Фримантлы поселились в Небраске после того, как перестали быть
рабами. Эбби, последний ребенок в семье, родилась прямо здесь, в их новом
доме в Хемингфорд Хоуме. Ее отец взял верх и над теми, кто не хотел ничего
покупать у негров, и над теми, кто не хотел им ничего продавать. Он купил
участок земли немного в стороне, чтобы не встревожить тех, кто твердил о
нашествии черномазых ублюдков. Он был первым человеком в округе Полк,
который применил севооборот и химические удобрения. В марте 1902 года Гэри
Сайтс пришел к ним домой сообщить, что Джона Фримантла приняли в
ассоциацию фермеров. Он был первым чернокожим во всей Небраске, принятым в
ассоциацию.
И понемногу соседи стали относиться к нему неплохо. Не все, конечно,
не такие бешеные, как Бен Конвей со своим единоутробным братом, не
Арнольдсы и не Диконы, но остальные стали смотреть на него иначе. В 1903
году они обедали у Гэри Сайтса со всей его семьей, прямо в гостиной, как
белые люди.
А в 1902 году Абагейл играла на гитаре в зале фермерской ассоциации,
причем не на негритянском концерте, а на настоящем показательном концерте
для белых, который устраивался в конце года. Ее мать была категорически
против. Это был один из тех немногих случаев, когда она открыто выступила
против отца в присутствии детей (правда, дети к тому времени весьма и
весьма приблизились к среднему возрасту, да и у самого Джона волосы почти
полностью поседели).
- Я знаю, как это было, - сказала она в слезах. - Ты, Сайтс и этот
Фрэнк Феннер вместе все это придумали. С них спроса нет, Джон Фримантл, но
у тебя-то что в голове творится? Они же белые. Ты можешь говорить с ними о
пахоте на заднем дворе. Ты даже можешь попить с ними пива, если Нейт
Джексон пустит тебя в свой салун. Прекрасно! Никто лучше меня не знает,
что тебе пришлось вынести за последние годы. Я знаю, что тебе приходилось
улыбаться, когда внутри тебя все горело. Но сейчас речь идет о другом!
Речь идет о твоей собственной дочери! Что ты скажешь, если она поднимется
на сцену в своем хорошеньком белом платьице, а они станут смеяться над
ней? Что ты будешь делать, если они станут швырять в нее гнилые помидоры?
И что ты ответишь ей, если она подойдет к тебе, испачканная с ног до
головы в этих помидорах, и спросит: "Почему, папочка? Почему они это
сделали и почему ты позволил им это сделать?"
- Ну, Ребекка, - ответил Джон, - мне кажется, мы должны предоставить
это ей и Дэвиду.
Дэвид был ее первым мужем. В 1902 году Абагейл Фримантл превратилась
в Абагейл Троттс. Дэвид Троттс был чернокожим батраком.
Итак, 27 декабря 1902 года, уже три месяца беременная своим
первенцем, она поднялась на сцену зала фермерской ассоциации в окружении
мертвой тишины, которая воцарилась вокруг, после того как ведущий объявил
ее имя.
Она стояла в этой вязкой тишине, зная, как выглядит ее черное лицо
над новым белым платьем, сердце ее бешено стучало, и она думала: Я забыла
все слова, все до одного, я обещала папочке, что ни за что не заплачу, но
Бен Конвей завопит ЧЕРНОМАЗАЯ, и тогда, наверное, я заплачу. Господи, и
зачем я во все это ввязалась? Мама была права, я слишком высоко
вознеслась, и я заплачу за это.
Зал был полон белыми пятнами лиц, напряженно уставившихся на нее. Не
было ни одного свободного кресла, а в самом конце зала стояло два ряда
тех, кому не хватило места. Керосиновые лампы освещали зал неровным
пламенем. Красные бархатные занавески были подвязаны золотыми шнурками.
И она подумала: Меня зовут Абагейл Фримантл Троттс, я хорошо играю и
хорошо пою; я знаю это не с чужих слов.
И она запела "Старый шершавый крест", тихо наигрывая мелодию на
гитаре. Потом она более энергично исполнила "Как я люблю своего Иисуса", а
затем уже в полную силу сыграла "Пикник в Джорджии". Люди в зале, раньше
сидевшие абсолютно неподвижно, начали раскачиваться почти что против своей
воли. Некоторые улыбались и хлопали себя по коленкам.
Она спела подборку песен Гражданской войны: "Когда Джонни марширует
домой", "Поход через Джорджию" и "Арахисовые орешки" (во время последней
песни в зале заулыбались; многим из зрителей, бывшим ветеранам
республиканской армии, не раз приходилось есть на службе один арахис). Она
закончила "Возвращением на старую стоянку", и после того, как последний
аккорд растворился в тишине, она подумала: Ну а теперь, если вам
приспичило бросить в меня ваши помидоры или что там у вас припасено, то
прошу вас начинать. Я играла и пела так хорошо, как никогда в жизни, и это
на самом деле было прекрасно.
Когда последний аккорд растворился в тишине, в зале на один долгий,
почти волшебный миг воцарилось полное молчание, словно люди, сидевшие в
креслах и стоявшие в конце зала унеслись куда-то далеко, так далеко, что
сразу не найти дороги обратно. Потом разразились аплодисменты и нахлынули
на нее продолжительной, непрерывной волной, от которой она покраснела и
почувствовала себя смущенной. Ей стало жарко, и мурашки побежали у нее по
телу. Она увидела свою мать, которая плакала, не скрывая этого, и своего
отца, и Дэвида, который глядел на нее сияющими глазами.
Тогда она попыталась уйти со сцены, но повсюду раздались крики "Бис!
Бис!", и с улыбкой она сыграла "Кто-то копал мою картошку". Песенка была
совсем чуть-чуть непристойной, но она решила, что может себе это
позволить. В конце концов она была замужней женщиной.
Кто-то копал мою картошку
И оставил ее у меня в закромах
И в беде оказалась невинная крошка
А приятель ее пропадает в бегах.
Там было еще шесть подобных куплетов (а некоторые даже еще
позабористее), и она пропела их один за другим, и в конце каждого из них
раздавался все более оглушительный хохот одобрения. А позднее она подумала
о том, что если она и совершила какую-нибудь ошибку в тот вечер, то она
заключалась как раз в исполнении этой песни. Это была именно та песня,
которую они ожидали услышать от черномазой.
Она закончила под громоподобную овацию и новые крики "Бис!" Она вновь
поднялась на сцену, и когда толпа затихла, она сказала:
- Большое спасибо всем вам. Я надеюсь, вы не сочтете меня выскочкой,
если я попрошу у вас разрешения спеть еще одну, последнюю песню, которую я
специально разучивала, но никогда не думала, что буду петь ее здесь. Но
это одна из лучших песен, которые я знаю, и в ней говорится о том, что
президент Линкольн и эта страна сделали для меня и моих близких, еще когда
меня не было на свете.
Они сидели теперь очень тихо и слушали внимательно. Члены ее семьи
обратились в камень. Они сидели рядом с левым проходом, словно пятно от
ежевичного варенья на белом носовом платке.
- В ней говорится о том, что случилось в самой середине Гражданской
войны, - продолжала она ровно, - о том, что позволило моей семье приехать
сюда и жить рядом с чудесными соседями, которых послал нам Бог.
Потом она заиграла и запела "Звездно-полосатый флаг", и все встали со
своих мест и слушали. Многие полезли в карман за платками, а когда она
кончила, раздались такие аплодисменты, что здание чуть не рухнуло.
Это был лучший день в ее жизни.
В следующие дни у нее было много работы, так как она ждала гостей.
Какие бы ужасные сны ей ни снились, какой бы усталой она себя ни
чувствовала, она никогда не пренебрегала гостями и не собиралась делать
этого и сейчас. Но ей надо действовать очень медленно, иначе она обо всем
позабудет и все перепутает, а кончит тем, что будет гоняться за своим
собственным хвостом.
Во-первых, надо будет наведаться в курятник к Эдди Ричардсону, а это
приличное расстояние, четыре или пять миль. Она поймала себя на мысли о
том, что пошлет ли ей Бог орла, чтобы пролететь эти четыре мили, или же ее
подвезет Илья на огненной колеснице.
- Богохульство, - сказала она себе благодушно. - Господь посылает
силу, а не такси.
Помыв свою немногочисленную посуду, она надела тяжелые башмаки и
взяла с собой трость. До сих пор она пользовалась ей очень редко, но
сегодня трость ей понадобится. Четыре мили туда, четыре обратно. В
шестнадцать лет туда она могла нестись сломя голову, а обратно бежать
трусцой, но это было очень давно.
Она отправилась в путь в восемь часов утра, надеясь на то, что к
полудню она дойдет до фермы Ричардсонов и сможет поспать в самые жаркие
часы дня. В конце дня она свернет шею курам и пойдет домой в сумерках. Она
не сможет вернуться до темноты. Это соображение заставило ее вспомнить о
своем вчерашнем сне. Но черный человек еще далеко. Гости гораздо ближе.
Она шла очень медленно. Даже в половину девятого солнце палило. Когда
она дошла до почтового ящика Гуделлов, то почувствовала, что ей надо
отдохнуть. Ни орла, ни такси видно не было. Господь помогает тем, кто
помогает себе сам. Она чувствовала, как суставы ее настраиваются; ночью
они устроят концерт.
Время шло, и ее тень становилась все короче и короче. За это утро она
видела столько диких зверей, сколько ей не встречалось за все те годы,
которые прошли с начала двадцатых. Если бы она слышала, как Стью Редман и
Глен Бэйтмен обсуждают странную - это им она казалась странной -
избирательность супергриппа в отношении животных, она бы расхохоталась.
Болезнь убила домашних животных и оставила диких - вот и все. Несколько
видов домашних животных сохранилось, но как правило, болезнь уничтожала
человека и его лучших друзей. Она уничтожила собак и сохранила волков,
потому что волки были дикими, а собаки - нет.
Все тело ее болело. Она шла и разговаривала со своим Богом, иногда
про себя, иногда вслух, не ощущая разницы между первым и вторым. И вновь
она начала думать о прошлом. Конечно, 1902 год был лучшим. После этого
время пошло быстрее, и страницы какого-то огромного и толстого отрывного
календаря шелестели и шелестели, почти не задерживаясь на месте. Жизнь
тела пролетела так быстро... как это оно умудрилось так устать за такой
короткий срок?
От Дэвида Троттса у нее было пять детей. Одна из них, Мэйбелл,
подавилась яблоком и задохнулась на заднем дворе Старого Дома. Эбби
развешивала одежду, а когда она обернулась, то увидела, как девочка лежала
на спине, царапая ногтями горло и наливаясь кровью. Ей удалось наконец
извлечь кусок яблока, но к тому времени крошка Мэйбелл уже стала
неподвижной и холодной. Из всех детей Эбби она была единственной девочкой
и единственным ребенком, погибшим от несчастного случая.
Дэвид умер в 1913 году от гриппа, который не слишком отличался от
нынешнего. В 1916 году, когда ей было тридцать четыре, она вышла замуж за
Генри Хардсти, чернокожего фермера из округа Уилер на севере. Он
специально приезжал ухаживать за ней. Генри был вдовцом с семью детьми, но
пятеро из них уже выросли и уехали из родных мест. Он был на семь лет
старше Абагейл. Он успел стать отцом еще двух детей, прежде чем в конце
лета 1926 года его придавил перевернувшийся трактор.
Через год она вышла замуж за Нейта Брукса, и люди начали сплетничать
- да, люди сплетничают, как они это любят! Иногда даже кажется, что это их
единственное любимое занятие.
Нейт был наемным работником у Генри Хардсти и оказался ей хорошим
мужем. Возможно, не такой милый, как Дэвид, и уж конечно не такой упорный,
как Генри, но неплохой человек, который во многом слушался ее советов.
Шестеро ее мальчиков принесли урожай из тридцати двух внуков и
внучек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136
рабами. Эбби, последний ребенок в семье, родилась прямо здесь, в их новом
доме в Хемингфорд Хоуме. Ее отец взял верх и над теми, кто не хотел ничего
покупать у негров, и над теми, кто не хотел им ничего продавать. Он купил
участок земли немного в стороне, чтобы не встревожить тех, кто твердил о
нашествии черномазых ублюдков. Он был первым человеком в округе Полк,
который применил севооборот и химические удобрения. В марте 1902 года Гэри
Сайтс пришел к ним домой сообщить, что Джона Фримантла приняли в
ассоциацию фермеров. Он был первым чернокожим во всей Небраске, принятым в
ассоциацию.
И понемногу соседи стали относиться к нему неплохо. Не все, конечно,
не такие бешеные, как Бен Конвей со своим единоутробным братом, не
Арнольдсы и не Диконы, но остальные стали смотреть на него иначе. В 1903
году они обедали у Гэри Сайтса со всей его семьей, прямо в гостиной, как
белые люди.
А в 1902 году Абагейл играла на гитаре в зале фермерской ассоциации,
причем не на негритянском концерте, а на настоящем показательном концерте
для белых, который устраивался в конце года. Ее мать была категорически
против. Это был один из тех немногих случаев, когда она открыто выступила
против отца в присутствии детей (правда, дети к тому времени весьма и
весьма приблизились к среднему возрасту, да и у самого Джона волосы почти
полностью поседели).
- Я знаю, как это было, - сказала она в слезах. - Ты, Сайтс и этот
Фрэнк Феннер вместе все это придумали. С них спроса нет, Джон Фримантл, но
у тебя-то что в голове творится? Они же белые. Ты можешь говорить с ними о
пахоте на заднем дворе. Ты даже можешь попить с ними пива, если Нейт
Джексон пустит тебя в свой салун. Прекрасно! Никто лучше меня не знает,
что тебе пришлось вынести за последние годы. Я знаю, что тебе приходилось
улыбаться, когда внутри тебя все горело. Но сейчас речь идет о другом!
Речь идет о твоей собственной дочери! Что ты скажешь, если она поднимется
на сцену в своем хорошеньком белом платьице, а они станут смеяться над
ней? Что ты будешь делать, если они станут швырять в нее гнилые помидоры?
И что ты ответишь ей, если она подойдет к тебе, испачканная с ног до
головы в этих помидорах, и спросит: "Почему, папочка? Почему они это
сделали и почему ты позволил им это сделать?"
- Ну, Ребекка, - ответил Джон, - мне кажется, мы должны предоставить
это ей и Дэвиду.
Дэвид был ее первым мужем. В 1902 году Абагейл Фримантл превратилась
в Абагейл Троттс. Дэвид Троттс был чернокожим батраком.
Итак, 27 декабря 1902 года, уже три месяца беременная своим
первенцем, она поднялась на сцену зала фермерской ассоциации в окружении
мертвой тишины, которая воцарилась вокруг, после того как ведущий объявил
ее имя.
Она стояла в этой вязкой тишине, зная, как выглядит ее черное лицо
над новым белым платьем, сердце ее бешено стучало, и она думала: Я забыла
все слова, все до одного, я обещала папочке, что ни за что не заплачу, но
Бен Конвей завопит ЧЕРНОМАЗАЯ, и тогда, наверное, я заплачу. Господи, и
зачем я во все это ввязалась? Мама была права, я слишком высоко
вознеслась, и я заплачу за это.
Зал был полон белыми пятнами лиц, напряженно уставившихся на нее. Не
было ни одного свободного кресла, а в самом конце зала стояло два ряда
тех, кому не хватило места. Керосиновые лампы освещали зал неровным
пламенем. Красные бархатные занавески были подвязаны золотыми шнурками.
И она подумала: Меня зовут Абагейл Фримантл Троттс, я хорошо играю и
хорошо пою; я знаю это не с чужих слов.
И она запела "Старый шершавый крест", тихо наигрывая мелодию на
гитаре. Потом она более энергично исполнила "Как я люблю своего Иисуса", а
затем уже в полную силу сыграла "Пикник в Джорджии". Люди в зале, раньше
сидевшие абсолютно неподвижно, начали раскачиваться почти что против своей
воли. Некоторые улыбались и хлопали себя по коленкам.
Она спела подборку песен Гражданской войны: "Когда Джонни марширует
домой", "Поход через Джорджию" и "Арахисовые орешки" (во время последней
песни в зале заулыбались; многим из зрителей, бывшим ветеранам
республиканской армии, не раз приходилось есть на службе один арахис). Она
закончила "Возвращением на старую стоянку", и после того, как последний
аккорд растворился в тишине, она подумала: Ну а теперь, если вам
приспичило бросить в меня ваши помидоры или что там у вас припасено, то
прошу вас начинать. Я играла и пела так хорошо, как никогда в жизни, и это
на самом деле было прекрасно.
Когда последний аккорд растворился в тишине, в зале на один долгий,
почти волшебный миг воцарилось полное молчание, словно люди, сидевшие в
креслах и стоявшие в конце зала унеслись куда-то далеко, так далеко, что
сразу не найти дороги обратно. Потом разразились аплодисменты и нахлынули
на нее продолжительной, непрерывной волной, от которой она покраснела и
почувствовала себя смущенной. Ей стало жарко, и мурашки побежали у нее по
телу. Она увидела свою мать, которая плакала, не скрывая этого, и своего
отца, и Дэвида, который глядел на нее сияющими глазами.
Тогда она попыталась уйти со сцены, но повсюду раздались крики "Бис!
Бис!", и с улыбкой она сыграла "Кто-то копал мою картошку". Песенка была
совсем чуть-чуть непристойной, но она решила, что может себе это
позволить. В конце концов она была замужней женщиной.
Кто-то копал мою картошку
И оставил ее у меня в закромах
И в беде оказалась невинная крошка
А приятель ее пропадает в бегах.
Там было еще шесть подобных куплетов (а некоторые даже еще
позабористее), и она пропела их один за другим, и в конце каждого из них
раздавался все более оглушительный хохот одобрения. А позднее она подумала
о том, что если она и совершила какую-нибудь ошибку в тот вечер, то она
заключалась как раз в исполнении этой песни. Это была именно та песня,
которую они ожидали услышать от черномазой.
Она закончила под громоподобную овацию и новые крики "Бис!" Она вновь
поднялась на сцену, и когда толпа затихла, она сказала:
- Большое спасибо всем вам. Я надеюсь, вы не сочтете меня выскочкой,
если я попрошу у вас разрешения спеть еще одну, последнюю песню, которую я
специально разучивала, но никогда не думала, что буду петь ее здесь. Но
это одна из лучших песен, которые я знаю, и в ней говорится о том, что
президент Линкольн и эта страна сделали для меня и моих близких, еще когда
меня не было на свете.
Они сидели теперь очень тихо и слушали внимательно. Члены ее семьи
обратились в камень. Они сидели рядом с левым проходом, словно пятно от
ежевичного варенья на белом носовом платке.
- В ней говорится о том, что случилось в самой середине Гражданской
войны, - продолжала она ровно, - о том, что позволило моей семье приехать
сюда и жить рядом с чудесными соседями, которых послал нам Бог.
Потом она заиграла и запела "Звездно-полосатый флаг", и все встали со
своих мест и слушали. Многие полезли в карман за платками, а когда она
кончила, раздались такие аплодисменты, что здание чуть не рухнуло.
Это был лучший день в ее жизни.
В следующие дни у нее было много работы, так как она ждала гостей.
Какие бы ужасные сны ей ни снились, какой бы усталой она себя ни
чувствовала, она никогда не пренебрегала гостями и не собиралась делать
этого и сейчас. Но ей надо действовать очень медленно, иначе она обо всем
позабудет и все перепутает, а кончит тем, что будет гоняться за своим
собственным хвостом.
Во-первых, надо будет наведаться в курятник к Эдди Ричардсону, а это
приличное расстояние, четыре или пять миль. Она поймала себя на мысли о
том, что пошлет ли ей Бог орла, чтобы пролететь эти четыре мили, или же ее
подвезет Илья на огненной колеснице.
- Богохульство, - сказала она себе благодушно. - Господь посылает
силу, а не такси.
Помыв свою немногочисленную посуду, она надела тяжелые башмаки и
взяла с собой трость. До сих пор она пользовалась ей очень редко, но
сегодня трость ей понадобится. Четыре мили туда, четыре обратно. В
шестнадцать лет туда она могла нестись сломя голову, а обратно бежать
трусцой, но это было очень давно.
Она отправилась в путь в восемь часов утра, надеясь на то, что к
полудню она дойдет до фермы Ричардсонов и сможет поспать в самые жаркие
часы дня. В конце дня она свернет шею курам и пойдет домой в сумерках. Она
не сможет вернуться до темноты. Это соображение заставило ее вспомнить о
своем вчерашнем сне. Но черный человек еще далеко. Гости гораздо ближе.
Она шла очень медленно. Даже в половину девятого солнце палило. Когда
она дошла до почтового ящика Гуделлов, то почувствовала, что ей надо
отдохнуть. Ни орла, ни такси видно не было. Господь помогает тем, кто
помогает себе сам. Она чувствовала, как суставы ее настраиваются; ночью
они устроят концерт.
Время шло, и ее тень становилась все короче и короче. За это утро она
видела столько диких зверей, сколько ей не встречалось за все те годы,
которые прошли с начала двадцатых. Если бы она слышала, как Стью Редман и
Глен Бэйтмен обсуждают странную - это им она казалась странной -
избирательность супергриппа в отношении животных, она бы расхохоталась.
Болезнь убила домашних животных и оставила диких - вот и все. Несколько
видов домашних животных сохранилось, но как правило, болезнь уничтожала
человека и его лучших друзей. Она уничтожила собак и сохранила волков,
потому что волки были дикими, а собаки - нет.
Все тело ее болело. Она шла и разговаривала со своим Богом, иногда
про себя, иногда вслух, не ощущая разницы между первым и вторым. И вновь
она начала думать о прошлом. Конечно, 1902 год был лучшим. После этого
время пошло быстрее, и страницы какого-то огромного и толстого отрывного
календаря шелестели и шелестели, почти не задерживаясь на месте. Жизнь
тела пролетела так быстро... как это оно умудрилось так устать за такой
короткий срок?
От Дэвида Троттса у нее было пять детей. Одна из них, Мэйбелл,
подавилась яблоком и задохнулась на заднем дворе Старого Дома. Эбби
развешивала одежду, а когда она обернулась, то увидела, как девочка лежала
на спине, царапая ногтями горло и наливаясь кровью. Ей удалось наконец
извлечь кусок яблока, но к тому времени крошка Мэйбелл уже стала
неподвижной и холодной. Из всех детей Эбби она была единственной девочкой
и единственным ребенком, погибшим от несчастного случая.
Дэвид умер в 1913 году от гриппа, который не слишком отличался от
нынешнего. В 1916 году, когда ей было тридцать четыре, она вышла замуж за
Генри Хардсти, чернокожего фермера из округа Уилер на севере. Он
специально приезжал ухаживать за ней. Генри был вдовцом с семью детьми, но
пятеро из них уже выросли и уехали из родных мест. Он был на семь лет
старше Абагейл. Он успел стать отцом еще двух детей, прежде чем в конце
лета 1926 года его придавил перевернувшийся трактор.
Через год она вышла замуж за Нейта Брукса, и люди начали сплетничать
- да, люди сплетничают, как они это любят! Иногда даже кажется, что это их
единственное любимое занятие.
Нейт был наемным работником у Генри Хардсти и оказался ей хорошим
мужем. Возможно, не такой милый, как Дэвид, и уж конечно не такой упорный,
как Генри, но неплохой человек, который во многом слушался ее советов.
Шестеро ее мальчиков принесли урожай из тридцати двух внуков и
внучек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136