состояние и недоброе предчувствие. И все из-за Юрия. Он наверняка сидел в отеле. Я с трудом удерживался от искушения выследить его и увидеть его глаза. Но пришлось бы слишком дорого заплатить за то, чтобы выразить свое негодование.
Рассветную тишину нарушило слабое тарахтение прогреваемого мотора, затем раздался громкий выхлоп, и в воздухе повисло густое темно-сизое облако. Из-за гостиницы, громыхая, неуклюже выполз трейлер. За ним военный автофургон, легковая машина какого-то члена кубинского правительства и два лимузина «ЗИЛ».
Колонна съехала с подъездной дороги на автостраду Пасо – широкий бульвар с высокими пальмами посередине. Я тоже завел мотор, но решил немного подождать. В такой ранний час дорога была совсем пустынной, меня легко могли обнаружить. Пришлось держаться в отдалении и не включать фары. Бульвар с двухсторонним движением выходил на площадь Революции, где, должно быть, находилось министерство финансов или государственное казначейство, потому что военный фургон с деньгами и правительственная автомашина, свернув на подъездную дорогу, поехали к видневшемуся в сумерках зданию. Трейлер и оба лимузина с проспекта Независимости погнали дальше на юг по этой пустой и прямой, как стрела, автостраде. Спустя полчаса колонна проехала мимо указателя с надписью: «МЕЖДУНАРОДНЫЙ АЭРОПОРТ ИМЕНИ ХОСЕ МАРТИ».
С обеих сторон главной подъездной дороги, параллельно автостраде, стоял высокий сетчатый забор. Все три машины спокойно миновали въездные ворота, приблизились к зданию пассажирского вокзала, а там повернули на ярко освещенную дорогу, ведущую к сторожевой будке, у которой стояли два часовых – один вертел в руках автоматическую винтовку, у другого висел на поясе пистолет в кобуре. Я притормозил за автобусной остановкой под навесом. Видимо, часовые имели приказ – машины не досматривать, вопросов не задавать, пропускать без задержки, потому что шлагбаум поднялся сразу же, едва машины подъехали к пропускному пункту. И сразу же, без остановок, проследовали на территорию аэропорта.
На меня этот приказ не распространялся, но наблюдать за ними я мог и через проволочное ограждение, поэтому продолжал ехать вдоль забора, одним глазом следя за дорогой, а другим – за трейлером и сопровождающими его машинами. Но вот они исчезли за цепью ангаров, всяких навесов, сараев и зданий ремонтных мастерских. Их не было. Проклятье! Что делается за ангарами, отсюда не увидишь. Я уж готов было выскочить из машины и карабкаться на проволочный забор, как увидел наконец между зданиями огни автомобильных фар. Все автомашины катили по бетонированной предангарной стоянке, в конце которой виднелись два самолета.
Один из них – реактивный «Гольфстрим» Рабиноу. Другой – грузовой турбовинтовой российский «Анто-нов-22».
Я налетался на таких, когда писал очерки про войну в Афганистане. Огромный, неповоротливый, сильно прижатый к земле лайнер имеет очень широкий фюзеляж, в его тридцатиметровый грузовой отсек легко входит пара ракет типа «скад» на мобильных грузовых платформах, взвод боевых танков, их экипажи, разного вида оборудование. Останется там место и для безбилетного журналиста вроде меня или даже для двух таких.
Тягач с восемнадцатиколесным трейлером развернулся и задним бортом стал подавать к хвосту грузового самолета. Он у самолета высоко задран, и из грузового отсека опустили гидравлический грузовой трап, похожий на подъемный мост. Аэродромная команда споро руководила заездом трейлера. Тягач безостановочно подавал задом сорокафутовый контейнер по пологому трапу внутрь отсека, пока он не исчез в огромном фюзеляже турбовинтового лайнера.
Оба лимузина остановились около легкого «Гольфстрима». Из одной машины вышли Баркин, Рей-Бан, Рабиноу и его телохранитель, из другого – Годунов, Юрий и остальные сопровождающие. Все поднялись в реактивный самолет Рабиноу, принадлежащий его корпорации. Экипаж без промедления задраил люки, запустил двигатели и порулил на взлетную полосу. За ним последовал «Антонов». Контейнер № 95824 отправился в полет, держа курс на Россию.
Никуда не сворачивая и нигде не задерживаясь, я прямиком помчался в аэровокзал. Солнце уже поднялось над горизонтом, бросая яркие лучи на Окрестные парки и рощицы. Выскочив из машины, я побежал к кассе Аэрофлота и заказал билет на единственный в тот день рейс на Москву. Затем прошел в зал, где стояли телефонные будки для международных переговоров. Прослушивают ли их кубинские секретные службы? Сколько ни размышлять на эту тему, выбора не было, и я решил воспользоваться случаем и позвонить Скотто в штаб-квартиру СБФинП в Арлингтоне.
Сотрудница на том конце провода признала меня по голосу и сказала, что Скотто на службу еще не приходила: у них только семь утра. Но она оставила свой домашний телефон и наказала в любое время суток переключить туда вызов в случае моего звонка.
Телефон звякнул раз пять-шесть, прежде чем я услышал, что сняли трубку:
– Да? Да, хэлло! – ответил сонный, безусловно, мужской голос.
– Говорят из офиса СБФинП. На проводе Катков, ему нужна агент Скотто.
– Понимаю, понимаю. Я сейчас же переключу телефон, хорошо? – торопливо заговорил мужчина мягким голосом со знакомым мне акцентом. – Гэбби! Гэбби! Возьми трубку, это тебя. Твой парень звонит, Катков.
– Говорите, – сказала сотрудница, переключая телефон.
Послышалось какое-то бормотание, шуршание простыней и одеяла. И вот наконец-то прорезалось:
– Катков? – начала неуверенно, видимо, спросонок Скотто, затем голос ее окреп, в нем зазвучал характерный нью-йоркский акцент и послышалась какая-то озабоченность. – Катков! Катков, с вами все в порядке?
– Да-да. Чувствую себя в норме. Скотто, извините за столь ранний звонок, но…
– Ничего-ничего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63