"Особой важности", -
добавил он твердо.
На прощание Вайс не без удовольствия узнал, что по обусловленному им
паролю Ауфбаум зачислила в школу четырех девушек из женского лагеря
Равенсбрюк: польку, двух русских и словачку из Братиславы. И когда в "Вали
III", которым руководит капитан Дитрих, узнали, чо эти кандидатуры
проверены Вайсом, в их личных карточках без задержки был поставлен штамп о
пригодности к обучению в разведывательной школе. Девушки оказались
дисциплинированными и вполне удовлетворительно проявили себя на занятиях
по радиосвязи.

49
Встречаясь с Эльзой в местах заранее намеченных явок, Иоганн с
грустью убеждался, что здоровье ее с каждым днем становилось все хуже.
Щеки у Эльзы запали. Большие глаза болезненно блестели, и в углах их
обозначились тонкие морщинки. На похудевших руках набухли вены.
Он привозил Эльзе большую часть своего продуктового пайка, но,
по-видимому, болезнь зашла так далеко, что даже усиленное питание уже не
могло помочь.
И однажды Иоганн решился:
- Вам нужно бросить ко всем чертям это варьете!
- Еще чего! - возмутилась Эльза.
- Я сообщу в Центр. Вы больны. Вас нужно сменить.
- Каким образом?
- Сменить?
- Нет, каким образом вы передадите обо мне в Центр? Я не пропущу
шифровку на личную тему.
- Разве эта тема личная?
- Она касается только меня.
- А если свалитесь?
- Можете не беспокоиться! Ваши материалы всегда будут доставлены
вовремя.
- Послушайте, - сказал Иоганн, - вы просто влюбились в Зубова.
Сохнете от любви. И это вредит делу. Поэтому моя телеграмма о вас не будет
носить личного характера. Я сообщу, что ваше состояние не способствует
нормальной работе. - Он говорил так резко потому, что чувствовал: силы
девушки на пределе.
И вдруг Эльза заплакала.
Иоганн неловко обнял ее вздрагивающие плечи. Она уткнулась ему в
грудь, чтобы скрыть лицо, заглушить рыдания. Он растерялся, прошептал:
- Ты же чекистка, разведчица. Разве можно?..
- Можно... - всхлипывая, пролепетала Эльза. - Можно... - Подняла к
нему вдруг ставшее гневным лицо. - А что, я не человек? Думать, как он там
целыми днями любезничает с этой смазливой фашисткой!
- Она не фашистка, - неуверенно возразил Вайс.
- Все равно. Да еще старуха.
- Она на год моложе его.
- Все равно противно. Я видела, как он ей улыбается. - Эльза
прикусила губу.
Иоганн недоуменно пожал плечами. Предложил:
- Ты старшая. Можешь приказать - и завтра же он бросит ее. Он парень
дисциплинированный.
Эльза зло сощурилась.
- Ну конечно, потерять такую явку и "крышу"! Еще чего не хватало!
- Так чего же ты хочешь?
- Не знаю, - сказала Эльза. - Для Зубова его немка - объект
чрезвычайно перспективный. Но, понимаешь, от болезни, что ли, я раскисла,
- мне хочется... ну, хотя бы один раз пройти с ним по улице. Не для дела,
а так... Просто чтобы он шел рядом и ни о чем не говорил...
Иоганн, помедлив, пообещал:
- Ну что ж, пожалуй, это можно будет организоваться. Если найдется
свободное время.
- Свободное время! - воскликнула Эльза. - У нас свободное время? Нет
его. И не будет. Не будет у нас свободного времени. И нет ни личных дел,
ни личных переживаний. - Сказала твердо: - А Зубову передай, что ставлю
ему на вид: в последней информации он неточно передал транскрипцию
технической терминологии. Это брак. Пришлось потребовать дополнительное
время на связь. А ты знаешь, что значит каждая лишняя секунда работы
рации: чем больше она работает, тем скорее ее засекут пеленгаторы: -
Повторила: - Так и передай: больше я не потерплю неточностей. Это
распущенность. И я могу простить все, но только не разгильдяйство.
Александр Белов настолько свыкся с Иоганном Вайсом, настолько
перевоплотился в него, что нынешнее его состояние уже казалось ему вполне
естественным "производственным" состоянием разведчика. И если он мысленно
и обращался к самому себе, а Александру Белому, то лишь в тех случаях,
когда возникала необходимость получить дальнейшие указания от человека,
которому он, как говорится, строжайше подотчетен. Обличье абверовца почти
не стесняло его. У его ни разу не возникло потребности помедлить, чтобы
решить, как в том или ином случае вести себ, рассуждать или поступать
абверовцу Иоганну Вайсу.
Но он несколько растерялся, когда окончательно удостоверился в том,
что Эльза любит Зубова.
По соображениям чисто деловой целесообразности Эльза решительно
вынудила Зубова завязать отношения с Бригиттой, и эти отношения вскоре
приняли характер любовной связи, полезной для дела, но мучительной для
Эльзы. Это было для нее все равно, что самой отказаться от любимого
человека, отказаться от надежды на возможное счастье. То была одна из
множества невосполнимых утрат, какие приходится переносить разведчикам.
Вечером Эльза, кокетливая, с игривой улыбкой на губах, в черном
трико, туго обтягивающем ее ставшую как бы бесплотной фигурку, должна была
развлекать в варьете воинов вермахта. После выступления принимать
поклонников за дощатой, наподобие стойла, перегородкой своей артистической
и всячески исхитряться, чтобы избежать армейской настойчивости
фронтовиков, переносящих стратегию блицкрига на отношения с женщинами.
Днем она должна была репетировать свой номер, обходить тайники,
встречаться на местах явок с товарищами, передавать радисту материалы,
принимать и расшифровывать шифровки, выполнять поручения Центра.
Помимо все этого, у себя дома, среди соседок и соседей, нужно было
вести себя стойко и последовательно, так, чтобы сохранить репутацию
полупорядочной девицы, твердо решившей скопить себе на приданое и выйти
замуж за солидного пожилого человека, не слишком щепетильного, который не
станет придираться к ее прошлому. И, готовя себе в общей кухне обед, она
должна была, как истая немка, проявлять крайнюю бережливость, а жалея
многодетную вдову, муж которой пал на Восточном фронте, скрывать от всех,
что делится с ней своим скудным пайком. Это было бы расценено не иначе,
как то, что она, Эльза, - распутная девка, ей перепадает кое-что от
фронтовиков, отсюда и ее безрассудная щедрость.
Однажды Эльза со смехом рассказала Иоганну, что ей сделал предложение
пожилой вдовец, лейтенант из роты пропаганды. И если она достанет
документы, подтверждающие, что в ее жилах не течет ни капли еврейской
крови, он готов немедленно оформить брак и даже хочет еще до того, как они
станут супругами, устроить так, чтобы она отдохнула в одном из
высокогорных санаториев в Австрийских Альпах.
Иоганн, не обращая внимания на иронический тон Эльзы, сказал
поспешно:
- Вот и хорошо. Пусть пока Зубов тебя подменит. А ты отдохнешь. А
потом пошлешь этого вдовца куда-нибудь подальше.
- Зубов? - переспросила Эльза. - Ну, знаешь, ты совсем не
разбираешься в людях. Этот человек абсолютно не годится для серьезной
организаторской работы.
- Позволь, - возмутился Иоганн, - ведь у него уже целая группа. И
действуют они успешно. Совсем недавно они перебили около десятка курсантов
разведывательно-диверсионной школы, а пятерых искалечили на пути к
аэродрому, откуда их должны были забросить к нам в тыл.
- Нет-нет, - непреклонно заявила Эльза, - против Зубова я
категорически возражаю. - Сказала грустно: - Пожалуй, после войны я в
Бакуриани съезжу, отдохну. - Дернула презрительно плечом: - И если Зубов
там будет работать инструктором лыжного спорта, - это для него самое
подходящее. Пусть отправляется туда вместе со своей знаменитой
мускулатурой.
В Варшаву приехал Гуго Горфельд, старый друг Лансдорфа. Он был одним
из директоров заводов "Опель", входящих в концерн "Дженерал моторс".
Горфельд остановился в Варшаве проездом после продолжительной деловой
поездки по Донбассу, где он вел переговоры с командованием СС о быстрейшем
восстановлении нескольких металлургических предприятий: в последнее время
фирма стала испытывать недостаток в специальных сортах стали, необходимых
для производства танков новой конструкции.
Но в Донбассе его постигла неудача. Старый советский инженер,
осужденный в тридцатых годах, после отбытия наказания занимал рядовую
должность снабженца на одном из интересующих Горфельда заводов. Немецкое
командование учло "почтенные" обстоятельства биографии старика. Его
облекли особым доверием, назначили главным инженером завода, и даже
немецкие служащие обязаны были ему подчиняться. Горфельд возлагал большие
надежды на этого человека.
И тот действительно чрезвычайно требовательно и даже жестко относился
к советским рабочим, которых под угрозой расстрела вынудили трудиться
здесь. Он еще до революции служил у прежних владельцев этого завода и умел
заставить своих подчиненных работать с таким нечеловеческим напряжением,
что они - и не однажды - даже покушались на его жизнь.
Гестапо приставило к нему телохранителей. Он получал очень большой
оклад и даже побывал в Германии, где ознакомился с некоторыми техническими
новшествами.
Словом, этот человек был настоящей находкой.
Но через несколько месяцев оказалось, что детали машин, изготовленные
из металла, поставляемого этим заводом, дают трещины и выходят из строя
раньше времени, а танковая броня лопается от советских болванок, как
ветровое стекло автомобиля от брошенного в него камня.
Длительными и довольно сложными анализами было установлено, что
портят металл присадки, которые при варке стали давал главный инженер.
Его привезли в Берлин, и наиболее квалифицированные следователи
начали вести дознание. И этот немощный старик, испытавший на допросах все
способы физического воздействия, молчал, очевидно намереваясь унести в
могилу тайну своего метода порчи металла. Преодолеть его упорство удалось
только наркотическими средствами. Одурманенный, он, посмеиваясь, выболтал
рецептуру присадок, образующих в металле волосовики, которые невозможно
обнаружить на шлифах даже самыми совершенными оптическими
приспособлениями. И похвастал, что сам, без чьей-либо помощи, бросал в
кипящую сталь бумажные пакеты с этими присадками.
Старика приговорили к смертной казни, но обещали помиловать, если он
согласится снова сотрудничать с немцами.
- Представь, - брюзгливо завершил свой рассказ Горфельд, - этот
наглец даже позволил себе заявить, что именно он особенно сожалеет о былых
сомнениях и о том, что не с первого дня революции отдал свои знания
советскому народу. Тому народу, который теперь, когда советские танки
придут в Берлин, даст Германии последний и самый поучительный исторический
урок. - И тут же Горфельд озабоченно осведомился у Лансдорфа: - Как ты
оцениваешь подобную версию?
- С этим стариком?
- Нет, с советскими танками.
- Техника - твоя область, - уклонился от прямого ответа Лансдорф. И в
свою очередь спросил: - Как ты находишь русских?
- Они продолжают сражаться.
- Нет, тех, которые остались на оккупированной земле?
- Извини, но психология противника - это уже, во всяком случае, твоя
область, - усмехнулся Горфельд.
Лансдорф задумчиво пожевал сухими губами.
- Мы совершили крупную стратегическую ошибку.
- О, ты уже критикуешь генералитет!
- Нет, - печально сказал Лансдорф. - Генералитет планирует сражения,
и, возможно, в них - вершина нашей военно-научной мысли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177