И так оно и должно быть, потому что сложное переплетение бесчисленных личных интересов на свободном рынке и образует в совокупности то, что мы зовем обществом, ему мы обязаны свободой выбора, которая у нас есть.
– Вы ошибаетесь, – проговорила мисс Квиллиам. – В таком случае на земле не существовало бы милосердия.
Это было неудачное замечание; в ответ мистер Пентекост злобно огрызнулся:
– Милосердие всегда основано на эгоизме и потому лицемерно.
Я заметил, как матушка открыла рот от изумления и отвернулась.
Мисс Квиллиам тем не менее отвечала спокойно:
– Милосердие может проистекать из желания выглядеть милосердным, но, разумеется, никто не станет отрицать, что лицемерие в обществе имеет добрые последствия?
– Я это отрицаю! – вскричал Силверлайт. – Я заклятый враг лицемерия и лжи, какие бы формы она ни принимала. И буду это повторять, несмотря ни на что.
– Благородная душа, – покачал головой мистер Пентекост. – Но в этих материях ты дитя.
Мисс Квиллиам улыбнулась, прежде чем продолжить.
– Желание выглядеть милосердным нельзя объяснить одними лишь эгоистическими интересами, мистер Пентекост. И потому вы должны согласиться, что в подобных случаях нас направляет некая смесь совести, руководства свыше инстинкта и обычаев – в чем мы не до конца отдаем себе отчет. Истинное счастье – если оно вообще достижимо – каждый из нас обретает в гармонии с обществом, отсюда и проистекают наши порывы к милосердию.
– Моя дорогая юная леди, – начал мистер Пентекост, судя по всему, сильно взволнованный этими словами. – Сам не знаю, с чего начать свою попытку наставить вас на путь истинный. Вся общественная и экономическая жизнь представляет собой войну между индивидуумами и между классами – это неизбежно. Нет смысла говорить о том, как должно быть: таков Закон Необходимости.
Мистер Силверлайт молчал, но его высокое чело сияло нам из полутьмы; он улыбался, словно призывая нас в свидетели глупости его друга, а мистер Пентекост принялся рассуждать о том, как все люди охотятся друг на друга или, в лучшем случае, паразитируют друг на друге, как блохи на собаке. Именно это, настаивал он, мы и зовем обществом.
Матушка закрыла руками лицо, но он, не замечая этого, продолжал:
– И такое положение вещей правильно, или, по крайней мере, желательно, поскольку эта система паразитирования и утилизации отходов работает по принципу саморегулирования. Ничто не пропадает зря, и общество извлекает максимум полезного из вещей и людей.
Мисс Квиллиам настаивала на том, что общество представляет собой не паразитическую, а органическую систему. Индивидуумы и классы не воюют друг с другом, а зависят Друг от друга. Конечная цель общества – удовлетворенность каждого своим местом в жизни; так было в счастливом прошлом Англии, к тому же мы придем и в будущем.
Мистер Пентекост с этим не согласился, утверждая, что страдания большинства необходимы, поскольку в основе общества лежит принцип соревнования, а он предполагает победителей и побежденных. По этой причине все, чего можно достигнуть, это счастье как можно большего количества народа, известна и формула, по которой можно сделать соответствующий расчет. Чтобы добиться, согласно этой системе, наилучшего результата, общество должно, о чем бы ни шла речь, всегда задавать вопрос, какая от этого польза, а самый лучший – а вернее, единственный – способ оценки чего бы то ни было предлагает свободный рынок. Необходимо соревнование, все и вся должно покупаться и продаваться по его истинной цене, а это всегда самая низшая цена, при которой существование и производство этого продукта еще оправдано. Причина нынешних несчастий Англии состоит в том, что этому тонкому механизму не дают функционировать без помех.
В продолжение вечера два джентльмена совершенно противоположным образом откликались на гостеприимный прием: мистер Пентекост от избытка чувств всплескивал руками, напоминая утку, которая пытается взлететь, и все время осыпал себя табаком; мистер Силверлайт взирал меланхолически на дам и печально улыбался в ответ на страстное красноречие своего друга. Когда мистера Пентекоста что-то забавляло (а это могли быть самые неожиданные вещи), он откидывал голову назад и издавал короткие, похожие на лай смешки, которые стихали так же внезапно, как начинались.
Я не мог улыбаться, и моя матушка тоже – я видел, что слова мистера Пентекоста глубоко ее угнетают. Мысли, которые он высказывал, казались мне настолько гадкими, что они никак не сообразовывались с его добросердечным поведением. Как мог он верить в такие ужасные идеи, как мог их высказывать? Неужели он и сам поступает так аморально? И все же то, что он говорил, нельзя было просто так отбросить: ведь это объясняло поведение Биссетт, а также людей, подобных миссис Марраблес и Избистерам.
– Неужели все-все должно продаваться и покупаться? – спросил я его, следуя собственным раздумьям. – Разве нет ничего священного?
– Ничего, – ответил он. Словно бы прочитав мои мысли, он продолжал: – Даже наши законы против каннибализма – не более чем продукт суеверий; в обстоятельствах, когда от нарушения этих законов зависит человеческая жизнь, ими неизбежно пренебрегают – а вернее, ими следует пренебречь.
– О нет! – Матушка зажала себе уши. – Не могу больше это слушать!
Мистер Пентекост взглянул на нее с тревогой, но его приятель поднялся на ноги и твердо сказал:
– Пойдем, Пентекост. Уже поздно. А кроме того, дружище, ты немного забылся. – Он обернулся к матушке: – Простите нас. Нам нечасто в последнее время случалось бывать в приличном обществе.
Он поклонился и почти насильно вывел своего друга из комнаты.
Когда за ними закрылась дверь, матушка вздохнула:
– Слава небесам, он ушел! Не хочу, чтобы он больше приходил, Джонни.
– О котором из джентльменов ты говоришь? – спросила мисс Квиллиам.
– Об этом ужасном мистере Пентекосте, конечно. – Матушка содрогнулась.
– Ну-ну, – возразила мисс Квиллиам, – думаю, внутри он лучше, чем снаружи.
– Уж очень снаружи нехорош. – На этом тема была исчерпана.
Меня тоже расстроило представление мистера Пентекоста об обществе как сборище хищников, каннибалов, бездумно преследующих свои эгоистические интересы. Не хотелось верить, что он прав. С другой стороны, слова мисс Квиллиам меня вдохновляли. Как замечательно: быть лендлордом и великодушно заботиться о тех, кто от тебя зависит!
Мисс Квиллиам взяла зеленую бутылочку, которую я часто видел у нее в руках, и потрясла. С обескураженным видом потрясла снова. Потом встала:
– Мне нужно ненадолго выйти.
– Уже очень поздно! – запротестовал я.
Она ушла, а я, заинтересовавшись, стал рассматривать бутылочку и обнаружил на ней этикетку: «Черная капля». Когда я поднес бутылочку к носу, матушка крикнула: «Не трогай, Джонни!» Сладковатый, чуть едкий запах показался мне знакомым.
Обернувшись за десять минут, мисс Квиллиам налила себе стакан джина и добавила туда две-три капли из вновь принесенной бутылочки.
Поймав на себе мой взгляд, она покраснела:
– Это средство называют утешением бедняков: дарует радость и снимает боль, как телесную, так и душевную. Оно часто меня спасало. Сейчас я принимаю всего три-четыре грана.
Едва ли не с облегчением я увидел, как матушка налила себе стакан «Сливок долины».
Через несколько дней я случайно встретил на лестничной площадке поднимавшихся к себе мистера Пентекоста и его друга. Они любезно пригласили меня в свой шатер восточного властелина в углу комнаты Пичментов, и я увидел, как уютно они там устроились.
– Садитесь, – предложил мистер Пентекост.
Усевшись, я поинтересовался:
– Как давно вы знакомы с мистером Силверлайтом?
– О, столько лет, что уже не сосчитать. Десять или двенадцать, наверное, а, Силверлайт? Наше знакомство состоялось, надо сказать, в менее благоприятных обстоятельствах, чем нынешние.
– В то время моим занятием было Право Справедливости, – с достоинством проговорил мистер Силверлайт. – Благороднейшее из человеческих достижений в области общественного правосудия.
Мистер Пентекост фыркнул.
– Говоря коротко, я был юристом, – продолжал мистер Силверлайт, не обращая внимания на своего друга.
– А вы, сэр? – обратился я ко второму джентльмену.
– Я не ограничивался одной стезей, – ответствовал тот.
Стези его, как я узнал, были весьма многообразны: в различные времена он занимался страхованием рисков, работал вексельным маклером, копировал рукописи для театра и так далее.
– Но, подобно моему компаньону, мне случалось также иметь дело с путаным и продажным установлением, которое парадоксально именуется общим правом, – продолжал мистер Пентекост. – Я говорю «парадоксально», ибо по тупости и абсурду оно далеко выходит за пределы «общих» случаев.
– Тут я солидарен со своим другом, – кивнул мистер Силверлайт.
– Но, мистер Силверлайт, вы ведь только что его хвалили!
– Мой дорогой юный друг, – напыщенно произнес мистер Силверлайт, – прошу, не делайте этой распространенной ошибки, не путайте Закон и Справедливость.
Упрек прозвучал столь красиво и торжественно, что я не решился спросить разъяснения.
От случая к случаю, – продолжил мистер Пентекост, Дабы мне помочь, – я зарабатывал свое пропитание в качестве скромной прислуги и Закона, и Справедливости – то есть в качестве писца. При переписке бумаг в суде лорд-канцлера и копировании документов требуется весьма совершенный почерк. Мне пришлось оставить это ремесло: стар стал, глаза не те и руки трясутся. – Он вытянул руку – она и вправду тряслась. – Но даже и сейчас мне случается копировать документы общего права или приказы суда.
– Я тоже перепробовал множество профессий, – вмешался мистер Силверлайт. – В юности я занимался коммерцией, унаследовал большую клиентуру, но не по своей вине попал в трудное положение. Меня подвела слишком легкая доступность кредита.
– Вы слишком доверяли людям? – спросил я.
– Наоборот. Увы, слишком многие доверяли мне. – Он покачал головой: – Алчность – великое зло.
– Верно, – подтвердил его друг. Он обратился ко мне: – Видите ли, алчные торговцы с большой готовностью брали с Силверлайта за свои товары простыми векселями, со скидкой, вместо того чтобы брать банкнотами, по нарицательной стоимости. Такое случается слишком часто.
В самом деле, подумал я, он и не подозревает, что у меня есть все основания с ним согласиться.
– Как раз по этой причине мы и летим в пропасть. – Продолжение речи мистера Пентекоста оказалось пророчеством. – Попомните мои слова, все это бумажное королевство через год-другой развалится, как карточный домик. Видите ли, кредит подразумевает доверие и потому – на нынешней ступени – является полнейшим абсурдом. Поскольку торговля представляет собой всеобщий обман и, соответственно, по самой своей природе несовместима с понятием доверия. Но эту манию подогревают сутяжники-адвокаты, которые делают огромные деньги на банкротствах, несостоятельности, компромиссных соглашениях и долговых тюрьмах.
– Да, на мне они изрядно нажились, – вздохнул мистер Силверлайт.
– Верно, – кивнул мистер Пентекост. И с некоторой робостью добавил: – Но, знаешь, Силверлайт, ты ведь сам виноват: проигрался…
– Бред, я не играю в азартные игры, – холодно отозвался мистер Силверлайт, – Разве что иногда играл в два кубика.
Мистер Пентекост обратился ко мне:
– Видите ли, Силверлайт потерял много денег, играя по математической системе, которая предполагает, что цифры в костях выпадают в соответствии с неким замыслом.
– Я ничем не рисковал, потому что такой замысел существует, – уперся мистер Силверлайт. Я заметил, как запульсировала жила на его мощном лбу.
– Чепуха! – Мистер Пентекост добродушно усмехнулся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
– Вы ошибаетесь, – проговорила мисс Квиллиам. – В таком случае на земле не существовало бы милосердия.
Это было неудачное замечание; в ответ мистер Пентекост злобно огрызнулся:
– Милосердие всегда основано на эгоизме и потому лицемерно.
Я заметил, как матушка открыла рот от изумления и отвернулась.
Мисс Квиллиам тем не менее отвечала спокойно:
– Милосердие может проистекать из желания выглядеть милосердным, но, разумеется, никто не станет отрицать, что лицемерие в обществе имеет добрые последствия?
– Я это отрицаю! – вскричал Силверлайт. – Я заклятый враг лицемерия и лжи, какие бы формы она ни принимала. И буду это повторять, несмотря ни на что.
– Благородная душа, – покачал головой мистер Пентекост. – Но в этих материях ты дитя.
Мисс Квиллиам улыбнулась, прежде чем продолжить.
– Желание выглядеть милосердным нельзя объяснить одними лишь эгоистическими интересами, мистер Пентекост. И потому вы должны согласиться, что в подобных случаях нас направляет некая смесь совести, руководства свыше инстинкта и обычаев – в чем мы не до конца отдаем себе отчет. Истинное счастье – если оно вообще достижимо – каждый из нас обретает в гармонии с обществом, отсюда и проистекают наши порывы к милосердию.
– Моя дорогая юная леди, – начал мистер Пентекост, судя по всему, сильно взволнованный этими словами. – Сам не знаю, с чего начать свою попытку наставить вас на путь истинный. Вся общественная и экономическая жизнь представляет собой войну между индивидуумами и между классами – это неизбежно. Нет смысла говорить о том, как должно быть: таков Закон Необходимости.
Мистер Силверлайт молчал, но его высокое чело сияло нам из полутьмы; он улыбался, словно призывая нас в свидетели глупости его друга, а мистер Пентекост принялся рассуждать о том, как все люди охотятся друг на друга или, в лучшем случае, паразитируют друг на друге, как блохи на собаке. Именно это, настаивал он, мы и зовем обществом.
Матушка закрыла руками лицо, но он, не замечая этого, продолжал:
– И такое положение вещей правильно, или, по крайней мере, желательно, поскольку эта система паразитирования и утилизации отходов работает по принципу саморегулирования. Ничто не пропадает зря, и общество извлекает максимум полезного из вещей и людей.
Мисс Квиллиам настаивала на том, что общество представляет собой не паразитическую, а органическую систему. Индивидуумы и классы не воюют друг с другом, а зависят Друг от друга. Конечная цель общества – удовлетворенность каждого своим местом в жизни; так было в счастливом прошлом Англии, к тому же мы придем и в будущем.
Мистер Пентекост с этим не согласился, утверждая, что страдания большинства необходимы, поскольку в основе общества лежит принцип соревнования, а он предполагает победителей и побежденных. По этой причине все, чего можно достигнуть, это счастье как можно большего количества народа, известна и формула, по которой можно сделать соответствующий расчет. Чтобы добиться, согласно этой системе, наилучшего результата, общество должно, о чем бы ни шла речь, всегда задавать вопрос, какая от этого польза, а самый лучший – а вернее, единственный – способ оценки чего бы то ни было предлагает свободный рынок. Необходимо соревнование, все и вся должно покупаться и продаваться по его истинной цене, а это всегда самая низшая цена, при которой существование и производство этого продукта еще оправдано. Причина нынешних несчастий Англии состоит в том, что этому тонкому механизму не дают функционировать без помех.
В продолжение вечера два джентльмена совершенно противоположным образом откликались на гостеприимный прием: мистер Пентекост от избытка чувств всплескивал руками, напоминая утку, которая пытается взлететь, и все время осыпал себя табаком; мистер Силверлайт взирал меланхолически на дам и печально улыбался в ответ на страстное красноречие своего друга. Когда мистера Пентекоста что-то забавляло (а это могли быть самые неожиданные вещи), он откидывал голову назад и издавал короткие, похожие на лай смешки, которые стихали так же внезапно, как начинались.
Я не мог улыбаться, и моя матушка тоже – я видел, что слова мистера Пентекоста глубоко ее угнетают. Мысли, которые он высказывал, казались мне настолько гадкими, что они никак не сообразовывались с его добросердечным поведением. Как мог он верить в такие ужасные идеи, как мог их высказывать? Неужели он и сам поступает так аморально? И все же то, что он говорил, нельзя было просто так отбросить: ведь это объясняло поведение Биссетт, а также людей, подобных миссис Марраблес и Избистерам.
– Неужели все-все должно продаваться и покупаться? – спросил я его, следуя собственным раздумьям. – Разве нет ничего священного?
– Ничего, – ответил он. Словно бы прочитав мои мысли, он продолжал: – Даже наши законы против каннибализма – не более чем продукт суеверий; в обстоятельствах, когда от нарушения этих законов зависит человеческая жизнь, ими неизбежно пренебрегают – а вернее, ими следует пренебречь.
– О нет! – Матушка зажала себе уши. – Не могу больше это слушать!
Мистер Пентекост взглянул на нее с тревогой, но его приятель поднялся на ноги и твердо сказал:
– Пойдем, Пентекост. Уже поздно. А кроме того, дружище, ты немного забылся. – Он обернулся к матушке: – Простите нас. Нам нечасто в последнее время случалось бывать в приличном обществе.
Он поклонился и почти насильно вывел своего друга из комнаты.
Когда за ними закрылась дверь, матушка вздохнула:
– Слава небесам, он ушел! Не хочу, чтобы он больше приходил, Джонни.
– О котором из джентльменов ты говоришь? – спросила мисс Квиллиам.
– Об этом ужасном мистере Пентекосте, конечно. – Матушка содрогнулась.
– Ну-ну, – возразила мисс Квиллиам, – думаю, внутри он лучше, чем снаружи.
– Уж очень снаружи нехорош. – На этом тема была исчерпана.
Меня тоже расстроило представление мистера Пентекоста об обществе как сборище хищников, каннибалов, бездумно преследующих свои эгоистические интересы. Не хотелось верить, что он прав. С другой стороны, слова мисс Квиллиам меня вдохновляли. Как замечательно: быть лендлордом и великодушно заботиться о тех, кто от тебя зависит!
Мисс Квиллиам взяла зеленую бутылочку, которую я часто видел у нее в руках, и потрясла. С обескураженным видом потрясла снова. Потом встала:
– Мне нужно ненадолго выйти.
– Уже очень поздно! – запротестовал я.
Она ушла, а я, заинтересовавшись, стал рассматривать бутылочку и обнаружил на ней этикетку: «Черная капля». Когда я поднес бутылочку к носу, матушка крикнула: «Не трогай, Джонни!» Сладковатый, чуть едкий запах показался мне знакомым.
Обернувшись за десять минут, мисс Квиллиам налила себе стакан джина и добавила туда две-три капли из вновь принесенной бутылочки.
Поймав на себе мой взгляд, она покраснела:
– Это средство называют утешением бедняков: дарует радость и снимает боль, как телесную, так и душевную. Оно часто меня спасало. Сейчас я принимаю всего три-четыре грана.
Едва ли не с облегчением я увидел, как матушка налила себе стакан «Сливок долины».
Через несколько дней я случайно встретил на лестничной площадке поднимавшихся к себе мистера Пентекоста и его друга. Они любезно пригласили меня в свой шатер восточного властелина в углу комнаты Пичментов, и я увидел, как уютно они там устроились.
– Садитесь, – предложил мистер Пентекост.
Усевшись, я поинтересовался:
– Как давно вы знакомы с мистером Силверлайтом?
– О, столько лет, что уже не сосчитать. Десять или двенадцать, наверное, а, Силверлайт? Наше знакомство состоялось, надо сказать, в менее благоприятных обстоятельствах, чем нынешние.
– В то время моим занятием было Право Справедливости, – с достоинством проговорил мистер Силверлайт. – Благороднейшее из человеческих достижений в области общественного правосудия.
Мистер Пентекост фыркнул.
– Говоря коротко, я был юристом, – продолжал мистер Силверлайт, не обращая внимания на своего друга.
– А вы, сэр? – обратился я ко второму джентльмену.
– Я не ограничивался одной стезей, – ответствовал тот.
Стези его, как я узнал, были весьма многообразны: в различные времена он занимался страхованием рисков, работал вексельным маклером, копировал рукописи для театра и так далее.
– Но, подобно моему компаньону, мне случалось также иметь дело с путаным и продажным установлением, которое парадоксально именуется общим правом, – продолжал мистер Пентекост. – Я говорю «парадоксально», ибо по тупости и абсурду оно далеко выходит за пределы «общих» случаев.
– Тут я солидарен со своим другом, – кивнул мистер Силверлайт.
– Но, мистер Силверлайт, вы ведь только что его хвалили!
– Мой дорогой юный друг, – напыщенно произнес мистер Силверлайт, – прошу, не делайте этой распространенной ошибки, не путайте Закон и Справедливость.
Упрек прозвучал столь красиво и торжественно, что я не решился спросить разъяснения.
От случая к случаю, – продолжил мистер Пентекост, Дабы мне помочь, – я зарабатывал свое пропитание в качестве скромной прислуги и Закона, и Справедливости – то есть в качестве писца. При переписке бумаг в суде лорд-канцлера и копировании документов требуется весьма совершенный почерк. Мне пришлось оставить это ремесло: стар стал, глаза не те и руки трясутся. – Он вытянул руку – она и вправду тряслась. – Но даже и сейчас мне случается копировать документы общего права или приказы суда.
– Я тоже перепробовал множество профессий, – вмешался мистер Силверлайт. – В юности я занимался коммерцией, унаследовал большую клиентуру, но не по своей вине попал в трудное положение. Меня подвела слишком легкая доступность кредита.
– Вы слишком доверяли людям? – спросил я.
– Наоборот. Увы, слишком многие доверяли мне. – Он покачал головой: – Алчность – великое зло.
– Верно, – подтвердил его друг. Он обратился ко мне: – Видите ли, алчные торговцы с большой готовностью брали с Силверлайта за свои товары простыми векселями, со скидкой, вместо того чтобы брать банкнотами, по нарицательной стоимости. Такое случается слишком часто.
В самом деле, подумал я, он и не подозревает, что у меня есть все основания с ним согласиться.
– Как раз по этой причине мы и летим в пропасть. – Продолжение речи мистера Пентекоста оказалось пророчеством. – Попомните мои слова, все это бумажное королевство через год-другой развалится, как карточный домик. Видите ли, кредит подразумевает доверие и потому – на нынешней ступени – является полнейшим абсурдом. Поскольку торговля представляет собой всеобщий обман и, соответственно, по самой своей природе несовместима с понятием доверия. Но эту манию подогревают сутяжники-адвокаты, которые делают огромные деньги на банкротствах, несостоятельности, компромиссных соглашениях и долговых тюрьмах.
– Да, на мне они изрядно нажились, – вздохнул мистер Силверлайт.
– Верно, – кивнул мистер Пентекост. И с некоторой робостью добавил: – Но, знаешь, Силверлайт, ты ведь сам виноват: проигрался…
– Бред, я не играю в азартные игры, – холодно отозвался мистер Силверлайт, – Разве что иногда играл в два кубика.
Мистер Пентекост обратился ко мне:
– Видите ли, Силверлайт потерял много денег, играя по математической системе, которая предполагает, что цифры в костях выпадают в соответствии с неким замыслом.
– Я ничем не рисковал, потому что такой замысел существует, – уперся мистер Силверлайт. Я заметил, как запульсировала жила на его мощном лбу.
– Чепуха! – Мистер Пентекост добродушно усмехнулся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99