Тысячи солдат, в прошлом рабочих, снимали с фронта и отправляли на
военные заводы, а через несколько недель снова посылали на передову.
Перебрасывали воинские части с Западного фронта на Восточный. Людей,
жилища которых были разрушены бомбардировкой, гнали под конвоем нацистских
функционеров в деревни и заставляли работать у фермеров только за одну
еду.
Из городов выселяли тех, кто не представлял ценности для империи и не
имел ценностей, чтобы кормиться с черного рынка. И на эти сотни тысяч
обездоленных, бездомных семейств устраивались облавы: тотальная
мобилизация, которую проводили нижние чины вермахта, сметала всех
уцелевших мужчин до шестидесяти лет. Хватали и подростков и зачисляли их в
подразделения "вервофльфа".
Ничто не могло сломить, нарушить четкий ход гигантской чиновничьей
машины нацистской Германии. В каком бы состоянии ни был человек, где бы он
ни оказался, его мгновенно брали на учет, под наблюдение, подвергали
насилию его волю и мысли. Всепроникающая полицейская система, облеченная в
самые разнообразные формы, повсюду настигала людей.
Однажды на одной из окраинных улиц Берлина Иоганн увидел фрау Дитмар,
она стояла в длинной очереди за водой. Он не сразу узнал ее. Фрау Дитмар
очень сильно изменилась за эти годы - исхудала, постарела, ссутулилась.
Она страшно обрадовалась, узнав его, и стала упрашивать зайти к ней в ее
более чем скромное жилище. Хозяйка квартиры, жаловалась она, относится к
ней и к ее сыну Фридриху как к оккупантам.
Фридриху во время бомбежки Пенемюнде оторвало обе ноги. Его отправили
в берлинский госпиталь. Когда он выписался оттуда, ему, как инвалиду,
предоставили возможность вселиться в чужую квартиру. Правда, комната очень
скверная, даже не комната, почти чулан. Но хозяева ненавидят его за это
вторжение. Ненавидят и за то, что он хоть и инвалид, а остался жив. Их же
сыновья погибли на фронте.
Иоганн вошел в комнату вслед за фрау Дитмар.
Все здесь было приспособлено для существования безногого человека:
низкий, с коротко обрезанными ножками стол, такие же стулья.
Фридрих неприязненно встретил Вайса, хотя некогда они переписывались.
Стоя на полу, он едва доставал головой Иоганну до пояса. Лицо у него
было рыхлое, бледное. Очевидно, он никогда не выбирался из этого мрачного
чулана, сидел здесь, как в заточении.
Фрау Дитмар, видимо, подавлял офицерский мундир Вайса. Она держалась
необычайно робко, заискивающе и даже не решалась напомнить Иоганну, что
когда-то он был ее жильцом.
Иоганн не стал задерживаться, записал адрес и быстро ушел. В тот же
день он постарался через Франца переселить фрау Дитмар в одну из
оставленных зажиточными хозяевами квартир, которые агенты СД держали под
контролем, на всякий случай.
Квартира была большая, комфортабельная, хорошо обставленная. В шкафах
висела самая разнообразная одежда, на кухне хранились запасы консервов и
вин.
Фридрих понемножку оттаял и кое-что рассказал о себе Иоганну. Так, он
сообщил, что авиация противника никогда бы не обнаружила их объект, если
бы на песчаной отмели не остались "лыжи" пускового устройства
самолета-снаряда.
- Русские военнопленные, на обязанности которых было убирать после
залпов все следы техники, нарочно оставили эти "лыжи". В тот день
разразился ливень, и охрана не проверила, и всех их, кто остался жив после
бомбежки, потом повесили, - сказал Фридрих, дерзко глядя Иоганну в глаза.
- С точки зрения русских это был подвиг.
Иоганн в свою очередь пристально поглядел на него.
- Ну что ж, пожалуй, это так и есть.
После этих слов Фридрих окончательно осмелел и рассказал Иоганну о
своей работе в Пенемюнде. Под конец он произнес задумчиво:
- В сущности, мы убийцы. Наши летающие снаряды предназначались для
того, чтобы уничтожать население, а не армии противника. - Посмотрел на
свои обрубки, пробормотал: - Только тогда, когда моя голова оказалась
ближе к земле, я стал думать, что земля - это не летающая в космосе
гигантская могила всех предшествующих поколений человечества, погибших в
войнах, а звездная колыбель поколений, которые придут после нас и навечно
скажут войне свое "нет!".
- Почему же после нас? - спросил Иоганн. - Надеюсь, это случится не в
столь отдаленные времена.
- Вы мечтатель, - улыбнулся одними губами Фридрих.
...Для фольксштурмистов не хватало армейского обмундирования. Их
обряжали в старые форменные куртки почтальонов, железнодорожников,
кондукторов метро и трамваев, мундиры мелких министерских чиновников,
сданные некогда в фонд зимней помощи. Отряды фольксштурма маршировали по
улицам в галошах. Это был марш потрепанных призраков, как бы издевающихся
над былым могуществом Третьей империи. И Геббельс, отправляя их на смерть,
визжал из всех радиорупоров:
"Немецкий мечтатель должен пробудиться от своей спячки, если он не
хочет вместе со своей свободой потерять также и свою жизнь".
Эсэсовцы с овчарками конвоировали, как заключенных, колонны
фольксштурма до железнодорожных эшелонов.
А Геббельс вопил из радиорупоров, установленных на развалинах
вокзалов:
"Четырнадцатилетний мальчик с бронебойным ружьем, подкарауливающий
врага и оказывающий ему сопротивление, сегодня ценнее для нации, чем
десяток "мудрецов", обстоятельно пытающихся доказать, что наши шансы упали
до нуля".
Гестаповцы вылавливали таких "мудрецов" и вешали на первом попавшемся
фонарном столбе, кто бы они ни были, хотя бы и инвалиды войны, на себе
испытавшие всю неотвратимую тяжесть ударов наступающей Советской Армии.
"Нас ожидает час конечного триумфа, - орал Геббельс. - Этого часа мы
добиваемся ценой слез и крови. Однако он вознаградит нас за принесенные
нами жертвы... Исход этой войны решится лишь за секунду до двенадцати".
"Миллионы немцев будут вести партизанскую войну", - тоном судьи,
торжественно объявляющего смертный приговор, возвещали радиорупоры.
Передачи вел знаменитый берлинский радиодиктор Гегенхельм, и негде было
спрятаться от его бархатного голоса:
"Каждый из нас, умирая, постарается захватить с собой в могилу пять
или десять врагов..."
Гегенхельм, обладавший женственной внешностью и мужественным голосом,
был в свое время любовником Рема. После казни Рема его сослали в
концентрационный лагерь, но не мужской, а женский, чтобы усилить этим меру
наказания.
Вспомнили о Гегенхельме тогда, когда понадобился его гулко, будто из
канализационного колодца, звучавший голос. Своим загробным баритоном он
благословлял на смерть стариков и юнцов, составивших батальоны
фольксштурма.
В тонущего судна Третьей империи кидали в пучину войны людей, как
сбрасывали в древние времена из трюмов рабов, если корабли преследовал
флот страны, борющейся с работорговцами.
Это были конвульсии Третьей империи. Фашизм ставил под ружье тех
немцев, которые по старости или по молодости не могли пополнить поредевшие
ряды вермахта: отряды фольксштурма были слишком рыхлой затычкой для
отступающих армий. И, погибая, эти немощные старики и неоперившиеся юнцы
не знали, что фюрер скажет о них с ненавистью и презрением: "Если немецкий
народ оказался таким трусливым и слабым, то он не заслуживает ничего
иного, кроме как позорной гибели... Нет необходимости в том, чтобы
обращать внимание на сохранение элементарных основ жизни народа. Наоборот,
лучше всего эти основы уничтожить".
Система противовоздушной обороны была практически упразднена: отряды
авиации, зенитной артиллерии и службы наблюдения отправляли на Восточный
фронт. И "летающие крепости" американцев, "галифаксы" и "ланкастеры"
англичан почти беспрепятственно сваливали на города Германии свой
смертоносный груз. Спасательные отряды и пожарников отправили на Восточный
фронт еще раньше.
Проезжая по разбомбленным улицам Берлина, Иоганн снова и снова видел,
как советские военнопленные, работая в дыму и пламени, выносят детей,
женщин, стариков из-под каменных развалин.
Черные от копоти, казалось, обугленные, эти люди бережно, как
величайшую на земле драгоценность, выносили на руках раненых и ушибленных
при обвалах детей. И дети не хотели разжимать ручонок, обнимающих тощие
шеи своих спасителей, будто не было у них теперь на свете ничего ближе,
будто только эти люди могли защитить их от ужаса и страданий.
Остановив однажды машину у полуобвалившегося дома, Иоганн увидел
рыдающую женщину, у которой опаленные волосы осыпались с головы, как
пепел. Она простерла к пленным обожженные руки и осуждающе кричала:
- Когда же ваша армия придет? Когда? Боже, скорей бы!
И один из пленных успокаивал по-немецки:
- Да придут, скоро уж... - Оглянулся на своих, сказал по- русски: -
Слыхали? Выходит, мы же виноваты...
- Я не понимаю! - воскликнула женщина.
Пленный попросил по-немецки:
- Не надо кричать, фрау, вы же видите, что мы заняты.
Женщина сквозь рыдания промолвила:
- Почему вы нас спасаете?
- Вы люди, и мы люди! - сказал военнопленный.
- А потом нас всех в Сибирь?
Пленный улыбнулся глянцевито блестящим от заживших ожогов лицом.
- Нет, - сказал он. - Нет. Ваш дом - ваша земля. Наш дом - наша
земля. И всё. Мы не фашисты...
Генриху удалось переснять карту, хранящуюся у Вилли Шварцкопфа.
Передавая снимки Иоганну, он сказал:
- Но я для фотографирования другую схему придумал. Оригинально. И вот
получилось.
- Молодец! - одобрил Иоганн. И добавил: - Это у тебя, наверно,
наследственное: изобретатель, в отца пошел.
- Как ты думаешь, - спросил Генрих, - если б отец был жив, как бы он
отнесся к тому, что я стал советским разведчиком?
- Переживал бы, волновался, как и мой отец, - грустно сказал Иоганн.
- И гордился бы сыном, как гордится и мой отец. - Пообещал: - Я тебя с ним
обязательно познакомлю.
Но когда Иоганн доставил фотокопию карты профессору, оказалось, что
названия пунктов, в которых расположены секретные базы для
террористических групп, не совпадают с данными, добытыми из документов,
хранившихся у Дитриха. Иоганн сказал растерянно:
- Значит, либо карта закодирована, либо документы. А может, и то и
другое. И без ключа все это ни к чему.
- Вы только наполовину правы, - усмехнулся профессор. - Документы,
которые показал вам Дитрих, действительно закодированы, поэтому он и
позволил вам на них взглянуть. А карта - ключ к коду. Ничего, наши
специалисты разберутся, - утешил он Вайса. - Не такие головоломки они
решали. Все в порядке. - Положил руку на фотокопию карты, подумал немного.
- В сущности, все это означает, что террористические акты, которые
собирались провести уцелевшие фашисты, будут предотвращены. Мы спасем
жизнь многим нашим солдатам и офицерам, а еще большему числу немцев - тех,
которые будут строить новую Германию. Так что можете считать: вы и ваш
друг Генрих Шварцкопф уже поработали на будущее немецкого народа. Кстати,
вы не считаете нужным представить товарища Шварцкопфа к правительственной
награде?
Иоганн просиял.
- Составьте шифровку, - деловито сказал профессор. - Она будет
передана.
Несколько суток подряд Берлин подвергался непрерывным налетам авиации
союзников. Возвращаясь на машине в одну из этих страшных ночей к себе на
Бисмаркштрассе, Иоганн увидел Зубова. Тот медленно шел по улице, явно
направляясь к месту, где располагалась секретная служба.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177