Вайс, очевидно, знает о
существование Бюро "Н-В-7" экономической разведки "ИГ Фарбениндустри",
дающего этому величайшему концерну возможность получать информацию из
первых рук. И опыт агентурной работы "штаба Вали", несомненно, обогатит
приемы коммерческой разведки, без которой ни одна солидная фирма не может
успешно развиваться.
И он доброжелательно посоветовал Вайсу специализироваться в области
экономической разведки, так как и в этом случае, если Германия овладеет
мировым пространством и не будет конкурирующих держав, останется
конкуренция между мировыми немецкими концернами, и им понадобятся услуги
опытных агентов разведки.
Иоганн рассеянно слушал ротмистра, прикидывая, какие дела остались
незавершенными из-за внезапного отъезда и чем вызвана такая внезапность.
Размышлял он также о том, что внезапность эта не случайность, а прием,
нацеленность которого он не мог выявить, сколько не пытался перевести
разговор на тревожащую его тему.
Едва только Вайс касался этой темы, как Герд тотчас же начинал
хмуриться и замолкал. Поведение Герда заставляло Иоганна все больше
утверждаться в своей догадке, что внезапность его отъезда была заранее
кем-то предусмотрена. Но кем?
Все вокруг завалил чистый, сухой от холода снег.
На ротмистре был авиационный комбинезон с электроподогревом, шнур от
которого он включил в запасные аккумуляторы, специально для этого
поставленные на пол кабины.
Кроме того, в держалках стояли два больших термоса с горячим кофе. Но
ротмистр, наливая себе из термоса, каждый раз забывал предложить кофе
Вайсу, так же как не поделился с ним завтраком, уложенным аккуратно в
дорожный несессер с прикрепленными к крышке пластмассовыми тарелками,
складными наборами ложек, вилок, ножей и даже соковыжималкой.
Началась метель. Сквозь белый движущийся сумрак Вайс видел, как
население окрестных деревень и городков разгребает под наблюдением солдат
снег с дороги, и не у всех в руках лопаты - сгребают досками.
Ротмистр спал. Во сне его лицо обмякло, губы обвисли, и казалось, что
это не живое человеческое лицо, а маска.
Белая, шуршащая о стекла машины, сыпучая, снежная мгла. Мерное,
подобное метроному, скрипучее движение "дворников", протирающих ветровое
стекло. Усыпляющее качание их было схоже с колебаниями маятника, невесть
кому отсчитывающего медленное, тягучее время.
Только теперь, в этом состоянии безделья, Иоганн почувствовал - имел
наконец время почувствовать, - как безмерно он устал, измотался. Сказался
почти мгновенный переход к покою от невероятного напряжения, от
необходимости постоянного острого комбинационного мышления, решения
уравнений со многими неизвестными, неустанного, настороженного внимания ко
всем другим. Все это было подобно неустанному поединку одного со всеми,
бесконечно длящемуся каждый день, каждую минуту.
И теперь, в пути, он добровольно отдался бездумному отдыху, почти
прострации, той тоскливой прострации, какая охватывает человека после
неимоверного напряжения всех сил.
И в его сознании без сопротивления проносились воспоминания, котрым
он прежде не разрешал себе предаваться, считая их уступкой слабости.
Вот так же, как сейчас, падали махровые хлопья снега. Они исчезали в
незастывающей, цвета дымчатого стекла воде Москвы-реки. Он шел по
набережной с Линой Линевой. Она говорила взволнованно, осуждающе:
- Если человек смелый, то он должен быть смелым во всем.
Он взглянул в ее лицо - худенькое, с влажными щеками, его не назовешь
красивым. Но глаза! Всегда такие ярко выразительные, откровенные. Он
взглянул в ее глаза и понял их. Сказал, отвечая не на слова Лины, а на ее
взгляд:
- Ну, ты и доказала бы, что любишь. И ни о чем другом думать не
хочешь.
- Я и не думала тогда ни о чем, и ты не имел права думать! А ты
думал!
- Вот именно, думал о тебе! Неужели ты не понимаешь?
-Я хотела заставить тебя всю жизнь помнить меня. Я на это решилась -
и все.
- Даже если мы потом не будем вместе?
- Ты полагаешь, все это для того, чтобы получить тебя в пожизненное
пользование?
Ему не нравился весь этот разговор. И он сказал хмуро:
- Мне кажется, мы не разговариваем, а читаем вслух чей-то чужой
диалог.
Лина остановилась. Глаза ее стали добрыми, она воскликнула радостно:
- Ну вот, понял наконец-то! - И, вздохнув, прошептала: - Ты знаешь,
Саша, любовь требует величайшего такта... и ума.
- Я это читал где-то.
- Возможно. Но я хотела придумать тебя такого...
- Ладно, - С досадой сказал Белов, - валяй придумывай...
Академик Линев говорил ему как-то:
- Настоящий ученый должен знаит все, что существует на свете в той
области науки , которой он себя посвятил, а также все возможное о
сопутствующих науках. Но если, обретявсе эти знания, он не извлечет из
ведомого новое, неведомое познание, он все равно не ученый, а только
книжный шкаф. - Произнес раздроженно: - Овладение нашей новой
интеллигенцией иностранными языками - это не только проблема ее деловой
информированности, но и идеологическая проблема. Одноязычие - признак
национальной ограниченности либо невежества.
Злой, нетерпимой требовательности Линева был обязан Белов своим
безукоризненным знаниям иностранных языков.
Линеев строго и тщательно занимался многими видами спорта, утверждал:
- Научный работник обязан обладать максимально крепким организмом.
Рабочий день его нормирован. Интенсивность отдачи нервных и даже
физических сил колоссальная. Прерывать свою деятельность из-за любых
недомоганий - безобразие недопустимое, возмутительное. - Делился своим
опутом своей личной жизни: - Жениться следует отнюдь не в юношеском
возрасте. Один раз и окончательно. Любовные коллизии обычно сопровождаются
колоссальной растратой необратимой нервной энергии.
- Папа! - с упреком воскликныла Лина. - Но ты же совсем не такой! Я
читала твои письма к маме.
- Значит, есть документальное подтвержение того, что я прав, - отнюдь
не смущаясь, сказал академик. Обращаясь к Белову, объяснил: - Ухаживая за
своей будующей супругой, в то время студенткой Петроградской
консерватории, я, будучи музыкально абсолютно бездарным и тупым, тратил
гигантское количество драгоценного времени на посещение концертов и даже
пытался обучиться, представьте, игре на арфе. Воображаете? Мужчина -
арфист! Это была высшая степень подхалимажа. - Подозрительно покосился на
дочь, кивнул на Белова, спросил: - Как, он все еще терпит твои
фортепъянные бдения?
- Но он любит музыку!
- Не знаю, не знаю, что он там любит, - сердито сказал академик и
добавил ехидно: - Но я любил не столько слушать свою будущую супругу,
сколько смотреть на нее, мечтая о тишине вдвоем.
- Но тебе нравится, когда я играю.
- У меня выработался защитный рефлекс!
Как-то Лина сказала Белову:
- Папа относится к тебе как тренер к своему ученику, которого он
готовит к мировому рекорду. Он тщеславен и мечтает, чтобы его ученик
превзошел его самого.
Академику нравилось когда Белов оставался у них в доме обедать.
Потирая руки, провозглашал:
- Я сторонник средневекового цехового обычая, когда мастера брали к
себе учеников на харчи.
За столом часто велись серьезные разговоры.
- Владимир Ильич был величайшим ученым, - сказал однажды Линев. - В
силу этого Октябрьская революция не носила характера политической
импровизации. Я полагаю, в политике, так же как и в науке, субъективизм -
плод опасного невежества и спесивого самомнения. Я твердо убежден, что
субъективизм в науке и политике чужд большевизму и приносит черезмерный
вред.
...У Белова не хватило духу зайти проститься с Линевыми перед
отъездом из Москвы. Он мог только мысленно представить себе, какое
презрение и ярость вызвало бы у Линева сообщение о том, что его ученик,
по-мальчишески бросив институт, вдруг отправился невесть куда, на Север. А
Лина? Что она о нем подумала?
И сейчас, в дорожном безделье, Иоганн Вайс позволил себе эту роскошь
воспоминаний. Словно награждая самого себя отдыхом, он устроил просмотр
некоторых частей хроники своей жизни, как бы прослушал их звукозапись.
Он помнит побледневшее, холодное, запрокинутое лицо Лины с
остановившимися глазами, почти бездыханные, горячие, дрожащие, ставшие
мягкими губы, ее руки, вялые, обессиленные... Нет, он решился. Решился
отшатнуться и, задыхаясь, сдавленно спросить:
- Лина, ты понимаешь? - Потряс за плечо. - Понимаешь?
Она молчала. Приподнялась, поправила волосы, присела к зеркалу и,
глядя в зеркало на Белова, сказала раздельно:
-Я все всегда понимаю и помню - это мой недостаток. Но даю тебе
слово: никогда, ни при каких обстоятельствах, я теперь с тобой не забуду
этих моих недостатков. Можешь быть уверен. - И пообещала мстительно: -
Теперь тебе не угрожает опасность совершить безнравственный, не
зарегестрированный в загсе поступок.
- Лина! - воскликнул он с упреком.
- Цинично не то, что я сказала, а твоя попытка вразумлять меня. -
Опустила глаза, прошептала жалобно: - Очевидно, даже после этого люди не
становятся до конца близкими. - Посмотрела, сощюрясь, на него в кулак: -
Ох, какой ты сейчас от меня далекий! И маленький, как лилипут, но, -
добавила она насмешливо, - солидный и умный.
Это случилось в тот день, когда Белова предупредили, чтобы он
подготовил близких к мысли о своем длительном отсутствии, и, как деликатно
выразился начальник, "если у него нет перед кем-либо моральных
обязательств, то не следует в преддверии чрезвычайно продолжительной
командировки брать на себя невыполнимое".
37
Ротмистр Герд вольготно полулежал на сиденье, бесцеремонно оттеснив
Вайса к бронированной холодной стенке вездехода. После уютного сна в
электроотапливаемом авиационном комбинезоне, после кофе созначительной
порцией коньяка он пришел в добродушное настроение и был не прочь
поболтать с Вайсом.
Очевидно, Герд пожелал разъяснить своему спутнику, что хотя чин у
него небольшой - он только ротмистр6 но положение его в германской
промышленности равно генеральскому и даже больше того. И, по существу,
люди, подобно ему обладающие крупным капиталом, независимы настолько, что
могут позволить себе говорить такие вещи, которых не посмеют высказать
безнаказанно вслух даже самые матерые наци.
О Канарисе он заметил пренебрежительно, что в годы первой мировой
войны тот работал агентом вместе со знаменитой Мата Хари, но, по всей
вероятности, выдал ее французам и этим спасся от ловушки, расставленной
ему "Вторым бюро". Сейчас положение Канариса незавидное, потому что
Гиммлер рано или поздно, но все равно добьется объединения, подчинит себе
все немецкие разведывательные службы и практически станет вторым лицом в
империи. Что же касается Гейдриха, то ходят слухи, будто он приказал
похитить из могилы своей бабки старое надгробие, где значилось ее имя -
Сара Гейдрих, и заменил другим, на котором высечены теперь только
инициалы. Об этом знает Канарис. И Гейдрих знает, что об этом знает
Канарис, и поэтому они вынуждены ладить между собой.
Самым дальновидным из всех наци Герд считал Геринга. Слабость его к
орденам и чинам простительна, потому что Геринг стал на солидный путь и
его концерн позволит ему войти в круг истинных правителей Германии, таких
как господа Стиннес, Борзиг, Крупп, Тиссен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177
существование Бюро "Н-В-7" экономической разведки "ИГ Фарбениндустри",
дающего этому величайшему концерну возможность получать информацию из
первых рук. И опыт агентурной работы "штаба Вали", несомненно, обогатит
приемы коммерческой разведки, без которой ни одна солидная фирма не может
успешно развиваться.
И он доброжелательно посоветовал Вайсу специализироваться в области
экономической разведки, так как и в этом случае, если Германия овладеет
мировым пространством и не будет конкурирующих держав, останется
конкуренция между мировыми немецкими концернами, и им понадобятся услуги
опытных агентов разведки.
Иоганн рассеянно слушал ротмистра, прикидывая, какие дела остались
незавершенными из-за внезапного отъезда и чем вызвана такая внезапность.
Размышлял он также о том, что внезапность эта не случайность, а прием,
нацеленность которого он не мог выявить, сколько не пытался перевести
разговор на тревожащую его тему.
Едва только Вайс касался этой темы, как Герд тотчас же начинал
хмуриться и замолкал. Поведение Герда заставляло Иоганна все больше
утверждаться в своей догадке, что внезапность его отъезда была заранее
кем-то предусмотрена. Но кем?
Все вокруг завалил чистый, сухой от холода снег.
На ротмистре был авиационный комбинезон с электроподогревом, шнур от
которого он включил в запасные аккумуляторы, специально для этого
поставленные на пол кабины.
Кроме того, в держалках стояли два больших термоса с горячим кофе. Но
ротмистр, наливая себе из термоса, каждый раз забывал предложить кофе
Вайсу, так же как не поделился с ним завтраком, уложенным аккуратно в
дорожный несессер с прикрепленными к крышке пластмассовыми тарелками,
складными наборами ложек, вилок, ножей и даже соковыжималкой.
Началась метель. Сквозь белый движущийся сумрак Вайс видел, как
население окрестных деревень и городков разгребает под наблюдением солдат
снег с дороги, и не у всех в руках лопаты - сгребают досками.
Ротмистр спал. Во сне его лицо обмякло, губы обвисли, и казалось, что
это не живое человеческое лицо, а маска.
Белая, шуршащая о стекла машины, сыпучая, снежная мгла. Мерное,
подобное метроному, скрипучее движение "дворников", протирающих ветровое
стекло. Усыпляющее качание их было схоже с колебаниями маятника, невесть
кому отсчитывающего медленное, тягучее время.
Только теперь, в этом состоянии безделья, Иоганн почувствовал - имел
наконец время почувствовать, - как безмерно он устал, измотался. Сказался
почти мгновенный переход к покою от невероятного напряжения, от
необходимости постоянного острого комбинационного мышления, решения
уравнений со многими неизвестными, неустанного, настороженного внимания ко
всем другим. Все это было подобно неустанному поединку одного со всеми,
бесконечно длящемуся каждый день, каждую минуту.
И теперь, в пути, он добровольно отдался бездумному отдыху, почти
прострации, той тоскливой прострации, какая охватывает человека после
неимоверного напряжения всех сил.
И в его сознании без сопротивления проносились воспоминания, котрым
он прежде не разрешал себе предаваться, считая их уступкой слабости.
Вот так же, как сейчас, падали махровые хлопья снега. Они исчезали в
незастывающей, цвета дымчатого стекла воде Москвы-реки. Он шел по
набережной с Линой Линевой. Она говорила взволнованно, осуждающе:
- Если человек смелый, то он должен быть смелым во всем.
Он взглянул в ее лицо - худенькое, с влажными щеками, его не назовешь
красивым. Но глаза! Всегда такие ярко выразительные, откровенные. Он
взглянул в ее глаза и понял их. Сказал, отвечая не на слова Лины, а на ее
взгляд:
- Ну, ты и доказала бы, что любишь. И ни о чем другом думать не
хочешь.
- Я и не думала тогда ни о чем, и ты не имел права думать! А ты
думал!
- Вот именно, думал о тебе! Неужели ты не понимаешь?
-Я хотела заставить тебя всю жизнь помнить меня. Я на это решилась -
и все.
- Даже если мы потом не будем вместе?
- Ты полагаешь, все это для того, чтобы получить тебя в пожизненное
пользование?
Ему не нравился весь этот разговор. И он сказал хмуро:
- Мне кажется, мы не разговариваем, а читаем вслух чей-то чужой
диалог.
Лина остановилась. Глаза ее стали добрыми, она воскликнула радостно:
- Ну вот, понял наконец-то! - И, вздохнув, прошептала: - Ты знаешь,
Саша, любовь требует величайшего такта... и ума.
- Я это читал где-то.
- Возможно. Но я хотела придумать тебя такого...
- Ладно, - С досадой сказал Белов, - валяй придумывай...
Академик Линев говорил ему как-то:
- Настоящий ученый должен знаит все, что существует на свете в той
области науки , которой он себя посвятил, а также все возможное о
сопутствующих науках. Но если, обретявсе эти знания, он не извлечет из
ведомого новое, неведомое познание, он все равно не ученый, а только
книжный шкаф. - Произнес раздроженно: - Овладение нашей новой
интеллигенцией иностранными языками - это не только проблема ее деловой
информированности, но и идеологическая проблема. Одноязычие - признак
национальной ограниченности либо невежества.
Злой, нетерпимой требовательности Линева был обязан Белов своим
безукоризненным знаниям иностранных языков.
Линеев строго и тщательно занимался многими видами спорта, утверждал:
- Научный работник обязан обладать максимально крепким организмом.
Рабочий день его нормирован. Интенсивность отдачи нервных и даже
физических сил колоссальная. Прерывать свою деятельность из-за любых
недомоганий - безобразие недопустимое, возмутительное. - Делился своим
опутом своей личной жизни: - Жениться следует отнюдь не в юношеском
возрасте. Один раз и окончательно. Любовные коллизии обычно сопровождаются
колоссальной растратой необратимой нервной энергии.
- Папа! - с упреком воскликныла Лина. - Но ты же совсем не такой! Я
читала твои письма к маме.
- Значит, есть документальное подтвержение того, что я прав, - отнюдь
не смущаясь, сказал академик. Обращаясь к Белову, объяснил: - Ухаживая за
своей будующей супругой, в то время студенткой Петроградской
консерватории, я, будучи музыкально абсолютно бездарным и тупым, тратил
гигантское количество драгоценного времени на посещение концертов и даже
пытался обучиться, представьте, игре на арфе. Воображаете? Мужчина -
арфист! Это была высшая степень подхалимажа. - Подозрительно покосился на
дочь, кивнул на Белова, спросил: - Как, он все еще терпит твои
фортепъянные бдения?
- Но он любит музыку!
- Не знаю, не знаю, что он там любит, - сердито сказал академик и
добавил ехидно: - Но я любил не столько слушать свою будущую супругу,
сколько смотреть на нее, мечтая о тишине вдвоем.
- Но тебе нравится, когда я играю.
- У меня выработался защитный рефлекс!
Как-то Лина сказала Белову:
- Папа относится к тебе как тренер к своему ученику, которого он
готовит к мировому рекорду. Он тщеславен и мечтает, чтобы его ученик
превзошел его самого.
Академику нравилось когда Белов оставался у них в доме обедать.
Потирая руки, провозглашал:
- Я сторонник средневекового цехового обычая, когда мастера брали к
себе учеников на харчи.
За столом часто велись серьезные разговоры.
- Владимир Ильич был величайшим ученым, - сказал однажды Линев. - В
силу этого Октябрьская революция не носила характера политической
импровизации. Я полагаю, в политике, так же как и в науке, субъективизм -
плод опасного невежества и спесивого самомнения. Я твердо убежден, что
субъективизм в науке и политике чужд большевизму и приносит черезмерный
вред.
...У Белова не хватило духу зайти проститься с Линевыми перед
отъездом из Москвы. Он мог только мысленно представить себе, какое
презрение и ярость вызвало бы у Линева сообщение о том, что его ученик,
по-мальчишески бросив институт, вдруг отправился невесть куда, на Север. А
Лина? Что она о нем подумала?
И сейчас, в дорожном безделье, Иоганн Вайс позволил себе эту роскошь
воспоминаний. Словно награждая самого себя отдыхом, он устроил просмотр
некоторых частей хроники своей жизни, как бы прослушал их звукозапись.
Он помнит побледневшее, холодное, запрокинутое лицо Лины с
остановившимися глазами, почти бездыханные, горячие, дрожащие, ставшие
мягкими губы, ее руки, вялые, обессиленные... Нет, он решился. Решился
отшатнуться и, задыхаясь, сдавленно спросить:
- Лина, ты понимаешь? - Потряс за плечо. - Понимаешь?
Она молчала. Приподнялась, поправила волосы, присела к зеркалу и,
глядя в зеркало на Белова, сказала раздельно:
-Я все всегда понимаю и помню - это мой недостаток. Но даю тебе
слово: никогда, ни при каких обстоятельствах, я теперь с тобой не забуду
этих моих недостатков. Можешь быть уверен. - И пообещала мстительно: -
Теперь тебе не угрожает опасность совершить безнравственный, не
зарегестрированный в загсе поступок.
- Лина! - воскликнул он с упреком.
- Цинично не то, что я сказала, а твоя попытка вразумлять меня. -
Опустила глаза, прошептала жалобно: - Очевидно, даже после этого люди не
становятся до конца близкими. - Посмотрела, сощюрясь, на него в кулак: -
Ох, какой ты сейчас от меня далекий! И маленький, как лилипут, но, -
добавила она насмешливо, - солидный и умный.
Это случилось в тот день, когда Белова предупредили, чтобы он
подготовил близких к мысли о своем длительном отсутствии, и, как деликатно
выразился начальник, "если у него нет перед кем-либо моральных
обязательств, то не следует в преддверии чрезвычайно продолжительной
командировки брать на себя невыполнимое".
37
Ротмистр Герд вольготно полулежал на сиденье, бесцеремонно оттеснив
Вайса к бронированной холодной стенке вездехода. После уютного сна в
электроотапливаемом авиационном комбинезоне, после кофе созначительной
порцией коньяка он пришел в добродушное настроение и был не прочь
поболтать с Вайсом.
Очевидно, Герд пожелал разъяснить своему спутнику, что хотя чин у
него небольшой - он только ротмистр6 но положение его в германской
промышленности равно генеральскому и даже больше того. И, по существу,
люди, подобно ему обладающие крупным капиталом, независимы настолько, что
могут позволить себе говорить такие вещи, которых не посмеют высказать
безнаказанно вслух даже самые матерые наци.
О Канарисе он заметил пренебрежительно, что в годы первой мировой
войны тот работал агентом вместе со знаменитой Мата Хари, но, по всей
вероятности, выдал ее французам и этим спасся от ловушки, расставленной
ему "Вторым бюро". Сейчас положение Канариса незавидное, потому что
Гиммлер рано или поздно, но все равно добьется объединения, подчинит себе
все немецкие разведывательные службы и практически станет вторым лицом в
империи. Что же касается Гейдриха, то ходят слухи, будто он приказал
похитить из могилы своей бабки старое надгробие, где значилось ее имя -
Сара Гейдрих, и заменил другим, на котором высечены теперь только
инициалы. Об этом знает Канарис. И Гейдрих знает, что об этом знает
Канарис, и поэтому они вынуждены ладить между собой.
Самым дальновидным из всех наци Герд считал Геринга. Слабость его к
орденам и чинам простительна, потому что Геринг стал на солидный путь и
его концерн позволит ему войти в круг истинных правителей Германии, таких
как господа Стиннес, Борзиг, Крупп, Тиссен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177