А когда они ознакомятся с этими обличающими предателя
документами, следует убедить их, что нападение на Генриха Шварцкопфа
спровоцировано немецкой контрразведкой, которой нужен повод для проведения
новых массовых репрессий.
Иоганн не счел нужным предупредить Зубова, что будет все время рядом
с Генрихом Шварцкопфом. И если Чижевский не сумеет выполнить задание и
покушение все-таки будет совершенно, Иоганн, чего бы ему это ни стоило,
попытается спасти Генриха.
Не предупредил потому, что, хотя Зубов и понял, что Иоганн не имеет
права участвовать в боевых операциях, все-таки усмешка превосходства
мелькнула на его лице, когда он, выслушав указания о задании Чижевскому,
заметил:
- Ну, ясно: ты вроде высшей математикой занимаешься, а наше дело -
простое, как дважды два.
Не предупредил и потому, что бессмысленно было обременять Зубова
лишними заботами, когда его группа, и без того ослабленная из-за
отсутствия Чижевского, будет занята боевой операцией.
Была и еще одна причина. Такое предупреждение прозвучало бы некиим
оправданием Иоганну. Мол, хоть он и не участвует в операции, но все равно
его подстерегает опасность, причем ничуть не меньшая, чем Зубова. Ведь не
в силах же он предугадать, когда и откуда будет совершено покушение на
Генриха.
Конечно, можно было бы вызвать охранников в штатском и обезопасить
себя и Генриха, но тогда польские патриоты попадут в засаду.
Иоганн ломал себе голову, прикидывая, как бы выкрутиться из
чрезвычайно сложного положения, в которое он попал. А что, если попытаться
убедить Генриха, чтобы он не выходил из своего номера в гостинице? Нет,
Генрих сейчас необычайно взвинчен и не захочет довольствоваться обществом
Вайса. Он скорее предпочтет компанию, с которой прибыл сюда для ревизии
"штаба Вали". Вместе со своими берлинскими коллегами будет по-прежнему
бурно развлекаться в кабаках и ресторанах, где на него всего легче
совершить покушение.
Припугнуть Дитриха и заставить его отменить покушение тоже нельзя:
это означало бы выдать на расправу контрразведке спровоцированных
Душкевичем поляков.
Судьба Вайса и Генриха зависела сейчас от того, насколько успешно
Чижевский выполнит задание. Но Иоганн не считал необходимым ставить его в
известность об этом. Вполне достаточно, если Чижевский будет
руководствоваться в своих действиях сознанием, что срыв задания ставит под
угрозу жизнь многих поляков.
Иоганн появился у Генриха задолго до того, как обещал навестить его.
И был встречен с подчеркнутой неприветливостью, которая могла бы выглядеть
оскорбительной, если бы Иоганн с первых же слов не обезоружил Генриха
своим подкупающим простодушием.
- Что тебе надо? - недовольно буркнул Генрих.
- Тебя, Генрих, - улыбаясь, ответил Вайс и добавил с открытой, доброй
улыбкой: - Понимаешь, соскучился. - И, бросив взгляд на столик с
закусками, на окаменело сидевшего в позе неприступного величия полковника
Иоахима фон Зальца, на Ангелику Бюхер, полулежавшую несколько поодаль в
качалке с бокалом красного вина, который она грела в ладонях, спросил: -
Можно, я поем у тебя? - И пожаловался: - Весь день на ногах, ужасно
голоден.
Иоганн мгновенно понял, как нежелательно в данный момент для всех
троих его присутствие в этой комнате. И, поняв это, выдвинул неотразимый
повод для визита. Ну разве можно отказать в гостеприимстве
проголодавшемуся человеку? Это было бы верхом неприличия.
Любезно поздоровавшись с гостями Генриха, Вайс, будто не видя
ледяного лица полковника и негодующей физиономии Ангелики, молча сел за
стол и так сосредоточенно занялся едой, что спустя некоторое время его
даже перестали замечать.
Возможно, такое невнимание граничило с презрением к его особе. Но на
это Вайсу было, в сущности, начхать. Он достиг того, чего хотел. Победил в
этом крохотном турнире на выдержку, волю и самообладание.
Иоахим фон Зальц, угарно чадя сигарой, продолжил прерванный
появлением Вайса разговор. Вылетая из его рта, сухие слова, казалось,
потрескивали.
- Да, мы, немцы, - романтики-идеалисты. И, как никакая другая нация,
мы одарены фанатической способностью быть преданными идеалу, заложенному в
наши сердца и умы еще предками. Вначале Европа, а потом и весь мир - вот
он, наш идеал. Мы должны обладать миром во имя национального самосознания.
Наша историческая миссия - властвовать над народами.
Насилие - это и выражение свободы нашего духа и метод достижения
цели, - вещал своим скрипучим голосом Зальц. - Извечный страх перед
насилием над личностью, над целыми народами мы превратили в универсальное
орудие. Доблестная готовность немецкого солдата идти на смерть
складывается из двух моментов. Его сознание абсолютно подчинено мысли, что
уклонение от этой готовности грозит ему смертью. И страх перед наказанием
освобождает его от психической боязни смерти. Так страх перед насилием
порождает способность к насилию. Как бы противна ни была нашей природе
жестокость, она диктуется гуманной необходимостью: страх перед жестокостью
уменьшит количество людей, которые могут стать жертвой жестокого
возмездия...
Любые проявления снисходительности, - продолжал он, почти скрывшись
за облаками сигарного дыма, - к приговоренным военным преступникам
свидетельствовали бы о нашей неспособности решительно аннулировать все то,
что чуждо нашему духу, заражено социальной инфекцией марксизма. Чтобы
закончить наш разговор, скажу вам, любезный господин Шварцкопф, что я
решительно не согласен с вами...
Но тут Вайс прервал его. Вытер губы салфеткой, аккуратно сложил ее и
спросил, не поднимая глаз:
- Простите, господин полковник, насколько я понял, из ваших суждений
следует, что самый храбрый немецкий солдат одновременно и самый большой
трус? И мы должны быть жестокими из страха, чтобы нас самих не повесили за
недостаточную жестокость? - Не дожидаясь ответа, Вайс развалился в кресле
и, ковыряя в зубах спичкой, обратился к Генриху: - Следуя программе
господина Иоахима фон Зальца, ты должен прийти к выводу: необходимо
принять участие в казни военнослужащих. Ведь таким способом ты подтвердишь
правильность его умозаключений - бесстрашно разделаешься с приговоренными
только из боязни быть обвиненным в слабодушии? - Твердо взглянув в белесые
глаза полковника, Вайс сказал: - Так получается, если следовать вашей
логике. - Ухмыльнулся: - Во всяком случае, меня такая логика не
воодушевила бы, хотя она и выражена столь торжественными словами, что они
могли бы стать гимном трусости.
- Господин обер-лейтенант, вы забываетесь! - тонким голосом почти
завизжал фон Зальц.
Вайс вскочил.
- Господин полковник, по роду моей службы я обязан не забывать ни о
чем, что наносит оскорбление доблестному вермахту. А вы сейчас обвинили
его в трусости.
Побледнев, фон Зальц обратился к Генриху:
- Герр Шварцкопф, он извращает смысл моих слов! Не откажитесь сейчас
же подтвердить это.
- Оставь, Иоганн, - сказал Генрих. - Ты же отлично понимаешь, что
полковник излагал нацистские идеи, правда, в несколько обнаженном виде.
- Я считаю, - Вайс непримиримо стоял на своем, - что герр полковник
позволил себе лишнее.
Вмешалась Ангелика:
- Послушайте, Иоганн, не надо быть таким подозрительным. - Протянула
руку: - Ведь мы с вами старые друзья?
- Ради вас, фрейлейн, - галантно сказал Вайс, - я готов признать, что
погорячился.
- Вот видите, какой вы милый! - Ангелика вопросительно взглянула на
полковника, напомнила: - Вы, кажется, хотели отдохнуть?
Когда дверь за Ангеликой и фон Зальцем закрылась, Генрих спросил
живо:
- Ты нарочно все это выкинул?
- Возможно, - неопределенно ответил Вайс и спросил в свою очередь: -
Тебя действительно затошнило от его откровений, или это мне только
показалось?
- Нет, не показалось. Он спорил со мной. Я сказал, что решительно
отказываюсь присутствовать при казни.
- Что же ты встретил меня так неприветливо? Ты должен благодарить
меня за дружескую услугу: ведь я помог им убраться отсюда.
Генрих сказал задумчиво:
- Но не он один так мыслит.
После паузы Вайс сказал:
- Как ты думаешь, если для исполнения приговора вызвать
палачей-добровольцев из лагеря военнопленных, любой русский охотно
согласился бы?
- Безусловно.
- А если найдутся такие, которые откажутся?
- Почему? Казнить немца - это было бы для них чрезвычайно приятно.
- А вдруг, вместо того чтобы казнить приговоренных немцев, они
попытались бы их спасти?
- Это невероятно!
- Но ведь отказались же четверо немцев участвовать в казни русских
военнопленных!
- Мне бы очень хотелось знать, что ими руководило.
- А если бы ты узнал?
- Ну что ж... - печально произнес Генрих. - Очевидно, их слова в
чем-то убедили бы и меня.
- И тогда?
- Тогда я, возможно, поверил бы, что в Германии есть и другие немцы.
- И ты бы то же стал другим немцем?
- Которого ты, как офицер абвера, счел бы своим долгом присоединить к
этим четырем...
- В этом случае я забыл бы о том, что принадлежу к службе абвера, -
парировал Вайс.
- Ради приятеля ты готов совершить преступление перед рейхом?
- А почему бы нет? - задорно сказал Вайс. - В конце концов, истинная
дружба в том и заключается, чтобы не щадить своей шкуры ради друга.
- Даже если он изменник?
- Кому? Ведь он же присоединился к немцам.
- Но эти немцы нарушили свой воинский долг.
- Долг быть палачами?
- Нарушение воинской дисциплины способствует победе русских.
- А если бы русские спасли этих четырех немцев от казни, они что,
помогли бы победе Германии над Советским Союзом? - спросил Вайс.
- Чтобы русские спасли их?! Это было бы столь фантастично, что после
такого сообщения надо застрелиться или...
- Что "или"?
- Да ну тебя! Говоришь какие-то нелепости...
- Я повторяю, - пристально глядя в глаза Генриху, сказал Вайс. - Если
это произойдет, и русские спасут приговоренных к казни немцев, и тебе
представится возможность увидеться с ними и выслушать их, - что тогда?
- Это невероятно!
- Я прошу тебя, скажи, как бы ты поступил?
- Я бы встретился с ними...
- Ты даешь слово?
- Ты так настаиваешь, что я начинаю думать, уж не поручили ли тебе
проверить меня.
- Кто?
- Гестапо.
- Ну что ж, - задумчиво протянул Иоганн, - ты прав. Так вот, чтобы у
тебя был залог. - Он взглянул на часы. - Через час ты позвонишь в тюрьму и
узнаешь, что четверо немецких военнослужащих, приговоренных к казни,
бежали.
- Ха! Ты, оказывается, весьма осведомленный абверовец. Но зачем же
откладывать? Я позвоню сейчас, и мне сообщат об их бегстве.
- Нет, - сказал Вайс. - Еще рано.
- А если я сейчас позвоню?
- Тогда их не удастся спасти.
- Значит, если я не позвоню, то стану как бы соучастником их побега?
- Так же, как и я, - сказал Вайс.
- Ну зачем ты меня разыгрываешь?! - досадливо поморщился Генрих.
- Я предупреждаю: если ты не позвонишь в течение получаса, - холодно
сказал Вайс, - ты станешь соучастником их побега.
- Давай забудем об этом разговоре! - попросил Генрих. - Право, не
нужно нам так друг друга испытывать. Все это вздор.
- Нет, все это правда!
Генрих потянулся к бутылке с коньяком. Вайс задержал его руку:
- Нет, прошу тебя.
- Правильно, - согласился Генрих. - Надраться сейчас было бы
трусостью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177