Папочка говорил, что раз
он убивает крыс, то убьет и меня... ПОЖААААЛУЙСТА!
Ник заметил, что до сих пор держит в руках бутылочку "Пепто-Бисмола".
Он отбросил ее в сторону и показал Тому свои пустые ладони. Понос будет
просто идти своим чередом. Спасибо тебе, Джули.
Громко плача. Том сошел по ступенькам с крыльца.
- Простите меня, - повторял он снова и снова. - Простите меня. Том
Каллен просит прощения.
Вдвоем они вернулись на Главную улицу... и застыли от удивления. Оба
велосипеда были перевернуты. Шины были изрезаны. Содержимое их рюкзаков
было разбросано от одной стороны улицы до другой.
И в тот момент что-то на огромной скорости пронеслось мимо лица Ника.
Том взвизгнул и пустился в бегство. На мгновение Ник был озадачен. Он стал
оглядываться и случайно посмотрел как раз в том направлении, где сверкнула
вспышка второго выстрела. Стреляли из окна второго этажа местного отеля.
Нечто похожее на быструю швейную иглу, дернуло ткань воротника его
рубашки.
Он повернулся и побежал вслед за Томом.
Он не мог знать, стреляла ли Джули еще. Но он точно знал, что когда
он догнал Тома, никто из них не был ранен. По крайней мере, мы отделались
от этого бесенка, - подумал он, но это оказалось верно лишь отчасти.

Ночь они провели в амбаре в трех милях к северу от Пратта. Том
постоянно просыпался от кошмарных снов, а потом будил Ника, чтобы тот
успокоил его. Около одиннадцати часов следующего утра они добрались до
Юки, и раздобыли два хороших велосипеда в магазине под названием
"Спортивный и велосипедный мир".
Ник, наконец-то начавший оправляться от встречи с Джули, подумал, что
они могут закончить свою экипировку в Грейт Бенде, где они должны
оказаться никак не позднее четырнадцатого.
Но в четверть третьего дня, двенадцатого июля, в зеркале заднего
обзора, укрепленном на левой стороне руля, он заметил какое-то сверкание.
Он остановился (Том, который ехал вслед за ним, считая ворон, врезался ему
в ногу, но Ник едва ли почувствовал это) и оглянулся через плечо.
Сверкание, которое появилось над холмом прямо у них за спиной, словно
дневная звезда, ослепило и обрадовало его глаз - он с трудом верил себе.
Это был "Шевроле"-пикап древней модели, старое доброе детройтское железо
на колесах. Он медленно ехал, закладывая виражи с одной линии шоссе N_281
на другую, пробираясь сквозь россыпь неподвижных автомобилей.
"Шевроле" выехал на обочину (Том бешено махал руками, в то время как
Ник замер на велосипеде, уперев ноги в землю) и остановился рядом с ними.
Последнее, что успел подумать Ник перед тем, как появилась голова
водителя, была мысль о том, что за рулем окажется Джули Лори, улыбающаяся
своей злобной, ликующей улыбкой. В руке у нее будет оружие, из которого
она уже пыталась убить их раньше, и нет никаких шансов, что она
промахнется с такого близкого расстояния. Вся злоба ада не сравнится с
ненавистью женщины.
Но появившееся лицо принадлежало человеку лет сорока, на котором была
надета соломенная шляпа с лихо воткнутым за бархатную синюю ленту пером.
Когда он улыбнулся, лицо его покрылось сетью добродушных морщинок.
А сказал он следующее:
- Иисус Христос на пирушке, рад ли я встретить вас, ребята? Думаю,
что рад. Залезайте сюда, и давайте разберемся, куда мы направляемся.
Так Ник и Том повстречались с Ральфом Брентнером.

41
Он упал и ударился головой.
Мир нырнул в черноту и появился вновь, разбитый на яркие фрагменты.
Он ощупал висок, и рука оказалась покрыта тонкой пленкой крови. Не имеет
значения. Что такое упасть и удариться головой, когда последнюю неделю ни
одна ночь не прошла без кошмаров, и удачными ночами можно было считать те,
когда крик застревал у него посередине глотки? Если в голос закричишь во
сне и проснешься от _э_т_о_г_о_, то испугаешь себя еще сильнее.
Ему снилось, что он опять в туннеле Линкольна. Кто-то шел позади
него, но во сне это была не Рита. Это был дьявол, и он подкрадывался к
Ларри с застывшей на лице темной усмешкой. Черный человек не был ожившим
мертвецом; он был хуже, чем оживший мертвец. Ларри бежал, объятый
медленной, тинистой паникой, свойственной кошмарам. Он спотыкался о
невидимые трупы, смотревшие на него стеклянными глазами чучел из склепов
своих машин. Он бежал, но какой был в этом толк, когда черный человек мог
видеть в темноте? А спустя какое-то время темный человек начинал напевать:
"Пошли, Ларри, пошли, мы будем вмеээээээсте, Ларри..."
Он начинал ощущать дыхание черного человека у себя на плече, и в этот
момент он с усилием выбирался из сна, а крик либо застревал у него в
глотке, как горячая кость, либо вырывался у него изо рта так, что можно
было разбудить мертвых.
В дневное время видение темного человека исчезало. Он работал
исключительно в ночную смену. А днями над ним приходило работать
Одиночество, вгрызаясь в его мозг острыми зубами какого-то неутомимого
грызуна - крысы, а может быть, ласки. Днями он думал о Рите. Снова и снова
в своем сознании он снова и снова переворачивал ее и видел эти
глаза-щелки, похожие на глаза животного, умершего от удивления и боли, и
этот рот, который он когда-то целовал, забитый теперь застоявшейся зеленой
рвотой. Она умерла с такой легкостью, ночью, В ТОМ ЖЕ САМОМ ПОГАНОМ
СПАЛЬНОМ МЕШКЕ, а теперь он...
Ну что сказать, сходил с ума. Именно так и было, разве не так? Именно
это с ним и происходило. Он сходил с ума.
- Сумасшедший, - простонал он. - Господи, я становлюсь сумасшедшим.
Уцелевшая рациональная часть его сознания подтверждала, что,
возможно, это так и есть, но в данный момент страдал он не от этого, а от
теплового удара. После того, что произошло с Ритой, он уже был не в
состоянии ехать на мотоцикле. Перед ним постоянно маячило видение
собственной плоти, размазанной по всему шоссе. В конце концов он отправил
мотоцикл в канаву. С тех пор он шел пешком - как долго? четыре дня?
восемь? девять? Он не знал. После десяти часов утра температура поднялась
выше девяносто градусов по Фаренгейту, сейчас было почти четыре, солнце
било ему прямо в спину, а шляпы на нем не было.
Ларри потерял много веса и сейчас балансировал на тонкой
метафорической (или метаболической?) грани между худобой и истощением. У
него отросла борода. Глаза его глубоко запали и сверкали в глазницах,
словно маленькие затравленные зверьки, попавшиеся в рядом расставленные
ловушки.
- Сумасшедший, - простонал он снова. Безнадежное отчаяние своего
собственного скулящего стона испугало его. Неужели дела зашли так далеко?
Когда-то существовал Ларри Андервуд, записавший пластинку, имевшую
неплохой успех, человек, у которого были фантазии о том, что он станет
Элтоном Джоном своего времени... а теперь этот парень превратился в
разбитое создание, ползущее по черному покрытию шоссе N_9 где-то на
юго-востоке Нью-Хемпшира. Тот другой Ларри Андервуд не мог иметь никакого
отношения к этому ползучему скату... к этому...
Он попытался подняться и не смог.
- Ой, это так смешно, - сказал он вслух, наполовину смеясь,
наполовину плача.
Через дорогу на холме в двух сотнях ярдов, сверкая словно прекрасный
мираж, стояла на отшибе белая новоанглийская ферма. Ее обшивка и отделка
были зеленого цвета, крыша была покрыта зеленой дранкой. С холма сбегала
зеленая лужайка, которая только-только начала зарастать травой. У подножия
холма тек небольшой ручей. Ларри мог слышать завораживающий звук его
веселого журчания. Вдоль него извивалась каменная стена, возможно,
служившая границей частного владения, а над ней на приличном расстоянии
друг от друга нависали огромные, тенистые вязы. Он доползет дотуда и
просто посидит немного в тени - вот что он сделает. А когда он более
спокойно сможет взглянуть на... на положение дел вообще... он встанет на
ноги, спустится к ручью, попьет воды и умоется. Может быть, от него плохо
пахнет. Однако, кому какое дело? Кто будет нюхать его теперь, когда Риты
нет на свете?
Интересно, она до сих пор лежит в палатке? Тело ее распухает?
Привлекает мух? Ну а где ей еще быть? Играть в гольф в Палм Спрингс вместе
с Бобом Хоупом?
Боже мой, это ужасно, - прошептал он и пополз через дорогу.
В тени было градусов на пятнадцать прохладнее, и Ларри испустил
длинный вздох удовольствия и облегчения. Он потрогал рукой обожженный
солнцем затылок и отдернул ее, зашипев от боли.
- Парень, ты болен, - сказал он себе и прислонился головой к
шероховатому стволу вяза. Он закрыл глаза. Испещренная солнечными бликами
тень образовала на внутренней стороне его век движущиеся красно-черные
узоры. Веселое журчание воды было приятным и успокаивающим. Через минутку
он пойдет к ручью, попьет воды и умоется. Через одну минутку.
Он задремал.
Густые кусты, растущие вдоль ручья, зашуршали. Из листвы вынырнул
мальчик. Ему было лет тринадцать, а возможно, и десять. Для своего
возраста он был довольно высоким. На нем были только шорты. Тело его было
очень загорелым, почти черным, и лишь повыше талии шла странная белая
полоска. В правой руке он держал нож для разделки мяса. Лезвие было длиною
в фут, и кончик его был зазубрен. Оно жарко сияло на солнце.
Мягко, слегка пригнувшись, он подкрался к Ларри. Глаза его были
зеленовато-голубого цвета, цвета морской воды. Уголки их слегка
поднимались вверх, придавая ему что-то китайское. Смотрели они свирепо,
безо всякого выражения. Он поднял нож.
Мягкий, но твердый женский голос сказал:
- Нет.
Он обернулся, склонив голову набок и прислушиваясь. Во взгляде его
одновременно сквозили вопрос и разочарование.
- Мы будем наблюдать за ним, - сказал женский голос.
Мальчик помедлил переводя взгляд с ножа на Ларри и опять на нож с
откровенно кровожадным выражением, а потом вернулся тем же путем, что и
пришел.
Ларри продолжал спать.

Когда он проснулся, первое, что он ощутил, было хорошее самочувствие.
Вторым его ощущением был голод. Третьим стало впечатление, что с солнцем
что-то неладно - оно продвинулось по небу в обратном направлении.
Четвертым было желание, простите за выражение, поссать, как скаковая
лошадь.
Вставая и прислушиваясь к восхитительному потрескиванию сухожилий, он
понял, что не просто вздремнул, а проспал целую ночь. Он взглянул на часы
и понял причину солнечной аномалии. Было двадцать минут десятого утра.
Голоден. В большом белом доме наверняка окажется какая-нибудь еда.
Консервированный суп, а может быть, солонина. В животе у него заурчало.
Прежде чем отправиться в дом, он разделся, встал на колени перед
ручьем и стал брызгать на себя водой. Он заметил, насколько костлявым
стало его тело. Потом он встал, вытерся рубашкой и снова натянул брюки.
Пара камней поднимала свои влажные черные спины над ручьем, и он перешел
по ним на другой берег.
На полпути к дому в голове у него всплыла мысль, словно пузырь,
который поднялся на поверхность и лопнул. Произошло это непреднамеренно,
но следствия этой мысли заставили его замереть на месте.
А мысль была следующая: "Почему ты не ехал на велосипеде?"
Он стоял посередине лужайки, пораженный ее простотой. Он шел пешком с
тех пор, как отправил "Харли" в канаву. А ведь он мог крутить педали и,
возможно, уже оказаться на побережье, выбирая себе подходящий коттедж и
заготовляя запасы продовольствия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136