(Необходимо пояснить, что рождения в те дни регистрировались исключительно в церковных книгах.) Если моей жизни грозит опасность, это не будет лишним.
– Мистер Эдваусон, если у меня хватит денег вам уплатить, сделаете вы для меня официальную копию?
– Это возможно. Что до вознаграждения, то да, понадобятся плотная бумага, в крайнем случае пергаментная, печать, свидетели. Обычная плата – пять шиллингов. Но, думаю, я отыщу старый лист пергамента. И, поскольку это для вас, мастер Мелламфи, и… хорошо, поскольку это для вас, как я сказал, можно ограничиться тремя. Хотелось бы и еще скинуть, но у меня тоже дети.
Поблагодарив его и пообещав вскоре зайти, я вернулся в хижину Сьюки и застал ее за рамой для вязания; возвратившаяся тетушка хлопотала по хозяйству. Я огорчился, что Сьюки не одна, потому что хотел расспросить ее с глазу на глаз.
– Она рассказала мне, как соседке Фиверфью предложили за ее фригольд двадцать фунтов, – заметила старая женщина, передавая сплетни, услышанные во время работы.
– Жалко, Сьюки, что у тебя нет фригольда, – сказал я.
– Нет-нет, – воскликнула она. – Фригольдеры ничего не получают от прихода, даже больные и старые. Вот почему многие решают, что лучше продать фригольд и взять помощь от прихода – если, конечно, кто-нибудь купит.
– Понятно. Но откуда тогда берутся покупатели?
– А их и не было, только в последние годы появились, – вмешалась миссис Твелвтриз. – Но теперь землю покупает управляющий Мампси, а хижины сносит.
– Почему?
– Говорят, хочет, чтобы деревня была закрыта, как Стоук-Момпессон, – отозвалась Сьюки.
– Ага. – Тетушка встала и снова приготовилась уйти. – Помню, как сносили старую тамошнюю деревню. Я тогда была еще девчонкой. На ее месте разбили парк, а деревню построили там, где она сейчас стоит. Поденщиков туда не стали пускать и арендовать дома им не давали. Таким макаром сэр Персевал перестал платить налог в пользу бедных, а своих нищих работников посадил на шею других приходов.
– Этим они здесь и занимаются, – пояснила Сьюки. – Понятно.
Вот что имел в виду мистер Эдваусон, когда говорил, что управляющий нашел способ скупать фригольды, но не увеличивать налоговую нагрузку на приход!
– И где живут эти работники? – спросил я.
– Многие – в паре часов ходьбы отсюда, вот как сейчас наш Гарри. – Тетушка затянула завязки шляпки. – Или, если найдут домик, живут в открытых деревнях, как Хафем, где есть только фригольдеры. Но это трудная жизнь, ведь налоги не с кого собирать и бедные не получают помощи. Вот почему я не могла остаться там, где умер мой муж.
– Момпессоны должны были вас оставить, – заметил я.
Она серьезно произнесла:
– Не говорите ничего против них, мастер Джон. Муж служил им всю жизнь и до конца дней их уважал.
Когда старуха вышла, я обратился к Сьюки:
– Они никуда не годные хозяева! Знаешь, Сьюки, владеть землей – большая ответственность. Если бы я владел имением, арендаторы были бы счастливы и довольны, управляющих я нанял бы честных и справедливых, землю бы осушил, улучшил бы породу скота и все прочее.
– Красота, мастер Джонни. Хотела бы я, чтобы так и получилось.
– А если я скажу, что, быть может, в один прекрасный день имение достанется мне, как ты к этому отнесешься?
Сперва она решила, что я шучу, но, когда я вкратце рассказал о кодицилле и о моем родстве с семьей Момпессонов, поняла, что я говорю серьезно.
– Но, видишь ли, – заключил я, – чтобы эти надежды однажды осуществились, необходимо, как мне кажется, иметь копию записи о моем рождении.
Сьюки тут же достала необходимую сумму из кожаного сверточка и дала мне, заверив, что деньги принадлежат ей, а не Гарри. Пообещав вернуть их в многократном размере, я поспешил обратно в ризницу.
Мистер Эдваусон удивленно вскинул глаза и потянулся за париком.
– Честно говоря, молодой человек, я не рассчитывал снова вас увидеть. Что ж, поищу лист пергамента.
Он порылся в ближайшем из двух старых сундуков, но, не найдя ничего подходящего, подтащил поближе самый старый и извлек пачку документов и регистрационных книг. Наконец нашелся полупустой лист, и мистер Эдваусон отрезал от него нижнюю часть.
Очиняя перо, он произнес:
– Нам понадобится свидетель. Нельзя ли попросить вас, мастер Мелламфи, пока я тут занят, пойти поискать подручного церковного сторожа? Он во дворе, работает. Писать умеет только собственное имя, но этого достаточно. Церковный сторож болен, а то бы я послал за ним.
Когда я выходил, мистер Эдваусон прилежно копировал документ: голова его была склонена набок, под тем же углом, что и перо, докучный парик покоился рядом, на столе, наполовину высунутый язык словно бы управлял на расстоянии движениями пера. На кладбище, поодаль, я заметил высокую, но согбенную фигуру работника и направился к нему. Когда он обернулся, я с удивлением его узнал: плечи у него ссутулились, на лице добавилось складок, но это был мистер Пимлотт. В голову мне хлынули прежние подозрения, и я, не признавшись, что знаю его, обратился к нему как к незнакомому. Он рассматривал меня долго и пристально, однако узнал или нет – оставалось загадкой. Когда мистер Пимлотт понял, чего я хочу, он с неожиданной силой воткнул в землю лопату. Приглядевшись, я решил, что она как две капли воды похожа на ту самую, кротовую.
Следуя за мной, он внезапно проговорил:
– Я вас заметил еще раньше. С час назад. Вы разглядывали ту гробницу.
Я обернулся, он осклабился:
– Ну да, я с ходу вас узнал, мастер Мелламфи.
Я не отозвался, он тоже ничего не добавил, и только в ризнице, подписав документ, который показал ему клерк, он вдруг обратил внимание на старый сундук, сдвинутый с обычного места.
– Чудное дело, мистер Эдваусон. Вот эта роза на сундуке. Такие я видел прежде всего два раза. – Он повернулся ко мне: – Одна была на той самой гробнице.
– О какой гробнице вы говорите, мистер Пимлотт? – нетерпеливо спросил мистер Эдваусон.
– О той большой, под тисом.
Мистер Эдваусон, суетливо посыпавший пергамент промокательным песком, не обратил внимания на его слова.
– А вторая роза где была? – спросил я.
– Вот это как раз самое чудное. Она была на серебряной шкатулке вашей маменьки, мастер Мелламфи.
В его голосе слышалось странное торжество, и мне почудилось, что он намекает на свое участие во взломе и похищении шкатулки, поскольку ему вряд ли случалось бывать в комнате, где она хранилась.
Мистер Пимлотт вышел, а я взял копию у мистера Эдваусона, задумчиво на меня глядевшего. Я уплатил ему и спросил, не возьмется ли он передать Сьюки деньги, которые я вскоре для нее пришлю; он согласился.
– Мистер Эдваусон, – начал я. – Похоже, я могу оказать вам ответную услугу. Думается, молчать я не вправе: несколько лет назад, когда мистер Пимлотт служил у моей матери, наш дом был ограблен, и у меня есть все основания подозревать, что произошло это не без его участия.
– Да что вы говорите? – ужаснулся клерк. – Большое спасибо, мастер Мелламфи. Я буду помнить ваши слова.
Простившись с ним, я вернулся на кладбище; мистера Пимлотта уже не было видно. Разумеется, я направился к старинному склепу, вновь отодвинул плющ и найденным в траве камешком счистил немного мха. И точно: на центральной каменной плите показался выгравированный знакомый рисунок – видимо, его уже не первый год скрывала растительность. Но это была не одна четырех лепестковая роза, а пять, соединенных в узор, знакомый мне по лицевой стороне печати.
В хижине я отдал Сьюки копию, она бережно завернула ее в кусок мягкой кожи, вместе со своими накоплениями, и спрятала в соломе. Я хотел было поведать ей о встрече с мистером Пимлоттом и услышанном от него намеке, но подумал про Джоба и решил не будить печальные воспоминания.
Вечером, когда мы со Сьюки и детьми (тетушка пошла подежурить к больной соседке) сидели у очага и спокойно закусывали перед сном, в хижину вошел Гарри.
– Помнишь мастера Джонни? – нервно спросила его Сьюки.
Он взглянул на меня исподлобья:
– А, ну да. Помню-помню.
Усевшись перед огнем, он принялся есть, ожесточенно засовывая в рот полные ложки мучного заварного пудинга. Все молчали, пока Гарри не объявил вызывающе:
– На ночь я ухожу.
– Ох, Гарри, ради бога, не надо.
– Можно, я с тобой? – Джем облизал деревянную ложку.
Сьюки вздрогнула.
– Когда подрастешь и от тебя будет толк, – отрезал Гарри. Он поднялся: – Я пошел, мне нужно встретиться с другими в «Быке и глотке». Я возьму, Сьюки, шестипенсовик или два.
Сьюки глядела так виновато, что Гарри кинулся к тайнику, где лежали деньги. Найдя вместо монет лист пергаментной бумаги, он потребовал объяснения, а выслушав рассказ Сьюки, воскликнул:
– Ты не имела права. Это не только твои деньги, но и мои.
– Нет, Гарри, – мягко возразила она.
– И столько монет стоил этот кусок бумаги! – Гарри бросил на меня хмурый взгляд.
– Но, Гарри, ты сам не раз и не два повторял, что клочка бумаги хватило, чтобы отнять у нас общинные земли.
– Что верно, то верно. – Гарри, казалось, еще больше обозлился на Сьюки. – Тем более не нужно мешаться в такие дела. – Он смотрел на меня обличающим взором. – А говорила она вам, как Мампси заплатили за частный закон, который позволил им назначить их собственных уполномоченных, чтобы «честно все уладить»? Честно! В обмен на наши права мы всего только и получили, что кусок тощей земли в доброй миле отсюда; проку от нее не было, и пришлось продать ее за бесценок тем же Мампси.
Он подпрыгнул и пустился танцевать жигу, распевая мне в лицо:
Покаран будет тот злодей,
Кто стащит с выгона гусей.
Но тех, кто сгонит бедняка,
Закон спасет наверняка.
Дети вскочили с мест и пошли в пляс вокруг него, хлопая в ладоши и повторяя в такт фразы из песенки, меж тем как Сьюки тщетно пыталась их унять.
Тяжело дыша, Гарри застыл надо мной:
– Но хуже всего, что они не обрабатывают краденую землю, а пасут на ней скот, а потому большинство мужчин в округе сделались приходскими бедняками, а цена на рабочие руки упала ниже некуда. Я потерял место батрака в Мир-Бассетт оттого, что фермеру Тредголду куда дешевле было нанимать переходящего работника от прихода. А теперь я и сам переходящий работник. Смотритель торгует мной с аукциона, кто больше предложит, словно я черный раб какой-то. И стою я всего-то четыре или пять шиллингов в неделю.
– Это ужасно, – возмутился я. – Фермеры не должны быть такими жадными.
Гарри зло усмехнулся:
– Ну раз уж с других людей дерут налоги, чтобы заплатить работникам добавку к жалованью, то грех этим не воспользоваться. Я бы на их месте не упустил случая. По мне, так дают – бери, бьют – беги. – Помолчав, он с беспечной улыбкой продолжил: – Так я и делаю. Только нынче это ох как опасно, за пойманного в силок кролика можно схлопотать пожизненную ссылку.
– Не может быть!
Убрав с лица улыбку, Гарри зло спросил:
– Разве вы не знаете про нашего отца?
– Нет.
– Он попался на земле Мампси в капкан, приготовленный для людей. С раздробленной ногой пролежал ночь и большую часть дня. Будто лиса или крот какой. Ногу он потерял, а вдобавок его осудили и отправили на остров Норфолк, и он там умер от тюремной лихорадки.
Тут мне многое стало понятно, и я взволнованно обратился к Сьюки:
– Конечно! Так вот почему письмо шло к тебе так долго.
Она кивнула.
– Так не должно быть! – вскричал я.
– Мастер Джон мне рассказывал, – пояснила Сьюки, – как можно наладить жизнь, чтобы всем было хорошо.
Гарри фыркнул:
– Чушь собачья! Богачи хватают все, что могут, и бедняки вслед за ними. Мампси обкрадывают меня, а я обкрадываю их. Вся разница в том, что у них есть деньги на покупку законов.
– Мастер Джон говорит, все должны помогать друг другу, от этого каждому будет лучше.
– Будь он богатым, так бы не говорил.
– А может, и будет, – воскликнула Сьюки, прежде чем я успел ее остановить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
– Мистер Эдваусон, если у меня хватит денег вам уплатить, сделаете вы для меня официальную копию?
– Это возможно. Что до вознаграждения, то да, понадобятся плотная бумага, в крайнем случае пергаментная, печать, свидетели. Обычная плата – пять шиллингов. Но, думаю, я отыщу старый лист пергамента. И, поскольку это для вас, мастер Мелламфи, и… хорошо, поскольку это для вас, как я сказал, можно ограничиться тремя. Хотелось бы и еще скинуть, но у меня тоже дети.
Поблагодарив его и пообещав вскоре зайти, я вернулся в хижину Сьюки и застал ее за рамой для вязания; возвратившаяся тетушка хлопотала по хозяйству. Я огорчился, что Сьюки не одна, потому что хотел расспросить ее с глазу на глаз.
– Она рассказала мне, как соседке Фиверфью предложили за ее фригольд двадцать фунтов, – заметила старая женщина, передавая сплетни, услышанные во время работы.
– Жалко, Сьюки, что у тебя нет фригольда, – сказал я.
– Нет-нет, – воскликнула она. – Фригольдеры ничего не получают от прихода, даже больные и старые. Вот почему многие решают, что лучше продать фригольд и взять помощь от прихода – если, конечно, кто-нибудь купит.
– Понятно. Но откуда тогда берутся покупатели?
– А их и не было, только в последние годы появились, – вмешалась миссис Твелвтриз. – Но теперь землю покупает управляющий Мампси, а хижины сносит.
– Почему?
– Говорят, хочет, чтобы деревня была закрыта, как Стоук-Момпессон, – отозвалась Сьюки.
– Ага. – Тетушка встала и снова приготовилась уйти. – Помню, как сносили старую тамошнюю деревню. Я тогда была еще девчонкой. На ее месте разбили парк, а деревню построили там, где она сейчас стоит. Поденщиков туда не стали пускать и арендовать дома им не давали. Таким макаром сэр Персевал перестал платить налог в пользу бедных, а своих нищих работников посадил на шею других приходов.
– Этим они здесь и занимаются, – пояснила Сьюки. – Понятно.
Вот что имел в виду мистер Эдваусон, когда говорил, что управляющий нашел способ скупать фригольды, но не увеличивать налоговую нагрузку на приход!
– И где живут эти работники? – спросил я.
– Многие – в паре часов ходьбы отсюда, вот как сейчас наш Гарри. – Тетушка затянула завязки шляпки. – Или, если найдут домик, живут в открытых деревнях, как Хафем, где есть только фригольдеры. Но это трудная жизнь, ведь налоги не с кого собирать и бедные не получают помощи. Вот почему я не могла остаться там, где умер мой муж.
– Момпессоны должны были вас оставить, – заметил я.
Она серьезно произнесла:
– Не говорите ничего против них, мастер Джон. Муж служил им всю жизнь и до конца дней их уважал.
Когда старуха вышла, я обратился к Сьюки:
– Они никуда не годные хозяева! Знаешь, Сьюки, владеть землей – большая ответственность. Если бы я владел имением, арендаторы были бы счастливы и довольны, управляющих я нанял бы честных и справедливых, землю бы осушил, улучшил бы породу скота и все прочее.
– Красота, мастер Джонни. Хотела бы я, чтобы так и получилось.
– А если я скажу, что, быть может, в один прекрасный день имение достанется мне, как ты к этому отнесешься?
Сперва она решила, что я шучу, но, когда я вкратце рассказал о кодицилле и о моем родстве с семьей Момпессонов, поняла, что я говорю серьезно.
– Но, видишь ли, – заключил я, – чтобы эти надежды однажды осуществились, необходимо, как мне кажется, иметь копию записи о моем рождении.
Сьюки тут же достала необходимую сумму из кожаного сверточка и дала мне, заверив, что деньги принадлежат ей, а не Гарри. Пообещав вернуть их в многократном размере, я поспешил обратно в ризницу.
Мистер Эдваусон удивленно вскинул глаза и потянулся за париком.
– Честно говоря, молодой человек, я не рассчитывал снова вас увидеть. Что ж, поищу лист пергамента.
Он порылся в ближайшем из двух старых сундуков, но, не найдя ничего подходящего, подтащил поближе самый старый и извлек пачку документов и регистрационных книг. Наконец нашелся полупустой лист, и мистер Эдваусон отрезал от него нижнюю часть.
Очиняя перо, он произнес:
– Нам понадобится свидетель. Нельзя ли попросить вас, мастер Мелламфи, пока я тут занят, пойти поискать подручного церковного сторожа? Он во дворе, работает. Писать умеет только собственное имя, но этого достаточно. Церковный сторож болен, а то бы я послал за ним.
Когда я выходил, мистер Эдваусон прилежно копировал документ: голова его была склонена набок, под тем же углом, что и перо, докучный парик покоился рядом, на столе, наполовину высунутый язык словно бы управлял на расстоянии движениями пера. На кладбище, поодаль, я заметил высокую, но согбенную фигуру работника и направился к нему. Когда он обернулся, я с удивлением его узнал: плечи у него ссутулились, на лице добавилось складок, но это был мистер Пимлотт. В голову мне хлынули прежние подозрения, и я, не признавшись, что знаю его, обратился к нему как к незнакомому. Он рассматривал меня долго и пристально, однако узнал или нет – оставалось загадкой. Когда мистер Пимлотт понял, чего я хочу, он с неожиданной силой воткнул в землю лопату. Приглядевшись, я решил, что она как две капли воды похожа на ту самую, кротовую.
Следуя за мной, он внезапно проговорил:
– Я вас заметил еще раньше. С час назад. Вы разглядывали ту гробницу.
Я обернулся, он осклабился:
– Ну да, я с ходу вас узнал, мастер Мелламфи.
Я не отозвался, он тоже ничего не добавил, и только в ризнице, подписав документ, который показал ему клерк, он вдруг обратил внимание на старый сундук, сдвинутый с обычного места.
– Чудное дело, мистер Эдваусон. Вот эта роза на сундуке. Такие я видел прежде всего два раза. – Он повернулся ко мне: – Одна была на той самой гробнице.
– О какой гробнице вы говорите, мистер Пимлотт? – нетерпеливо спросил мистер Эдваусон.
– О той большой, под тисом.
Мистер Эдваусон, суетливо посыпавший пергамент промокательным песком, не обратил внимания на его слова.
– А вторая роза где была? – спросил я.
– Вот это как раз самое чудное. Она была на серебряной шкатулке вашей маменьки, мастер Мелламфи.
В его голосе слышалось странное торжество, и мне почудилось, что он намекает на свое участие во взломе и похищении шкатулки, поскольку ему вряд ли случалось бывать в комнате, где она хранилась.
Мистер Пимлотт вышел, а я взял копию у мистера Эдваусона, задумчиво на меня глядевшего. Я уплатил ему и спросил, не возьмется ли он передать Сьюки деньги, которые я вскоре для нее пришлю; он согласился.
– Мистер Эдваусон, – начал я. – Похоже, я могу оказать вам ответную услугу. Думается, молчать я не вправе: несколько лет назад, когда мистер Пимлотт служил у моей матери, наш дом был ограблен, и у меня есть все основания подозревать, что произошло это не без его участия.
– Да что вы говорите? – ужаснулся клерк. – Большое спасибо, мастер Мелламфи. Я буду помнить ваши слова.
Простившись с ним, я вернулся на кладбище; мистера Пимлотта уже не было видно. Разумеется, я направился к старинному склепу, вновь отодвинул плющ и найденным в траве камешком счистил немного мха. И точно: на центральной каменной плите показался выгравированный знакомый рисунок – видимо, его уже не первый год скрывала растительность. Но это была не одна четырех лепестковая роза, а пять, соединенных в узор, знакомый мне по лицевой стороне печати.
В хижине я отдал Сьюки копию, она бережно завернула ее в кусок мягкой кожи, вместе со своими накоплениями, и спрятала в соломе. Я хотел было поведать ей о встрече с мистером Пимлоттом и услышанном от него намеке, но подумал про Джоба и решил не будить печальные воспоминания.
Вечером, когда мы со Сьюки и детьми (тетушка пошла подежурить к больной соседке) сидели у очага и спокойно закусывали перед сном, в хижину вошел Гарри.
– Помнишь мастера Джонни? – нервно спросила его Сьюки.
Он взглянул на меня исподлобья:
– А, ну да. Помню-помню.
Усевшись перед огнем, он принялся есть, ожесточенно засовывая в рот полные ложки мучного заварного пудинга. Все молчали, пока Гарри не объявил вызывающе:
– На ночь я ухожу.
– Ох, Гарри, ради бога, не надо.
– Можно, я с тобой? – Джем облизал деревянную ложку.
Сьюки вздрогнула.
– Когда подрастешь и от тебя будет толк, – отрезал Гарри. Он поднялся: – Я пошел, мне нужно встретиться с другими в «Быке и глотке». Я возьму, Сьюки, шестипенсовик или два.
Сьюки глядела так виновато, что Гарри кинулся к тайнику, где лежали деньги. Найдя вместо монет лист пергаментной бумаги, он потребовал объяснения, а выслушав рассказ Сьюки, воскликнул:
– Ты не имела права. Это не только твои деньги, но и мои.
– Нет, Гарри, – мягко возразила она.
– И столько монет стоил этот кусок бумаги! – Гарри бросил на меня хмурый взгляд.
– Но, Гарри, ты сам не раз и не два повторял, что клочка бумаги хватило, чтобы отнять у нас общинные земли.
– Что верно, то верно. – Гарри, казалось, еще больше обозлился на Сьюки. – Тем более не нужно мешаться в такие дела. – Он смотрел на меня обличающим взором. – А говорила она вам, как Мампси заплатили за частный закон, который позволил им назначить их собственных уполномоченных, чтобы «честно все уладить»? Честно! В обмен на наши права мы всего только и получили, что кусок тощей земли в доброй миле отсюда; проку от нее не было, и пришлось продать ее за бесценок тем же Мампси.
Он подпрыгнул и пустился танцевать жигу, распевая мне в лицо:
Покаран будет тот злодей,
Кто стащит с выгона гусей.
Но тех, кто сгонит бедняка,
Закон спасет наверняка.
Дети вскочили с мест и пошли в пляс вокруг него, хлопая в ладоши и повторяя в такт фразы из песенки, меж тем как Сьюки тщетно пыталась их унять.
Тяжело дыша, Гарри застыл надо мной:
– Но хуже всего, что они не обрабатывают краденую землю, а пасут на ней скот, а потому большинство мужчин в округе сделались приходскими бедняками, а цена на рабочие руки упала ниже некуда. Я потерял место батрака в Мир-Бассетт оттого, что фермеру Тредголду куда дешевле было нанимать переходящего работника от прихода. А теперь я и сам переходящий работник. Смотритель торгует мной с аукциона, кто больше предложит, словно я черный раб какой-то. И стою я всего-то четыре или пять шиллингов в неделю.
– Это ужасно, – возмутился я. – Фермеры не должны быть такими жадными.
Гарри зло усмехнулся:
– Ну раз уж с других людей дерут налоги, чтобы заплатить работникам добавку к жалованью, то грех этим не воспользоваться. Я бы на их месте не упустил случая. По мне, так дают – бери, бьют – беги. – Помолчав, он с беспечной улыбкой продолжил: – Так я и делаю. Только нынче это ох как опасно, за пойманного в силок кролика можно схлопотать пожизненную ссылку.
– Не может быть!
Убрав с лица улыбку, Гарри зло спросил:
– Разве вы не знаете про нашего отца?
– Нет.
– Он попался на земле Мампси в капкан, приготовленный для людей. С раздробленной ногой пролежал ночь и большую часть дня. Будто лиса или крот какой. Ногу он потерял, а вдобавок его осудили и отправили на остров Норфолк, и он там умер от тюремной лихорадки.
Тут мне многое стало понятно, и я взволнованно обратился к Сьюки:
– Конечно! Так вот почему письмо шло к тебе так долго.
Она кивнула.
– Так не должно быть! – вскричал я.
– Мастер Джон мне рассказывал, – пояснила Сьюки, – как можно наладить жизнь, чтобы всем было хорошо.
Гарри фыркнул:
– Чушь собачья! Богачи хватают все, что могут, и бедняки вслед за ними. Мампси обкрадывают меня, а я обкрадываю их. Вся разница в том, что у них есть деньги на покупку законов.
– Мастер Джон говорит, все должны помогать друг другу, от этого каждому будет лучше.
– Будь он богатым, так бы не говорил.
– А может, и будет, – воскликнула Сьюки, прежде чем я успел ее остановить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99