Выйдя из кареты, мы направились в модный ресторан на Пэнтон-стрит, где мистера Момпессона, очевидно, знали, потому что обратились к нему по фамилии. Нас проводили наверх, в уединенную столовую залу, причем по манерам обслуживающего персонала я предположила, что заказ был сделан заранее (хотя как я могла об этом судить?). Вскоре на столе появились закуски, обилием и изысканностью превосходившие все, что мне прежде доводилось видеть. Я была осторожна и не пила ничего, кроме содовой; впрочем, за время ужина не было произнесено ни одного сколько-нибудь подозрительного слова.
Внезапно, когда на стол были поданы мороженое и оранжерейные фрукты, дверь распахнулась, и я вздрогнула: на пороге появился Том Момпессон. Одет он был в военную форму, так как совсем недавно был произведен в корнеты. Было заметно, что вечер он провел за пирушкой с сослуживцами.
Под обращенными на него взглядами он воскликнул:
– Пожрать уже, наверное, ничего не осталось?
– Здесь дамы, Том, – предостерег его брат.
– Вот так сюрприз! – Гарри смотрел на вошедшего с плохо скрытым отвращением.
– Дамы? – Младший мистер Момпессон, мигая, покосился на меня и миссис Первиенс. – Ну да, черт возьми, дамы! Хорошо устроился, старина. – Он обратился к Гарри: – Какого дьявола, что еще за сюрприз?
– Том, – твердо вмешался его брат. – Не стой столбом, как имя существительное, которому некуда приткнуться. – Он улыбнулся мне, словно помогая освоиться с новой обстановкой: – Грамматика еще не испарилась у меня из головы, да, мисс Квиллиам?
Шагнув вперед, Том наткнулся на стол и только после этого уселся. Гарри заметил:
– Больше грации, Том. Следуй совету Честерфилда, делай все в ритме менуэта.
– К черту менуэты. У нас, вояк, один ритм: ритм марша.
– Поздравляю вас с производством в чин, мистер Томас, – произнесла миссис Первиенс.
– Старина, – Гарри обвел взглядом стол, – можно ли надеяться, что тебя пошлют улаживать заварушку с Константинополем?
– Коне… Консент… Чтоб его! Где это, в Бирме? – спросил Том, опрокидывая стакан шампанского.
Другие джентльмены рассмеялись, и мистер Момпессон сказал мне:
– Думаю, мисс Квиллиам, вы могли бы поучить моего братца обращению с глобусом, это было бы полезно и ему, и быть может, нашей внешней политике. Хотя восполнить недостатки его образования – задача не из легких. Его последний наставник превосходно стрелял, но в грамоте, похоже, был не силен.
– Не обращайте на них внимания, мистер Томас, – вмешалась миссис Первиенс. – Они просто завидуют вам из-за вашего роскошного мундира.
– Мундир красивый, это верно, – кивнул Гарри и ехидно добавил: – А что, если мы пошлем его пугать турок?
– Отличная идея! – подхватил мистер Момпессон. – Целую армию. Набитую соломой, а под касками – деревяшки. Ручаюсь, турки не заметят подмены.
– Когда я представляю себе Англию под защитой армии томасов, – с комической торжественностью начал Гарри, – мне хочется сказать: Господи, спасибо Тебе за наш военный флот.
– О чем это вы? – зло буркнул мистер Томас Момпессон, наливая себе еще стакан. – Корчат из себя умников! Я вот рад, что я не такой умник, как вы.
– Будь уверен, я всей душой разделяю твои чувства.
– И все же, – проговорил брат злополучного корнета, – черт меня возьми, если я сам не тупею из одной только солидарности с тобою, Том.
– Ну, раз вы настроились шутки шутить, – мистер Томас Момпессон послал мне улыбку, – послушайте хорошенькую историйку – ее мне рассказал вчера Мастерсон в офицерской столовой. – Он рассмеялся. – Это про одного солдата из наших. То есть из двадцать пятого гусарского, – объяснил он мне.
– Надеюсь, она не оскорбит слух дам, – заметил Гарри.
– Да ну, в ней об одной даме речь и идет. Так вот, этот парень вроде на лицо красавчик. В батальоне Сондерсона. Или я уже об этом говорил? Они повидали виды в Баракпуре, когда там был мятеж, знаете? Так о чем это я? Ах да, твоему, Гарри, другу Памплину было бы интересно с ним познакомиться. Так или иначе, вроде бы… Ха-ха-ха.
Он зашелся в смехе, и брат оборвал его:
– Ну, что там дальше, недоумок?
– Он как будто понравился одной леди, богатой вдове из того города.
– Я предупреждал тебя, Том, – зло рявкнул брат. – А теперь попридержи язык.
– И она пригласила его на свидание, – продолжал корнет.
Я с огорчением заметила добродушную улыбку на лице миссис Первиенс. Мистер Момпессон, напротив, старался перекричать своего брата, но корнет упорствовал:
– Мастерсон спрашивает, что он оттуда принес, и тот, ей-ей, предъявляет ему банкноту в двадцать фунтов!
Он бешено захохотал, но внезапно умолк. Я не поднимала глаз, однако услышала его сердитый голос:
– Провались оно, что-то я не упомнил. Когда Мастерсон это рассказывал, я покатывался от смеха.
– В следующий раз, Том, приведи с собой кого-нибудь, чтобы стоял у тебя за спиной и смеялся над твоими шуточками. – Гарри встал и открыл дверь. – Слишком это для тебя тяжело, самому рассказывать и самому же смеяться.
– Убирайся, Том. – Брат поднял его на ноги. – Тебе не место в приличном обществе.
Под ругань и протесты брата мистер Момпессон вытолкал его в коридор и закрыл дверь.
Я уже думала только о том, как бы поскорее унести ноги, и едва заметила официанта, который как раз доставил мистеру Момпессону записку. Прочитав ее, он объявил, что в этом же заведении закусывает компания его друзей, знакомых также и с Гарри, и с миссис Первиенс; и они узнали его герб на карете, стоящей у дверей. Не успела я понять, что происходит, как оба джентльмена вышли – по их словам, поговорить с друзьями. Чуть позже миссис Первиенс извинилась и последовала за ними.
Оставшись одна, я облегченно вздохнула. Но тут же дверь открылась, и в комнату ввалился Томас Момпессон со словами:
– Вспомнил, вспомнил, черт возьми, в чем соль истории Мастерсона. Видите ли, он сказал парню, что речь идет о чести полка, и он должен принести доказательство…
Он осекся и обвел взглядом комнату.
– Как, мисси, они все ушли и оставили вас одну? Но мы ведь недурно проведем время с глазу на глаз, а? Ну, давай, чмокни меня в щечку.
Он шагнул ко мне, я поднялась, чтобы убежать, но он загораживал мне путь к двери.
– Еще шаг, мистер Момпессон, и я закричу, – предупредила я.
Он стоял, слегка покачиваясь, и глядел на меня удивленно.
– С чего бы это, девка? Дейви ни о чем таком меня не предупреждал.
– Как вы смеете! – крикнула я.
– Чтоб тебя! – Он шагнул ко мне.
Тут дверь открылась, и можешь представить себе мое облегчение, когда в комнату вошел мистер Момпессон. Оценив ситуацию с первого взгляда, он схватил брата за шиворот, выволок его из комнаты и запер за ним дверь.
Близкая к обмороку, я без сопротивления позволила мистеру Момпессону меня поддержать. Но беды мои на этом не кончились: спаситель обрушил на меня град поцелуев, и я поняла, что на смену одной опасности пришла другая, еще худшая. Он твердил, что страстно в меня влюбился, что не успокоится, пока я не буду ему принадлежать, и прочее в этом духе. Когда я возмутилась, он обвинил меня в кокетстве, сказал, что я старалась свести его с ума и это мне удалось, а теперь я не должна ничему удивляться. Короче, разговор принял такой оборот, к какому я совершенно не была готова: мистер Момпессон стал умолять меня о свидании. Когда я отказалась выслушивать подобные речи, он обвинил меня в криводушии и наконец грубо оскорбил, оценив мою честь звонкой монетой.
Чем более я сопротивлялась его желаниям, тем больше они разгорались, и, подумав о том, что нахожусь в запертой комнате наедине с бессовестным сластолюбцем, в доме, где женские крики о помощи не будут услышаны, я решилась действовать смело и защитить себя самой.
Не знаю, гордиться мне тем, что последовало далее, или стыдиться этого. Схватив со стола, за спиной моего преследователя, фруктовый нож, я стала ему угрожать. Он рассмеялся и протянул руку, чтобы отнять у меня нож. Сама не понимаю, как это случилось, и хотела я этого или нет, но, когда он схватил меня за руку, кончик ножа вонзился ему в кожу лица и проделал рану от брови до скулы. Тут же мистера Момпессона ослепило потоком крови, и ему пришлось меня выпустить. Мгновенно отперев дверь, я ринулась по коридору, вниз по лестнице и выскочила на улицу.
Не стану пересказывать оскорбления, которые пришлось мне услышать в этом сомнительном квартале. Великолепие, которое я наблюдала из окна кареты, обернулось совершенно другой стороной к молодой женщине, появившейся здесь пешком, без сопровождения и в недостаточно скромном для улицы наряде. Плечи мои были обнажены, потому что, спасаясь бегством, я не успела захватить с собой шаль моей дорогой Генриетты. В таком виде спрашивать дорогу значило нарываться на грязные выпады, и я блуждала кругами, вновь и вновь возвращаясь в водоворот порока, который крутится вокруг Лестер-Сквер. Как могла я принимать это место за что-то иное, кроме прибежища грехов! Перед моими глазами словно бы мелькали картины дурного сна: отчаянные или безразличные лица женщин в безвкусных нарядах, скопления карет на обочинах, курительные и кофейни, открытые всю ночь, факелы, горящие у входов, чтобы привлечь беспутных и потерявших стыд.
Наконец, сознавая иронию своего положения (искать убежища в логове врага) и опасаясь ареста (вдруг рана была серьезной), я добралась все же до дома на Брук-стрит. Но тут меня ожидала непредвиденная трудность: в доме было темно, и ночной сторож не услышал моего робкого стука (колотить в дверь сильнее я не решалась, чтобы не перебудить всех домочадцев). Карета – с мистером Момпессоном или без него – должна была уже вернуться; Джейкман, конечно, запер дверь и, по своему неизменному обыкновению, выпивший, заснул крепким сном в задней части дома. Через четверть часа я оставила попытки до него достучаться и направилась вокруг дома к конюшням; в доме конюха не виднелось ни огонька, как и в помещениях слуг над каретным сараем. Мне очень не хотелось будить слуг, чтобы потом они обо мне судачили, но я подумала о старшем кучере, мистере Фамфреде, добром человеке, на чью скромность можно положиться.
Я стучала в его дверь, пока он не сошел вниз в ночной сорочке и не впустил меня. Он никак не ожидал меня увидеть и объяснил, что, когда остальные члены компании покинули ресторан, мистер Момпессон уверил его, будто я отправилась домой одна в наемном экипаже. И все же, сказал он мне, ему это показалось подозрительным, тем более что у мистера Момпессона было порезано лицо – правда, заверил он, это была всего лишь царапина. Мистер Фамфред отвез домой миссис Первиенс и затем оставил обоих джентльменов в окрестностях Ковент-Гардена, где, как он предполагал, мистер Момпессон собирался заночевать в отеле «Хаммамз»; после этого мистер Фамфред вернулся на Брук-стрит, заверил ночного сторожа, что все участники прогулки благополучно развезены туда, куда захотели, и отправился спать.
Я не стала рассказывать о случившемся, но дала понять, что со мной плохо обошлись, и попросила никому не рассказывать об обстоятельствах моего прибытия. Мистер Фамфред намекнул, что, зная нравы молодого господина, ничему не удивляется, и дал требуемое обещание. (Должна добавить, что, насколько мне известно, он не нарушил слова.) Через заднюю дверь своего жилища он вывел меня во двор у прачечной, откуда можно было войти в дом через кухонную Дверь (на мое счастье, хотя и вопреки требованиям благоразумия, ее оставили открытой, чтобы прачкам, начинавшим работу рано утром, не понадобилось будить Джейкмана).
Эту ночь, как ты сама понимаешь, я тоже провела без сна: вспоминая вечерние приключения, я поняла, что стала жертвой, можно сказать, заговора. В дурных намерениях мистера Момпессона сомневаться не приходилось; братец его, при всей своей скотской натуре, мог быть обманут так же, как я, а вот о роли двух других участников компании оставалось лишь гадать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99