Из шатра калифа постепенно исчезла мебель, за ней последовали часы мистера Пентекоста, и наконец предметы одежды. Мистер Силверлайт оставался таким же нарядным, как прежде, но однажды, в конце того ужасного февраля, я, вернувшись домой, встретил его на лестнице; он шел вниз и бормотал что-то себе под нос, в незнакомом мне ветхом сюртуке и без галстука. Прежде я не видел его таким оборванцем и, надо сказать, не видел и потом.
На следующий день миссис Пичмент, двоих ее детей и мистера Пентекоста свалила жестокая лихорадка. Войдя тем вечером в шатер, я застал его в постели, с пылающим лицом он повторял в бреду: «Где Силверлайт?» Удивленный его отсутствием, я задал вопрос мистеру Пичменту. Честный малый отозвал меня в сторону и объяснил шепотом, что тот, наверное, скрылся под покровом темноты: утром его хватились, вещи его исчезли тоже, и с тех пор он не показывался.
Я не знал, что и подумать, а на следующий день запутался еще больше.
Вечером мы с мисс Квиллиам как могли позаботились о соседях. В конце следующего дня, вернувшись после почти бесплодного блуждания по улицам, я услышал на нашей площадке голос матушки, которая кричала на кого-то:
– Подите прочь! Мне с вами не о чем говорить!
У нашей двери стоял человек с большой собакой, которая, обнажив клыки, рычала на матушку; Джастис тем временем (я узнал старика-нищего) старался ее успокоить.
– Я всего лишь ищу мистера Пентекоста, – обернулся он, услышав мой голос.
Я успокоил матушку и уговорил ее уйти в комнату. Потом объяснил старику, что наш друг заболел.
– Оченно печально это слышать, – отозвался тот. – Мистер Пентекост подкармливал моего Вулфа, бедный пес и жив-то только по его милости. Много раз, когда у меня ничего для него не было, мистер Пентекост то колбасы ему сунет, то пирога со свининой.
Поскольку старый Джастис хотел видеть мистера Пентекоста, я постучался в соседнюю дверь и впустил его в комнату. К счастью, наш друг уже полностью пришел в себя, но меня удивило, что он, увидев моего спутника и перехватив мой взгляд, покраснел.
– Очень странно, что вы ничего не получили, – проговорил он, когда Джастис объяснил цель своего прихода. – Когда я понял, что заболеваю, я забеспокоился о вас – то есть, точнее, о Вулфе – и попросил Силверлайта отнести вам шиллинг на еду для собаки. Просто не представляю себе, что могло произойти.
Я осторожно сообщил, что приятель его оставил, но мистер Пентекост изумился еще больше.
– Ушел? – повторял он. – Как же так, бедняге без меня не прожить. Безнадежно доверчив, знаете. Дитя, да и только.
Старый Джастис задумался, потом спросил:
– Мистер Силверлайт? Тот самый джентльмен, который был с вами и молодым человеком, когда мы случайно встретились?
– Именно он.
Старик задумчиво покачал головой, собрался, как мне показалось, заговорить, но передумал.
– Вулф явно голоден. У меня еще остался шиллинг. – Мистер Пентекост, однако, смотрел не на Вулфа, а на его хозяина.
Джастис сначала отказывался, но сдался на уговоры и взял шиллинг для несчастного животного. Но через несколько минут он вернулся с мясными пирожками, которые захотел непременно разделить с мистером Пентекостом и собакой; я ушел, а они остались пировать на соломенном матрасе в углу шатра. Было непонятно, как относиться к происшедшему: имея все основания заподозрить моего друга га в неверности собственным принципам по поводу благотворительности, я не хотел все же менять свое мнение о нем к худшему.
Но вскоре мой ум заняли другие заботы. Когда я вошел в нашу комнату, матушка шагнула мне навстречу и взволнованно спросила:
– Сколько ты принес?
Я показал ей заработанные несколько пенсов, она схватила монеты и принялась надевать шляпку.
– У нас нет еды? – спросил я.
Она кивнула и поспешно вышла.
Вернувшись через несколько минут, она выглядела куда спокойней, не стала снимать шляпку и сразу опустилась на стул. Она не пошевельнулась, чтобы выложить на стол еду, и я ее упрекнул. Матушка не отвечала, я подошел к ней и удивился, не увидев покупок.
– Что ты сделала с деньгами?
Матушка улыбалась.
В голове у меня теснились подозрения, уже давно меня одолевавшие. Я приподнял руки матушки, лежавшие на коленях, и нашел то, чего ожидал. Пробка уже была распечатана.
– Давно ты это принимаешь? – спросил я.
– От него никакого вреда. – Она сонно улыбалась. – Хелен тоже принимает.
Тут вошла мисс Квиллиам.
– Это ваша работа, мисс Квиллиам? – Я поднял темно-зеленый пузырек.
– Вашей матушке я никогда этого не предлагала. – Мисс Квиллиам слегка покраснела. – Потому что сама попала в зависимость. Я спаслась только тем, что запоминала, сколько приняла гранов, и заставляла себя каждый день уменьшать дозу. – Она содрогнулась. – Ни за что бы не хотела того же для своих друзей.
– Когда я кашляю, это средство помогает мне заснуть, Джонни, и сны снятся хорошие.
– Тогда дай мне, – зло бросил я и вынул пробку. – Я тоже хочу посмотреть хорошие сны!
– Нет, – вскричала мисс Квиллиам, подбежала и отняла у меня пузырек. – От малых доз человек хорошо засыпает, дозы побольше вызывают странные видения, а совсем большие, если к ним привыкнуть, Джонни, это смертельный яд. Вот почему это средство называют лучшим другом бедняков. Оно отнимает жизнь, но не оставляет следов, за которые было бы стыдно перед друзьями.
Я взглянул на матушку: она задремала.
С головой, переполненной мыслями, я отправился в постель и долго не мог заснуть. Перед рассветом меня разбудил шум на лестничной площадке. Выглянув, я увидел мистера Пентекоста: все еще бледный и исхудавший после болезни, он стоял между двух мужчин в треуголках, с должностным атрибутом – серебряными жезлами, так хорошо мне знакомыми.
Увидев меня, он улыбнулся:
– Ну вот, мой юный друг, меня снова забирают во Флит.
Так он и раньше бывал заключенным во Флите!
– На каком основании? – спросил я.
Он смутился:
– Я, кажется, говорил вам, что за мной охотятся кредиторы. По правде, все несколько сложнее. Дело в том, что несколько лет назад я индоссировал вексель одного моего друга.
Это было откровенное признание в предательстве собственного принципа эгоистических интересов, и я покраснел от стыда за него.
– Осмелюсь предположить, мистер Пентекост, вы хотели бы знать, как мы, после стольких лет, умудрились вас отыскать, – дружелюбным тоном начал один из бейлифов.
– Нисколько, любезный приятель, нисколько, уверяю вас, – быстро перебил его мистер Пентекост, поймав мой любопытный взгляд.
Делать было нечего, и, к ужасу семейства Пичментов более того, всей лестницы, – ему дали лишь несколько минут, чтобы собрать скудные пожитки, а затем вывели на улицу, где ждал наемный экипаж.
В следующие недели, стоило мне отвлечься от собственных забот, как мои мысли обращались к мистеру Пентекосту. Через несколько месяцев к нему вновь явился старик-нищий и, узнав о судьбе своего покровителя, пришел в ужас.
– Как же, – покачал он головой, – слепой Джастис понял это, как только услышал его голос. Горбатого могила исправит, так ведь говорят?
Я отчасти догадывался, что он имел в виду, однако попросил объясниться, но он только покачал головой с печальной улыбкой и, шаркая ногами, стал спускаться по лестнице.
К середине марта зима наконец уступила место весне и торговля немного оживилась. Я знал, что подходит первый срок платить проценты и что матушка захочет собрать деньги. Так оно и оказалось, матушка, несмотря на мои протесты, стала морить себя голодом, чтобы отложить немного денег, и в назначенный срок явилась к ростовщику, который продлил ее квитанцию еще на месяц. Ту же операцию она смогла повторить в апреле и мае, но затем наше положение намного ухудшилось и стало ясно, что с медальоном придется попрощаться.
Я понял это в конце мая, когда мистер Пичмент предупредил нас, что сезон, начавшийся в неблагоприятных условиях, закончится, вероятно, раньше обычного. Он добавил, что главный мастер, на которого он работает, того и гляди из-за всего этого свернет свое дело. Я знал к тому же, что мистеру Пичменту и его жене приходится туго без заработка Дика, и еще они, из-за трудных времен, не смогли найти жильцов на место мистера Пентекоста и мистера Силверлайта.
За эти месяцы я не забыл старого друга и несколько раз ходил мимо христарадной решетки (это была железная решетка в стене на Флит-Маркет, где постоянно стоял кто-нибудь из заключенных и, приговаривая: «Вспомните, Христа ради, о бедных должниках», вымаливал подаяние), в надежде встретить там мистера Пентекоста, когда настанет его очередь. Но его все не было, и наконец я, набравшись храбрости, спросил о нем у находившегося там заключенного. Тому была знакома фамилия, и он сказал, что мистер Пентекост серьезно бол» ен и вряд ли выживет.
Наступала жара, и гнетущая атмосфера многострадальных улиц тяготила не меньше, чем январский туман. К концу июня матушка не сумела скопить денег, чтобы выплатить месячные проценты; она была очень огорчена, но я не разделял ее чувств.
Вечером двадцать второго числа, когда мы сидели у себя в почти полной темноте (свечи, даже сальные маканые, мы зажигали только во время работы), раздался стук и вошел ужасно расстроенный мистер Пичмент.
– Это конец, – объявил он. – У мастера нет больше для меня работы. И, как он говорит, никогда не будет.
Мы давно ожидали этого удара, но оттого нам не стало легче. Матушка вскрикнула, мисс Квиллиам взяла ее руку.
– Что будет с вами и вашей семьей? – спросила она мистера Пичмента.
– Мы все продадим и вернемся туда, откуда пришли.
Мисс Квиллиам налила матушке и себе какое-то питье из глиняного кувшина.
– Не выпьете ли с нами? – предложила она мистеру Пичменту.
Тот слегка вздрогнул:
– Спасибо, нет. Не обижайтесь, но я видел, что сделалось от этого с моим отцом.
– Зачем вам нужно вернуться? – спросила матушка.
– Неужто не знаете? Как же, ни один попечитель ни в одном из лондонских приходов не выпишет вам ордер в работный дом, если у вас нет права на жительство. Они отправят вас в ваш собственный приход. Так что мы вернемся в Дансфорд, откуда уехали три года назад, потому что там не было работы.
Вскоре он ушел, и мы некоторое время молча сидели в темноте. Потом из мрака донесся матушкин голос:
– Что с нами будет?
– Не знаю. – Мисс Квиллиам налила себе и матушке щедрую порцию джина.
– Дорогая Хелен, нет ли у тебя друзей, к кому ты могла бы обратиться? – спросила матушка.
Таких, которых я бы решилась попросить о помощи, – нет. Но что касается тебя и Джонни, помнится, ты говорила мне однажды, что через мужа имела законное право на жительство в Лондоне.
Я удивился и обратил взгляд к матушке.
– Я не решусь туда пойти. Это слишком опасно.
– Почему? – спросил я, но она только тряхнула головой.
– Дорогая, по-моему, у вас нет выбора, – мягко заметила мисс Квиллиам.
– На что это похоже? – шепнула матушка.
– Вас будут кормить и одевать. Давать будут жидкую овсянку – ее там называют «размазня», – а по воскресеньям, скорее всего, немного мяса. Одежда – платье нищенки со значком прихода. Посадят щипать паклю, работа неприятная, тяжелая, но не настолько, чтобы надорваться.
– Нас разлучат?
– Вы будете находиться в одном и том же доме и сможете разговаривать через решетку несколько минут в неделю. Но через какое-то время они, скорее всего, постараются найти мастера в другом приходе и отдать Джонни в ученики – тогда, если с ним что-нибудь случится, за его содержание будет отвечать другой приход.
Слушая ее, я припомнил работный дом, где побывал по поручению Избистера, и стоявший там грохот – от топчака, как я понял только недавно.
После недолгого молчания матушка отняла ладони от лица и сказала:
– Тогда, наверное, быть по сему. – Потом спросила: – А что же ты, Хелен?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
На следующий день миссис Пичмент, двоих ее детей и мистера Пентекоста свалила жестокая лихорадка. Войдя тем вечером в шатер, я застал его в постели, с пылающим лицом он повторял в бреду: «Где Силверлайт?» Удивленный его отсутствием, я задал вопрос мистеру Пичменту. Честный малый отозвал меня в сторону и объяснил шепотом, что тот, наверное, скрылся под покровом темноты: утром его хватились, вещи его исчезли тоже, и с тех пор он не показывался.
Я не знал, что и подумать, а на следующий день запутался еще больше.
Вечером мы с мисс Квиллиам как могли позаботились о соседях. В конце следующего дня, вернувшись после почти бесплодного блуждания по улицам, я услышал на нашей площадке голос матушки, которая кричала на кого-то:
– Подите прочь! Мне с вами не о чем говорить!
У нашей двери стоял человек с большой собакой, которая, обнажив клыки, рычала на матушку; Джастис тем временем (я узнал старика-нищего) старался ее успокоить.
– Я всего лишь ищу мистера Пентекоста, – обернулся он, услышав мой голос.
Я успокоил матушку и уговорил ее уйти в комнату. Потом объяснил старику, что наш друг заболел.
– Оченно печально это слышать, – отозвался тот. – Мистер Пентекост подкармливал моего Вулфа, бедный пес и жив-то только по его милости. Много раз, когда у меня ничего для него не было, мистер Пентекост то колбасы ему сунет, то пирога со свининой.
Поскольку старый Джастис хотел видеть мистера Пентекоста, я постучался в соседнюю дверь и впустил его в комнату. К счастью, наш друг уже полностью пришел в себя, но меня удивило, что он, увидев моего спутника и перехватив мой взгляд, покраснел.
– Очень странно, что вы ничего не получили, – проговорил он, когда Джастис объяснил цель своего прихода. – Когда я понял, что заболеваю, я забеспокоился о вас – то есть, точнее, о Вулфе – и попросил Силверлайта отнести вам шиллинг на еду для собаки. Просто не представляю себе, что могло произойти.
Я осторожно сообщил, что приятель его оставил, но мистер Пентекост изумился еще больше.
– Ушел? – повторял он. – Как же так, бедняге без меня не прожить. Безнадежно доверчив, знаете. Дитя, да и только.
Старый Джастис задумался, потом спросил:
– Мистер Силверлайт? Тот самый джентльмен, который был с вами и молодым человеком, когда мы случайно встретились?
– Именно он.
Старик задумчиво покачал головой, собрался, как мне показалось, заговорить, но передумал.
– Вулф явно голоден. У меня еще остался шиллинг. – Мистер Пентекост, однако, смотрел не на Вулфа, а на его хозяина.
Джастис сначала отказывался, но сдался на уговоры и взял шиллинг для несчастного животного. Но через несколько минут он вернулся с мясными пирожками, которые захотел непременно разделить с мистером Пентекостом и собакой; я ушел, а они остались пировать на соломенном матрасе в углу шатра. Было непонятно, как относиться к происшедшему: имея все основания заподозрить моего друга га в неверности собственным принципам по поводу благотворительности, я не хотел все же менять свое мнение о нем к худшему.
Но вскоре мой ум заняли другие заботы. Когда я вошел в нашу комнату, матушка шагнула мне навстречу и взволнованно спросила:
– Сколько ты принес?
Я показал ей заработанные несколько пенсов, она схватила монеты и принялась надевать шляпку.
– У нас нет еды? – спросил я.
Она кивнула и поспешно вышла.
Вернувшись через несколько минут, она выглядела куда спокойней, не стала снимать шляпку и сразу опустилась на стул. Она не пошевельнулась, чтобы выложить на стол еду, и я ее упрекнул. Матушка не отвечала, я подошел к ней и удивился, не увидев покупок.
– Что ты сделала с деньгами?
Матушка улыбалась.
В голове у меня теснились подозрения, уже давно меня одолевавшие. Я приподнял руки матушки, лежавшие на коленях, и нашел то, чего ожидал. Пробка уже была распечатана.
– Давно ты это принимаешь? – спросил я.
– От него никакого вреда. – Она сонно улыбалась. – Хелен тоже принимает.
Тут вошла мисс Квиллиам.
– Это ваша работа, мисс Квиллиам? – Я поднял темно-зеленый пузырек.
– Вашей матушке я никогда этого не предлагала. – Мисс Квиллиам слегка покраснела. – Потому что сама попала в зависимость. Я спаслась только тем, что запоминала, сколько приняла гранов, и заставляла себя каждый день уменьшать дозу. – Она содрогнулась. – Ни за что бы не хотела того же для своих друзей.
– Когда я кашляю, это средство помогает мне заснуть, Джонни, и сны снятся хорошие.
– Тогда дай мне, – зло бросил я и вынул пробку. – Я тоже хочу посмотреть хорошие сны!
– Нет, – вскричала мисс Квиллиам, подбежала и отняла у меня пузырек. – От малых доз человек хорошо засыпает, дозы побольше вызывают странные видения, а совсем большие, если к ним привыкнуть, Джонни, это смертельный яд. Вот почему это средство называют лучшим другом бедняков. Оно отнимает жизнь, но не оставляет следов, за которые было бы стыдно перед друзьями.
Я взглянул на матушку: она задремала.
С головой, переполненной мыслями, я отправился в постель и долго не мог заснуть. Перед рассветом меня разбудил шум на лестничной площадке. Выглянув, я увидел мистера Пентекоста: все еще бледный и исхудавший после болезни, он стоял между двух мужчин в треуголках, с должностным атрибутом – серебряными жезлами, так хорошо мне знакомыми.
Увидев меня, он улыбнулся:
– Ну вот, мой юный друг, меня снова забирают во Флит.
Так он и раньше бывал заключенным во Флите!
– На каком основании? – спросил я.
Он смутился:
– Я, кажется, говорил вам, что за мной охотятся кредиторы. По правде, все несколько сложнее. Дело в том, что несколько лет назад я индоссировал вексель одного моего друга.
Это было откровенное признание в предательстве собственного принципа эгоистических интересов, и я покраснел от стыда за него.
– Осмелюсь предположить, мистер Пентекост, вы хотели бы знать, как мы, после стольких лет, умудрились вас отыскать, – дружелюбным тоном начал один из бейлифов.
– Нисколько, любезный приятель, нисколько, уверяю вас, – быстро перебил его мистер Пентекост, поймав мой любопытный взгляд.
Делать было нечего, и, к ужасу семейства Пичментов более того, всей лестницы, – ему дали лишь несколько минут, чтобы собрать скудные пожитки, а затем вывели на улицу, где ждал наемный экипаж.
В следующие недели, стоило мне отвлечься от собственных забот, как мои мысли обращались к мистеру Пентекосту. Через несколько месяцев к нему вновь явился старик-нищий и, узнав о судьбе своего покровителя, пришел в ужас.
– Как же, – покачал он головой, – слепой Джастис понял это, как только услышал его голос. Горбатого могила исправит, так ведь говорят?
Я отчасти догадывался, что он имел в виду, однако попросил объясниться, но он только покачал головой с печальной улыбкой и, шаркая ногами, стал спускаться по лестнице.
К середине марта зима наконец уступила место весне и торговля немного оживилась. Я знал, что подходит первый срок платить проценты и что матушка захочет собрать деньги. Так оно и оказалось, матушка, несмотря на мои протесты, стала морить себя голодом, чтобы отложить немного денег, и в назначенный срок явилась к ростовщику, который продлил ее квитанцию еще на месяц. Ту же операцию она смогла повторить в апреле и мае, но затем наше положение намного ухудшилось и стало ясно, что с медальоном придется попрощаться.
Я понял это в конце мая, когда мистер Пичмент предупредил нас, что сезон, начавшийся в неблагоприятных условиях, закончится, вероятно, раньше обычного. Он добавил, что главный мастер, на которого он работает, того и гляди из-за всего этого свернет свое дело. Я знал к тому же, что мистеру Пичменту и его жене приходится туго без заработка Дика, и еще они, из-за трудных времен, не смогли найти жильцов на место мистера Пентекоста и мистера Силверлайта.
За эти месяцы я не забыл старого друга и несколько раз ходил мимо христарадной решетки (это была железная решетка в стене на Флит-Маркет, где постоянно стоял кто-нибудь из заключенных и, приговаривая: «Вспомните, Христа ради, о бедных должниках», вымаливал подаяние), в надежде встретить там мистера Пентекоста, когда настанет его очередь. Но его все не было, и наконец я, набравшись храбрости, спросил о нем у находившегося там заключенного. Тому была знакома фамилия, и он сказал, что мистер Пентекост серьезно бол» ен и вряд ли выживет.
Наступала жара, и гнетущая атмосфера многострадальных улиц тяготила не меньше, чем январский туман. К концу июня матушка не сумела скопить денег, чтобы выплатить месячные проценты; она была очень огорчена, но я не разделял ее чувств.
Вечером двадцать второго числа, когда мы сидели у себя в почти полной темноте (свечи, даже сальные маканые, мы зажигали только во время работы), раздался стук и вошел ужасно расстроенный мистер Пичмент.
– Это конец, – объявил он. – У мастера нет больше для меня работы. И, как он говорит, никогда не будет.
Мы давно ожидали этого удара, но оттого нам не стало легче. Матушка вскрикнула, мисс Квиллиам взяла ее руку.
– Что будет с вами и вашей семьей? – спросила она мистера Пичмента.
– Мы все продадим и вернемся туда, откуда пришли.
Мисс Квиллиам налила матушке и себе какое-то питье из глиняного кувшина.
– Не выпьете ли с нами? – предложила она мистеру Пичменту.
Тот слегка вздрогнул:
– Спасибо, нет. Не обижайтесь, но я видел, что сделалось от этого с моим отцом.
– Зачем вам нужно вернуться? – спросила матушка.
– Неужто не знаете? Как же, ни один попечитель ни в одном из лондонских приходов не выпишет вам ордер в работный дом, если у вас нет права на жительство. Они отправят вас в ваш собственный приход. Так что мы вернемся в Дансфорд, откуда уехали три года назад, потому что там не было работы.
Вскоре он ушел, и мы некоторое время молча сидели в темноте. Потом из мрака донесся матушкин голос:
– Что с нами будет?
– Не знаю. – Мисс Квиллиам налила себе и матушке щедрую порцию джина.
– Дорогая Хелен, нет ли у тебя друзей, к кому ты могла бы обратиться? – спросила матушка.
Таких, которых я бы решилась попросить о помощи, – нет. Но что касается тебя и Джонни, помнится, ты говорила мне однажды, что через мужа имела законное право на жительство в Лондоне.
Я удивился и обратил взгляд к матушке.
– Я не решусь туда пойти. Это слишком опасно.
– Почему? – спросил я, но она только тряхнула головой.
– Дорогая, по-моему, у вас нет выбора, – мягко заметила мисс Квиллиам.
– На что это похоже? – шепнула матушка.
– Вас будут кормить и одевать. Давать будут жидкую овсянку – ее там называют «размазня», – а по воскресеньям, скорее всего, немного мяса. Одежда – платье нищенки со значком прихода. Посадят щипать паклю, работа неприятная, тяжелая, но не настолько, чтобы надорваться.
– Нас разлучат?
– Вы будете находиться в одном и том же доме и сможете разговаривать через решетку несколько минут в неделю. Но через какое-то время они, скорее всего, постараются найти мастера в другом приходе и отдать Джонни в ученики – тогда, если с ним что-нибудь случится, за его содержание будет отвечать другой приход.
Слушая ее, я припомнил работный дом, где побывал по поручению Избистера, и стоявший там грохот – от топчака, как я понял только недавно.
После недолгого молчания матушка отняла ладони от лица и сказала:
– Тогда, наверное, быть по сему. – Потом спросила: – А что же ты, Хелен?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99