Мы отправились туда на наемном экипаже, но, когда проезжали по этой улице, я вспомнил, что, по словам мисс Квиллиам, она прежде здесь жила. Матушка очень устала, поэтому я остановил карету, чтобы спросить, нельзя ли здесь переночевать.
– Очень хорошо, – кивнула миссис Малатратт, и я, испытывая одновременно торжество и стыд (уж очень легко лилась с моего языка ложь), понял, что пусть не обманул ее, но представил объяснение, какое как раз и требовалось. – Но, простите, с поисками мисс Квиллиам я ничем вам не помогу. Как вы сказали, она покинула Момпессон-Парк прошлым летом – в конце июля, если не ошибаюсь, – и провела у меня ночь или две. Уезжая, она сказала, что сообщит адрес, куда пересылать письма, но так и не сообщила.
Значит, вам о ней ничего не известно?
– Только то, что она была здесь всего лишь две недели назад – просила меня еще немного подержать у себя два ее сундука. Я была рада ей услужить. Адреса она не оставила, но, если я правильно ее поняла, она поселилась в другом конце города.
В Вест-Энде! Я испуганно повернулся к матушке. Она не поднимала глаз, однако я поймал выразительный, но непонятный взгляд служанки. Потом та посмотрела на хозяйку – как мне показалось, с робостью и неприязнью.
Миссис Малатратт глядела оценивающе.
– Если желаете здесь переночевать, я могу сдать вам комнату, но только до завтра. Это будет стоить три шиллинга.
Я знал, что мы могли бы устроиться где-нибудь за шиллинг или восемнадцать пенсов, но искать другое пристанище было уже поздно. Матушка все так же прятала лицо в ладонях, поэтому я решился.
– Плата вперед, – добавила миссис Малатратт.
Я порылся в матушкином ридикюле и под записной книжкой и таинственной связкой бумаг нашел несколько оставшихся монет.
– Проводи их в Голубую комнату, Нэнси. – С легким кивком миссис Малатратт величественно удалилась.
Я помог матушке подняться на ноги, и мы последовали за служанкой в назначенную нам комнату – красиво обставленную, с большой кроватью и нарядными дамастными занавесками.
Нэнси отвела меня в сторону и вполголоса спросила, не принести ли нам чего-нибудь поесть. Потом шепнула:
– Это была неправда, то, что она сказала.
– О чем вы?
– И это неподходящее место для вас и вашей маменьки. Сказала бы больше, да не смею. – Она выскользнула из комнаты. Вскоре она принесла нам немного хлеба и молока, но, словно бы раскаиваясь в своей откровенности, избегала моего взгляда и поспешила уйти.
С трудом я уговорил матушку немного поесть, но не смог помешать ей снова заговорить о предательстве Биссетт.
– Стоимость мебели покрыла бы все наши долги. Что же она сделала с деньгами?
– Отложим это до завтра, мама, – взмолился я. – Пора спать.
– Почему она так поступила, Джонни? – вдруг спросила она. – Я никогда ее не прощу. Никогда. После всего, что я для нее сделала.
Наконец она вытянулась на постели и погрузилась в прерывистый сон. Я лежал в бледном лунном свете, проникавшем меж занавесок, смотрел на спящую матушку и мучился дурными предчувствиями. Какая связь существовала между Биссетт и мистером Эспеншейдом? И если это она выдала наш адрес – конечно же, так оно и было, – то кто ей заплатил? И почему? Эти вопросы не давали мне спать, но позднее меня несколько раз будили грохот кареты под окнами и стук входной двери.
На следующее утро матушка как будто повеселела, но я понимал, что она намеренно старается взбодриться, и это меня раздражало. Я думал о том, как она поведет себя, когда предательство Биссетт откроется во всей полноте.
Нэнси принесла нам скудный завтрак, и я поведал матушке в точности, что произошло в доме миссис Филлибер, и подтвердил, что это Биссетт наслала на нас бейлифа.
– Значит, я была права насчет нее, – спокойно кивнула матушка.
– Да, но есть еще кое-что. С бейлифами был человек – они называли его мистер Эспеншейд, так вот, прежде я его видел.
Я описал, как он однажды следил за мной в Мелторпе, и как потом он разговаривал с Биссетт.
Матушка пришла в ужас, тем более что я так долго молчал о своих подозрениях против нашей бывшей служанки. Теперь я рассказал матушке, как после первого визита мистера Барбеллиона заподозрил, что Биссетт вступила с ним в соглашение, и как, отправясь в почтовую контору, помешал, вероятно, их беседе.
– Вот уж действительно плохие новости, Джонни. – Матушка потянулась за моей рукой. – А теперь я должна тебе кое-что сказать. Я призналась ей, что мы собираемся в Лондон.
– Ох, мама!
– Это произошло ночью, когда мы уезжали из деревни. Она так обижалась, что я скрываю от нее, куда мы едем. Я проговорилась, пока ты собирал вещи.
– И не сказала мне! – воскликнул я. – Помню, я еще удивился: когда я вернулся, она перестала злиться. Ох, мама! Наверное, она сообщила тому человеку, мистеру Эспеншейду, и он последовал за нами в Лондон.
– Конечно же нет! – воскликнула матушка.
– Ну ладно, может быть, и нет, – уступил я. – В конце концов, если наш враг и его люди знали, где мы живем, то почему они выжидали, пока ты не сообщила Биссетт адрес миссис Филлибер?
Эту тайну мы не могли разгадать.
– Теперь нам нечего ждать денег из Мелторпа, – заметил я немного погодя.
– Что же нам делать, Джонни?
– Мы должны продать медальон.
– Нет, я не могу с ним расстаться!
– Не будь дурочкой! Это всего лишь старый кусочек металла.
– Ты не понимаешь. – Голос матушки дрогнул. – Это все, что мне осталось от…
Она осеклась.
– От чего? – спросил я. Она не ответила, и я со злобой бросил: – Тогда я не знаю, что с нами станет.
– Джонни, есть ведь еще кое-что? Помнишь документ, который хотели купить сэр Персевал, а потом мистер Барбеллион?
– Да, конечно. Ты говоришь о кодицилле?
– Да. Мы можем снова предложить его сэру Персевалу.
– Я думал, ты не хочешь с ним расстаться? – упрекнул я матушку. Я часто размышлял о документе и решил, что если так много народу жаждет его заполучить, то благоразумнее будет не расставаться с ним так просто.
– Это будет нелегко, потому что я дала обещание, – нерешительно продолжала матушка. – Торжественную клятву. Моему отцу. Как раз перед его смертью. Но, думаю, теперь, когда у нас ничего не осталось, он сам признал бы, что другого выхода нет.
– Мама. Мне пришла мысль. Помнишь миссис Дигвид и ее мальчика – они были у нас в позапрошлое Рождество?
– Да, конечно.
– Так вот, что, если нам их найти?
– Зачем?
– Мы теперь такие же бедные, как они. Они, по крайней мере, знают, как прожить в бедности, и мы с тобой живо должны этому научиться.
– Но как их отыскать?
– Помню, они жили на Кокс-Сквер в Спитлфилдзе; это, наверное, недалеко отсюда. Почему бы не пойти и не поискать их?
– Что ж, почему бы и нет? В конце концов, какая разница, куда пойти? И какая разница, что с нами будет? Теперь наша песенка спета.
– Хватит глупости говорить, – сердито бросил я.
Тут напускное равнодушие с нее слетело, и она расплакалась. Мне пришлось долго просить прощения, прежде чем она успокоилась. Пока она готовилась к уходу, я осуществил замысел, пришедший мне ранее: составил записку к мисс Квиллиам, где напоминал, при каких обстоятельствах мы встречались, и сообщал, что мы с матушкой находимся сейчас в Лондоне без друзей и без средств к существованию; в заключение я просил ее оставить адрес, по которому мы бы могли ее найти. Записку я отдал Нэнси, которая взялась передать ее в руки мисс Квиллиам, когда та вернется, и хранить для нас ее ответ.
На улице мы спросили у кого-то дорогу к Кокс-Сквер. Чем дальше мы заходили, тем беднее становились улицы на нашем пути, и мы совсем пали духом. В воздухе висел тяжелый сладкий запах соседней пивоварни, на каждом углу встречались пивные; полуголые ребятишки, кишевшие в сточных канавах, клянчили у нас деньги, стоило им разглядеть, как мы одеты: в этой округе даже наше убогое платье сходило за нарядное. В прохожих меня удивляли в первую очередь не поношенные одежки, а лица – бледные, землистые, часто изрытые оспой, – и глаза: у многих они были пустые, словно их обладатель перестал что-либо замечать. Меня поражало множество распухших носов и подбитых глаз; «куриная грудь», опущенные плечи, кривые ноги – все это попадалось на каждом шагу.
Ветхое жилье сменялось еще более ветхим: облупившиеся, треснувшие двери, гнилой, в зеленых отложениях камень под сломанными водосточными желобами, многие окна разбиты и заткнуты тряпьем. Мы миновали множество щелей в стенах, где исчезал или откуда появлялся народ.
На «Петтикат-лейн», куда нас направили, мы обнаружили, что отсюда наш путь лежит через такой же щелевидный проход. Очутившись наконец в темном дворе, с кучами мусора в самом центре, мы обменялись изумленными взглядами.
– Там был шестой номер, да? – спросила матушка.
Я кивнул, потому что из-за вони не решался открыть рот. На дверях номеров не было.
– Где шестой номер? – спросил я какую-то девочку. Она указала на один из входов, с ломаными ступенями и ветхой полуоткрытой дверью. Мы вскарабкались по ступеням и постучали.
Какой-то мальчик крикнул:
– Стучите громче, лакею небось не слышно.
– Милые мои, – обратилась к нам проходившая мимо женщина. – Ступайте прямо внутрь и ищите нужную комнату.
Не зная, чего ожидать, мы ступили в темный холл. Слева была приоткрытая дверь, мы подошли к ней, и матушка крикнула:
– Миссис Дигвид?
– Входите, – отозвался женский голос.
Это нас очень ободрило, мы толкнули дверь и вошли в комнату. Женщина, находившаяся внутри, встретила нас весело и приветливо, но это была не миссис Дигвид. Лет ей было приблизительно сорок пять, одежда опрятная, лицо открытое и милое. Через ее плечо я видел комнату: светлую и чистую, небольшую, но полную народа. В углу, на самодельной кровати, спал какой-то мужчина, молодая женщина с двумя девочками готовили на огне пищу, двое детей помладше играли угольками на треснутом каменном полу перед очагом. Когда мы вошли, все с любопытством подняли глаза, но тут же вернулись к своим делам.
– Фамилия вашей семьи ведь не Дигвид? – спросил я, потому что матушка, казалось, была слишком поражена увиденным.
– Даже и не слышала о таких, – отозвалась женщина. – Наша фамилия Сакбатт.
Боковым зрением я уловил, что матушка резко повернулась ко мне, но я не шевельнулся, не желая видеть ее разочарование.
– Значит, в этом доме их нет?
Вот уж не знаю. – Женщина с интересом нас разглядывала. – Входите, присядьте. По виду вы совсем вымотались. Мег, убери вещи со скамейки.
Когда она отвернулась, матушка брезгливо сморщила нос, но я кивнул, показывая, что мы должны принять приглашение. Мы сели: я на очень ненадежный стул, а матушка на единственный приличный предмет мебели – потрепанную чиненную скамью.
– Дайте подумать. – Миссис Сакбатт начала загибать пальцы. – Здесь, внизу, Снизумы, Глатты и Мактонги. Но насчет всего остального дома не ведаю. Есть…
– Вы хотите сказать, что каждая семья занимает одну комнату? – прервала ее матушка.
– Да, – с явной гордостью кивнула миссис Сакбатт. – Здесь у нас никто не ютится по углам, хотя, как было сказано, за весь дом не ручаюсь.
Обернувшись ко мне, матушка сделала большие глаза.
Не замечая этого, миссис Сакбатт продолжала:
– Во втором этаже в передней комнате Клинкенбирды, в задних – Митьярды, у них целых две комнаты, зато они, конечно, и платят больше нас.
– Вы хотите сказать, что платите за это? – выдохнула матушка.
– А как же, – удивилась миссис Сакбатт. – Ничего-то вы не знаете. Вы что, ирландцы?
– Нет, мы только что из деревни, – объяснил я.
– Четыре шиллинга в неделю. А то как же, всюду приходится выкладывать денежки, таких мест, где не платят, раз-два и обчелся: Холи-Лэнд, Чертова Лужайка, Рукери у Митра-Корт на Хаттон-Гардинг и другие, но я бы туда ни ногой, разве уж совсем некуда будет податься.
Мужчина пробормотал что-то во сне и повернулся на другой бок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
– Очень хорошо, – кивнула миссис Малатратт, и я, испытывая одновременно торжество и стыд (уж очень легко лилась с моего языка ложь), понял, что пусть не обманул ее, но представил объяснение, какое как раз и требовалось. – Но, простите, с поисками мисс Квиллиам я ничем вам не помогу. Как вы сказали, она покинула Момпессон-Парк прошлым летом – в конце июля, если не ошибаюсь, – и провела у меня ночь или две. Уезжая, она сказала, что сообщит адрес, куда пересылать письма, но так и не сообщила.
Значит, вам о ней ничего не известно?
– Только то, что она была здесь всего лишь две недели назад – просила меня еще немного подержать у себя два ее сундука. Я была рада ей услужить. Адреса она не оставила, но, если я правильно ее поняла, она поселилась в другом конце города.
В Вест-Энде! Я испуганно повернулся к матушке. Она не поднимала глаз, однако я поймал выразительный, но непонятный взгляд служанки. Потом та посмотрела на хозяйку – как мне показалось, с робостью и неприязнью.
Миссис Малатратт глядела оценивающе.
– Если желаете здесь переночевать, я могу сдать вам комнату, но только до завтра. Это будет стоить три шиллинга.
Я знал, что мы могли бы устроиться где-нибудь за шиллинг или восемнадцать пенсов, но искать другое пристанище было уже поздно. Матушка все так же прятала лицо в ладонях, поэтому я решился.
– Плата вперед, – добавила миссис Малатратт.
Я порылся в матушкином ридикюле и под записной книжкой и таинственной связкой бумаг нашел несколько оставшихся монет.
– Проводи их в Голубую комнату, Нэнси. – С легким кивком миссис Малатратт величественно удалилась.
Я помог матушке подняться на ноги, и мы последовали за служанкой в назначенную нам комнату – красиво обставленную, с большой кроватью и нарядными дамастными занавесками.
Нэнси отвела меня в сторону и вполголоса спросила, не принести ли нам чего-нибудь поесть. Потом шепнула:
– Это была неправда, то, что она сказала.
– О чем вы?
– И это неподходящее место для вас и вашей маменьки. Сказала бы больше, да не смею. – Она выскользнула из комнаты. Вскоре она принесла нам немного хлеба и молока, но, словно бы раскаиваясь в своей откровенности, избегала моего взгляда и поспешила уйти.
С трудом я уговорил матушку немного поесть, но не смог помешать ей снова заговорить о предательстве Биссетт.
– Стоимость мебели покрыла бы все наши долги. Что же она сделала с деньгами?
– Отложим это до завтра, мама, – взмолился я. – Пора спать.
– Почему она так поступила, Джонни? – вдруг спросила она. – Я никогда ее не прощу. Никогда. После всего, что я для нее сделала.
Наконец она вытянулась на постели и погрузилась в прерывистый сон. Я лежал в бледном лунном свете, проникавшем меж занавесок, смотрел на спящую матушку и мучился дурными предчувствиями. Какая связь существовала между Биссетт и мистером Эспеншейдом? И если это она выдала наш адрес – конечно же, так оно и было, – то кто ей заплатил? И почему? Эти вопросы не давали мне спать, но позднее меня несколько раз будили грохот кареты под окнами и стук входной двери.
На следующее утро матушка как будто повеселела, но я понимал, что она намеренно старается взбодриться, и это меня раздражало. Я думал о том, как она поведет себя, когда предательство Биссетт откроется во всей полноте.
Нэнси принесла нам скудный завтрак, и я поведал матушке в точности, что произошло в доме миссис Филлибер, и подтвердил, что это Биссетт наслала на нас бейлифа.
– Значит, я была права насчет нее, – спокойно кивнула матушка.
– Да, но есть еще кое-что. С бейлифами был человек – они называли его мистер Эспеншейд, так вот, прежде я его видел.
Я описал, как он однажды следил за мной в Мелторпе, и как потом он разговаривал с Биссетт.
Матушка пришла в ужас, тем более что я так долго молчал о своих подозрениях против нашей бывшей служанки. Теперь я рассказал матушке, как после первого визита мистера Барбеллиона заподозрил, что Биссетт вступила с ним в соглашение, и как, отправясь в почтовую контору, помешал, вероятно, их беседе.
– Вот уж действительно плохие новости, Джонни. – Матушка потянулась за моей рукой. – А теперь я должна тебе кое-что сказать. Я призналась ей, что мы собираемся в Лондон.
– Ох, мама!
– Это произошло ночью, когда мы уезжали из деревни. Она так обижалась, что я скрываю от нее, куда мы едем. Я проговорилась, пока ты собирал вещи.
– И не сказала мне! – воскликнул я. – Помню, я еще удивился: когда я вернулся, она перестала злиться. Ох, мама! Наверное, она сообщила тому человеку, мистеру Эспеншейду, и он последовал за нами в Лондон.
– Конечно же нет! – воскликнула матушка.
– Ну ладно, может быть, и нет, – уступил я. – В конце концов, если наш враг и его люди знали, где мы живем, то почему они выжидали, пока ты не сообщила Биссетт адрес миссис Филлибер?
Эту тайну мы не могли разгадать.
– Теперь нам нечего ждать денег из Мелторпа, – заметил я немного погодя.
– Что же нам делать, Джонни?
– Мы должны продать медальон.
– Нет, я не могу с ним расстаться!
– Не будь дурочкой! Это всего лишь старый кусочек металла.
– Ты не понимаешь. – Голос матушки дрогнул. – Это все, что мне осталось от…
Она осеклась.
– От чего? – спросил я. Она не ответила, и я со злобой бросил: – Тогда я не знаю, что с нами станет.
– Джонни, есть ведь еще кое-что? Помнишь документ, который хотели купить сэр Персевал, а потом мистер Барбеллион?
– Да, конечно. Ты говоришь о кодицилле?
– Да. Мы можем снова предложить его сэру Персевалу.
– Я думал, ты не хочешь с ним расстаться? – упрекнул я матушку. Я часто размышлял о документе и решил, что если так много народу жаждет его заполучить, то благоразумнее будет не расставаться с ним так просто.
– Это будет нелегко, потому что я дала обещание, – нерешительно продолжала матушка. – Торжественную клятву. Моему отцу. Как раз перед его смертью. Но, думаю, теперь, когда у нас ничего не осталось, он сам признал бы, что другого выхода нет.
– Мама. Мне пришла мысль. Помнишь миссис Дигвид и ее мальчика – они были у нас в позапрошлое Рождество?
– Да, конечно.
– Так вот, что, если нам их найти?
– Зачем?
– Мы теперь такие же бедные, как они. Они, по крайней мере, знают, как прожить в бедности, и мы с тобой живо должны этому научиться.
– Но как их отыскать?
– Помню, они жили на Кокс-Сквер в Спитлфилдзе; это, наверное, недалеко отсюда. Почему бы не пойти и не поискать их?
– Что ж, почему бы и нет? В конце концов, какая разница, куда пойти? И какая разница, что с нами будет? Теперь наша песенка спета.
– Хватит глупости говорить, – сердито бросил я.
Тут напускное равнодушие с нее слетело, и она расплакалась. Мне пришлось долго просить прощения, прежде чем она успокоилась. Пока она готовилась к уходу, я осуществил замысел, пришедший мне ранее: составил записку к мисс Квиллиам, где напоминал, при каких обстоятельствах мы встречались, и сообщал, что мы с матушкой находимся сейчас в Лондоне без друзей и без средств к существованию; в заключение я просил ее оставить адрес, по которому мы бы могли ее найти. Записку я отдал Нэнси, которая взялась передать ее в руки мисс Квиллиам, когда та вернется, и хранить для нас ее ответ.
На улице мы спросили у кого-то дорогу к Кокс-Сквер. Чем дальше мы заходили, тем беднее становились улицы на нашем пути, и мы совсем пали духом. В воздухе висел тяжелый сладкий запах соседней пивоварни, на каждом углу встречались пивные; полуголые ребятишки, кишевшие в сточных канавах, клянчили у нас деньги, стоило им разглядеть, как мы одеты: в этой округе даже наше убогое платье сходило за нарядное. В прохожих меня удивляли в первую очередь не поношенные одежки, а лица – бледные, землистые, часто изрытые оспой, – и глаза: у многих они были пустые, словно их обладатель перестал что-либо замечать. Меня поражало множество распухших носов и подбитых глаз; «куриная грудь», опущенные плечи, кривые ноги – все это попадалось на каждом шагу.
Ветхое жилье сменялось еще более ветхим: облупившиеся, треснувшие двери, гнилой, в зеленых отложениях камень под сломанными водосточными желобами, многие окна разбиты и заткнуты тряпьем. Мы миновали множество щелей в стенах, где исчезал или откуда появлялся народ.
На «Петтикат-лейн», куда нас направили, мы обнаружили, что отсюда наш путь лежит через такой же щелевидный проход. Очутившись наконец в темном дворе, с кучами мусора в самом центре, мы обменялись изумленными взглядами.
– Там был шестой номер, да? – спросила матушка.
Я кивнул, потому что из-за вони не решался открыть рот. На дверях номеров не было.
– Где шестой номер? – спросил я какую-то девочку. Она указала на один из входов, с ломаными ступенями и ветхой полуоткрытой дверью. Мы вскарабкались по ступеням и постучали.
Какой-то мальчик крикнул:
– Стучите громче, лакею небось не слышно.
– Милые мои, – обратилась к нам проходившая мимо женщина. – Ступайте прямо внутрь и ищите нужную комнату.
Не зная, чего ожидать, мы ступили в темный холл. Слева была приоткрытая дверь, мы подошли к ней, и матушка крикнула:
– Миссис Дигвид?
– Входите, – отозвался женский голос.
Это нас очень ободрило, мы толкнули дверь и вошли в комнату. Женщина, находившаяся внутри, встретила нас весело и приветливо, но это была не миссис Дигвид. Лет ей было приблизительно сорок пять, одежда опрятная, лицо открытое и милое. Через ее плечо я видел комнату: светлую и чистую, небольшую, но полную народа. В углу, на самодельной кровати, спал какой-то мужчина, молодая женщина с двумя девочками готовили на огне пищу, двое детей помладше играли угольками на треснутом каменном полу перед очагом. Когда мы вошли, все с любопытством подняли глаза, но тут же вернулись к своим делам.
– Фамилия вашей семьи ведь не Дигвид? – спросил я, потому что матушка, казалось, была слишком поражена увиденным.
– Даже и не слышала о таких, – отозвалась женщина. – Наша фамилия Сакбатт.
Боковым зрением я уловил, что матушка резко повернулась ко мне, но я не шевельнулся, не желая видеть ее разочарование.
– Значит, в этом доме их нет?
Вот уж не знаю. – Женщина с интересом нас разглядывала. – Входите, присядьте. По виду вы совсем вымотались. Мег, убери вещи со скамейки.
Когда она отвернулась, матушка брезгливо сморщила нос, но я кивнул, показывая, что мы должны принять приглашение. Мы сели: я на очень ненадежный стул, а матушка на единственный приличный предмет мебели – потрепанную чиненную скамью.
– Дайте подумать. – Миссис Сакбатт начала загибать пальцы. – Здесь, внизу, Снизумы, Глатты и Мактонги. Но насчет всего остального дома не ведаю. Есть…
– Вы хотите сказать, что каждая семья занимает одну комнату? – прервала ее матушка.
– Да, – с явной гордостью кивнула миссис Сакбатт. – Здесь у нас никто не ютится по углам, хотя, как было сказано, за весь дом не ручаюсь.
Обернувшись ко мне, матушка сделала большие глаза.
Не замечая этого, миссис Сакбатт продолжала:
– Во втором этаже в передней комнате Клинкенбирды, в задних – Митьярды, у них целых две комнаты, зато они, конечно, и платят больше нас.
– Вы хотите сказать, что платите за это? – выдохнула матушка.
– А как же, – удивилась миссис Сакбатт. – Ничего-то вы не знаете. Вы что, ирландцы?
– Нет, мы только что из деревни, – объяснил я.
– Четыре шиллинга в неделю. А то как же, всюду приходится выкладывать денежки, таких мест, где не платят, раз-два и обчелся: Холи-Лэнд, Чертова Лужайка, Рукери у Митра-Корт на Хаттон-Гардинг и другие, но я бы туда ни ногой, разве уж совсем некуда будет податься.
Мужчина пробормотал что-то во сне и повернулся на другой бок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99