Однажды он сказал глубокомысленно:
- Я человек образованный, почти окончил гимназию, работал с
интеллигенцией и, как знаток, смею кое-что предложить. Публичные казни,
конечно, эффектны, но они делают польскую интеллигенцию излишне популярной
в народе. Смею рекомендовать личный опыт. Я брал группу политических и
выпускал на свободу самого видного из них. Через некоторое время
подсаживал к оставшимся своего, и он уведомлял заключенных, что тот,
освобожденный, - предатель. И не препятствовал им информировать об этом
свою организацию. Способ весьма результативный.
- Старо как мир. Впрочем, обратитесь к капитану фон Дитриху. Его это
может заинтересовать.
- Но вы, господин майор, понимаете, как это обеспечивает свободу
маневра?
- Но если маневр не удастся, мы вас, пожалуй, повесим.
- Нет, господин майор, - твердо сказал Душкевич. - Вы меня не
повесите. Это будет неразумно...
Управляющий имением баронессы Корф не разрешил Штейнглицу без ее
ведома осматривать поместье. не разрешила этого и сама баронесса. Она
вышла на крыльцо в жакетке из чернобурок и в простых грязных сапогах. Не
выпуская изо рта сигареты, астматически задыхаясь и кашляя, баронесса
очень милостиво, как со старым знакомым, поздоровалась с Иоганном. На пана
Душкевича она и не взглянула, а Штейнглица спросила ехидно, на каком он
играет инструменте. И когда Штейнглиц сердито ответил, что он не музыкант,
а офицер абвера, баронесса оборвала его:
- Господин Канарис в моем салоне пользовался успехом, играя на
флейте, а господин Гейдрих играл на скрипке. И если вы не музыкант, вам
здесь делать нечего. - Но тут же смилостивилась и приказала управляющему,
чтобы он пригласил господ позавтракать у него во флигеле.
За завтраком управляющий сказал Штейнглицу, что баронесса просит его
помочь ей устроить здесь небольшой концлагерь для тех военнопленных,
которые работают в имении. Это дисциплинировало бы их, кроме того,
лагерный рацион питания экономичней.
Штейнглиц обиделся, отодвинул тарелку, сказал, что это не входит в
его обязанности. Но так или иначе баронесса могла бы обратиться к нему
сама, а не через посредника.
Управляющий заметил:
- Баронесса полагала, что сердцу немецкого солдата близки три
заповеди фюрера. - Загибая чистенькие сухонькие пальцы, перечислил: -
Онемечивание, выселение, истребление. - Поднял глаза, проговорил
многозначительно: - Кроме всего, за упомянутое благоустройство баронесса
готова внести от сорока до пятидесяти пяти марок с каждой головы.
- Очень сожалею, - сказал Штейнглиц, - но я лишен возможности оказать
баронессе содействие. - И он поднялся из-за стола.
Управляющий, не вставая, простился с ним небрежным поклоном.
Но он ошибся в Штейнглице. Майора нельзя было купить так дешево. Ему
приходилось при выполнении заданий убивать и похищать людей - это была его
работа. Но если убийство не маскировалось ограблением, он никогда не
забирал никаких ценностей. И похищенный человек так же не мог смягчить его
мольбой о своих детях, как и соблазнить деньгами. Штейнглиц считал, что
его неподкупность стоит дорого, что когда-нибудь он получит за нее сполна,
и не позволял себе размениваться на мелочи. Вот и теперь он решил
показать, как оскорблен тем, что ему предложили взятку.
Глядя на управляющего холодными, рыбьими глазами, Штейнглиц вдруг
приказал отрывисто:
- Встать!
Управляющий покорился.
Майор поднял руку:
- Сесть! Встать!
Старческие колени управляющего дрожали, но он старательно выполнял
приказания, ловя, как рыба, ртом воздух.
- Быстро. Еще быстрей, - командовал Штейнглиц. И только когда
управляющий упал в изнеможении, майор пошел к машине, сел и удовлетворенно
откинулся на сиденье, вытянув наискось сухие длинные ноги в блестящих
сапогах.
Пан Душкевич после этой сцены уже не решался сидеть в котелке рядом с
майором. Он держал котелок на коленях и надевал, только когда выходил из
машины.
По характеру требований, которые неотступно выдвигал Штейнглиц,
обследуя бесконечные владения, замки, поместья, Иоганн установил, что тот
ищет нечто подобное прежнему секретному расположению, и не одно, а
несколько подходящих мест. Предназначаются они не для размещения штабов и,
по-видимому, не для концлагерей, хотя люди в них должны быть лишены
свободы передвижения и возможности общения с внешним миром. Ведь если бы
требовалось подходящее место для концлагерей, Штейнглиц не стал бы искать
поместья, хорошо оборудованного, но в то же время удаленного от главных
путей.
Несомненно было одно: главную базу Штейнглиц предполагает разместить
где-то здесь, в окрестностях Варшавы, и Вайс в течение недели известил
открытками адресатов в Ровно, Львове и даже в Берлине о том, где он сейчас
находится. В его вещах сохранился знакомый нам носовой платок, и, поболтав
его кончик в чашке с чистой водой, Иоганн написал водой между строк каждой
открытки свои координаты.

25
Из Берлина прибыл некий господин Лангсдорф. Он был в штатском, но
Штейнглиц и Дитрих встретили его в парадных мундирах.
Это был сухощавый седовласый человечек со старчески запавшим ртом,
маленькой головой, горделиво торчащей на длинной шее, с властными
движениями и внимательным, как у змеи, взглядом выпуклых темных глаз.
Штейнглиц приказал Вайсу приготовить вечером ванну для господина
Лансдорфа и оказать ему все услуги, какие потребуются.
Выполнить это почетное поручение с честью показалось сначала довольно
затруднительным, так как ни теоретически, ни практически Иоганн не был
подготовлен к роли лакея. Но делать нечего, и, тщательно обдумав свое
поведение, Иоганн приступил к исполнению порученных ему обязанностей. На
улице прохладно, и согреть на калориферах белье, которое наденет после
ванны этот почтенный старичок, - значит сделать ему приятное. Лансдорфу,
когда он вошел в свою комнату, не очень-то понравилось, что его чемодан
открыт, но, увидев приготовления для ванны, он тут же успокоился.
Вайс так осторожно и старательно помог ему раздеться, будто это был
раненый, только что вынесенный с поля боя. Улегшись в ванну, Лансдорф
заметил, что температура воды именно такая, какую он предпочитает, и,
прикрыв глаза белыми, как у курицы, веками, попросил Вайса взять со стола
книгу и почитать ему вслух.
Книга эта оказалась французским романом, изданным в 1902 году на
немецком языке в Мюнхене. Называлась она "Искусство наслаждения". Но
ничего фривольного в ней не содержалось. Автор обстоятельно описывал жизнь
пожилого холостяка, который приговорил себя к добровольному заключению в
своей комнате. Единственным живым существом, с которым он позволял себе
общаться, была канарейка. Беседы с этой птичкой и составляли суть
повествования.
Вайс читал книгу, сидя на круглой табуретке в некотором отдалении от
ванны, и, когда изредка поднимал глаза, видел торчащее из воды сморщенное
личико Ласдорфа, на котором блуждала мечтательная улыбка.
Потом Вайс помог Лансдорфу выбраться из ванны, вытер его насухо
теплым полотенцем, завернул в заранее нагретую простыню и отвел к постели.
Здесь он надел на старика теплую длинную ночную рубаху, прикрыл его
периной и осведомился, будут ли какие приказания.
- Мне нравится, как ты читаешь, - сказал Лансдорф. - Продолжай!
Но только Вайс взялся за книгу, как в дверь робко постучали, а потом
так же робко в комнату вошли Штейнглиц и Дитрих.
Тем же ровным голосом, каким он одобрил манеру чтения Вайса, Лансдорф
сказал стоящим навытяжку подле кровати офицерам:
- Господа! Сейчас я прочту вам приказ фельдмаршала Кейтеля. он
гласит, - и стал читать документ, отпечатанный на тонкой папиросной
бумаге: - "Пункт первый. Советские военнопленные подлежат клеймению
посредством особого долговременного знака.
Пункт второй. Клеймо имеет форму острого угла примерно в сорок пять
градусов, с длиной стороны в один сантиметр и ставится на левой ягодице.
Царапины наносятся раскаленным ланцетом на поверхность напряженной кожи и
смачиваются китайской тушью".
Таким образом, военнопленные, поступающие в транзитные лагеря, где
нами проводится отбор материала, пригодного для зачисления в
разведывательные и диверсионные школы, оказываются мечеными. Отсюда
следует, господа, что самый предварительный отбор материала надлежит
производить в сборных лагерях. - Тут Лансдорф почмокал губами.
Вайс догадливо подскочил, всунул ему в рот сигарету, поднес зажженную
спичку.
- Господа! - сказал Лансдорф визгливо. - Я полагаю, этот ефрейтор
воспитан лучше некоторых офицеров. - И тем же недовольным голосом
продолжал: - Пункт третий этого приказа от двенадцатого мая нынешнего года
разъясняет, как надо обращаться с захваченными в плен советскими
военно-политическими работниками. В нем указано:
"Политические руководители в войсках не считаются пленными и должны
уничтожаться самое позднее в транзитных лагерях. В тыл они не
эвакуируются"
Дитрих заметил нетерпеливо:
- Мы получили этот приказ.
Лансдорф насмешливо посмотрел на него и, будто не расслышав,
продолжил прежним, ровным тоном:
- Этот пункт приказа вызвал естественное соперничество между службами
СД, СС, гестапо и вашей службой.
Когда служба, ведающая транзитным лагерем, сообщает, что провела
ликвидацию некоторой части вновь прибывших военнопленных, это
рассматривается как упущение тех служб, которые ведают сборными лагерями.
А когда служба тыловых лагерей ликвидирует в процентном отношении больше
военнопленных, чем было ликвидировано в прифронтовых, администрацию
прифронтовых лагерей обвиняют в беспечности.
В силу таких обстоятельств каждая служба на всех ступенях лагерной
системы заинтересована в том, чтобы уничтожать максимальный процент
военнопленных, поскольку любое снижение сведений о количестве уничтоженных
может послужить поводом для расследования и привлечения к ответственности
за невыполнение приказа от двенадцатого мая тысяча девятьсот сорок первого
года.
Лансдорф стряхнул пепел в предупредительно поданную Вайсом большую
морскую раковину, иронически посмотрел на офицеров.
- господа, я не предлагаю вам сесть, ибо вы могли бы расценить
подобное мое предложение как выражение неуверенности в вашей армейской
выносливости. Но к делу. Все вышеизложенное будет крайне осложнять вашу
задачу. Вы должны отобрать максимальное количество лагерного материала,
для того чтобы после специфического изучения завербовать определенное
число лиц и обучить их, подготовить к разведывательной деятельности. -
Помолчал. И заключил после паузы: - На самом предварительном этапе
рекомендую: когда впоследствии среди отобранного вашей службой при
консультации гестапо материала обнаружатся отдельные непригодные субъекты,
не следует всецело обвинять в этом упущении гестапо. Адмирал Канарис не
хотел бы обострять отношения сторон, и потому вы сами должны исправлять
ошибки гестапо и делать это без излишних формальностей, И без официальных
церемоний публичных казней. Господа, вы свободны.
Не дав им раскрыть рта, он отпустил их кивком головы.

Утром Лансдорф попросил помассировать ему больную ногу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177