Вайс позвонил Генриху и, давая ему понять, что разговор подслушивают,
шутливо осведомился, с кем тот прожигает свою жизнь. Генрих догадливо
подхватил этот тон. Они ничего не могли сказать друг другу, но Вайсу важно
было сообщить Генриху, что пока у него все благополучно.
Несколько раз Густав давал ему одинаковые поручения: встретить в
аэропорту человека, фотографию которого Вайс имел возможность увидеть
только мельком, и сопроводить его до определенного места. Адрес Густав
каждый раз называл довольно невнятно.
Вайс выполнял эти поручения с той степенью точности, какая от него
требовалась.
Однажды встреченный им на железнодорожном вокзале пассажир стал
настойчиво требовать, чтобы Вайс незаметно взял у него потрепанный
путеводитель по Парижу и тотчас же передал Густаву.
Вайс решительно отказался. Пассажир, все так же шепотом, начал
угрожать. Вайс остался непреклонен. Доставив пассажира по указанному
Густавом адресу, он вежливо простился с ним, в ответ услышал брань и
угрозы.
Когда Вайус доложил Густаву об этом, тот пожевал сухими губами,
произнес равнодушно:
- Очевидно, вам предлагали передать материал чрезвычайной и
неотложной важности. Жаль, что я не получил его сразу. Но вы действовали
правильно, и я вас не упрекаю.
Спокойствие, с каким Густав отнесся к промедлению в доставке важного
материала, говорило не только о значительности занимаемого им положения,
но и о том, что это человек редкостной силы воли и самообладания. Кроме
того, Вайсу стало ясно, что дисциплина здесь ценится выше инициативы и что
раз ему дают такие поручения, значит, он уже прошел существенную стадию
проверки.
И хотя из этого потрепанного путеводителя, вероятно, удалось бы
узнать кое-что о делах, которыми руководил здесь Густав, он не сожалел об
утерянной возможности. Вайс знал: только терпением и выдержкой он может
добиться награды за свое безукоризненное послушание.
И как бы в знак особой милости Густав пригласил его сыграть утром
партию в теннис.
Хилый на вид, вяло-медлительный, Густав в игре неожиданно обнаружил
яростную подвижность, удары его ракетки отличались силой и резкостью.
Вайс с позорным счетом проиграл все геймы. Но когда Густав подошел к
сетке, чтобы по традиции пожать руку побежденному, Вайс, удерживая его
горячую, сухую ладонь, сказал с лукавой усмешкой:
- Я не так восхищен вашим спортивным мастерством, господин Густав,
как искусством скрывать столь бурный темперамент.
Густав досадливо поморщился, но тут же улыбнулся морщинистым сухим
ртом:
- А вы, Питер, умны.
- Если это не обмен комплиментами, мне чрезвычайно приятно услышать
это именно от вас, - без улыбки сказал Вайс, подчеркивая, какое значение
он придает словам Густава.
Такого человека, как этот своеобразный тип, пошлые и примитивные
похвалы могли только раздражить, но умная и изящная лесть должна была
доставить ему удовольствие.
В душевой Густав спросил Вайса:
- Что вы думаете о Франце?
- Экспонат для музея криминалистики.
Шелленберг, заняв пост руководителя Шестого отдела имперской службы
безопасности, не внес в работу никаких новшеств, но старался подобрать
свои, особые кадры. Он выделял людей материально обеспеченных, с
устойчивым положением в обществе и университетским образованием,
предпочитая их ставленникам Мартина Бормана, стремившегося обеспечить
Шестой отдел надежной агентурой нацистской партии. Борман был достаточно
точно осведомлен о всех происках Шелленберга. Но дружба с Гиммлером
защищала Шелленберга от поползновений Бормана наложить руку на Шестой
отдел СД.
У Вайса не было никаких сомнений в том, что Гейдрих пользовался
услугами Франца еще в те времена, когда возглавлял тайную полицию, и,
перейдя в гестапо, он, естественно, не отказался от этих услуг.
Судя по всему, собранные здесь люди принадлежали к новым кадрам
Шелленберга. Опытные сотрудники секретной службы не казались бы столь
измученными работой и не стали бы относиться друг к другу с таким
откровенным безразличием.
Отличала их не только преданность своему шефу. Никто из них никогда
не притрагивался к газетам: политические новости они, повидимому, черпали
из совершенно других источников. И фронда к официальной пропаганде была не
случайна. Она как бы подчеркивала, что этим людям ведомо то, чего не знает
никто другой.
Густав ничего не сказал в ответ на пренебрежительную реплику Вайса о
Франце, но, одеваясь перед зеркалом и наблюдая в зеркало за Вайсом, вдруг
спросил:
- Кто был наиболее достойным человеком в "штабе Вали"?
- Лансдорф, - не задумываясь ответил Вайс.
- И вы считаете, его место там?
- Нет.
- Почему?
- Лансдорф - мастер политических комбинаций. На Востоке они
невозможны.
Долго и тщательно завязывая галстук и продолжая наблюдать за Вайсом,
который не счел нужным скрывать, что видит, как за ним наблюдают, Густав
произнес медленно:
- А вы любопытный субъект.
- Мне бы не хотелось, чтобы хоть что-нибудь во мне было для вас
неясно.
- Мне тоже, - согласился Густав. Похлопал Вайса по плечу: - У вас с
вами впереди еще много времени. - Посоветовал: - А почему бы вам не
навестить Генриха Шварцкопфа?
- Это вам желательно?
- А вам?
- Генрих - мой друг. Но его дядя Вилли Шварцкопф - крупный деятель
гестапо.
- И что же?
- Моих способностей хватает только на то, чтобы служить там, где моя
служба.
- Значит, ваш визит будет полезен той службе, к которой вы
принадлежите. Если вам ясно это, то у меня в отношении вас больше не
останется никаких неясностей.
Вайс склонил голову, щелкнул каблуками.
Густав сказал снисходительно:
- Здесь у нас такая форма выражения готовности не принята. В отличие
от абвера мы различаем сотрудников не по званиям, а по степени их
способности понимать больше, чем им сказано.
После этой многозначительной беседы, как по мановению волшебной
палочки, исчезла незримая преграда вежливой, холодной отчужденности между
обитателями коттеджей и Вайсом.
И хотя разговаривали с ним больше на отвлеченные темы, Вайс
почувствовал уже не безразличие, а пытливый интерес к себе.
Вилли Шварцкопф жил на Фридрихштрассе в доме странной архитектуры -
помесь модерна с цейхгаузом. Некогда здесь у него была квартира в три
комнаты, но после того, как здание ариезировали, он захватил под личную
канцелярию целый этаж. Племяннику он уступил одну из комнат в прежней
своей квартире.
На этаже, так же как и в прихожей, дежурили эсэсовцы.
Завтрак был накрыт в новом кабинете Вилли Шварцкопфа, обставленном с
нарочитой казарменной скудостью и суровой непритязательностью. Солдатская
койка. У изголовья столик, уставленный армейскими телефонными аппаратами.
Посредине комнаты большой стол без ящиков. Огромная карта, завешенная
полотном. В стену вмурованы большие несгораемые шкафы. Крашеная
металлическая дверь с крошечным круглым окошечком, прикрытым стальной
задвижкой.
Возле койки на коврике лениво дремала огромная сытая овчарка. Моду на
этих сторожевых псов ввел фюрер.
Сервировка была тоже казарменного типа: алюминиевые ложки и вилки,
армейские ножи-полутесаки. Но яства дорогие и так же, как и вина, в
большинстве иностранного происхождения.
Мундир на Вилли был довольно поношенный, только сапоги лаково сияли.
Принял он Вайса радушно. Разведя руками, признался, как бы извиняясь:
- Когда германский народ все отдает фронту, мы, его вожди, следуем
духу спартанцев.
Генрих только усмехнулся этой хвастливой лжи. В Шарлоттенбурге, в
самых аристократических кварталах Берлина, у Вилли был роскошный особняк,
который он превратил в склад всевозможных ценностей, но об этом знали лишь
самые близкие ему люди.
Обнимая племянника, Вилли сказал самодовольно:
- Если бы Генрих, начиная свою деятельность, был таким, каким он
вернулся сейчас из Варшавы, черт возьми, я бы не удивился, получив приказ
явиться к нему в рейхканцелярию с докладом. Не будь его, я сейчас не
справился бы и с половиной своих дел. Парень перебесился и взялся за ум.
За завтраком Вилли много ел и пил. Генрих же почти не ел и пил только
минеральную воду.
- Ну, как вам понравились люди Вальтера? - спросил Вилли и, не
дожидаясь ответа, начал возмущаться: - Набрал личный дипломатический
корпус из чистоплюев. Салонные шалопаи, изнеженные сынки богатых
родителей, имеющих родственные связи со всех странах Европы. Какие они, к
дьяволу, агенты! Ведь любой из них, попади он в руки самому паршивому
контрравездчику-мальчишке, наложит в штаны и начнет болтать, как на
исповеди. А этот Густав! Хороша штучка! В свое время на Альбрехштрассе,
восемь, он умел заставить разговориться самых упорных, а теперь заделался
гувернером у этих щенков на псарне Вальтера. Что вы скажете о Густаве и
вообще о его пансионате?
- Я бы не оправдал рекомендацию герра Лансдорфа и вашу тоже, -
глубокомысленно улыбнулся Вайс, - если б позволил себе не только
высказывать суждения о моих сослуживцах, но и делиться с кем-либо тем, что
касается моей новой работы.
- Да бросьте! - весело воскликнул Вилли. - Здесь за бронированными
дверями, мы как у Христа под мышкой. - И добавил внушительно: - У нас один
хозяин - Генрих Гиммлер.
- Слуги, у которых слишком длинный язык, обычно не задерживаются в
хорошем доме, - отпарировал Вайс.
- О, вы вон, оказывается, какой камушек! - в голосе Вилли звучали
недовольные ноты. - Ничего, я все же надеюсь, мы с вами подружимся.
- Я тоже, - сказал Вайс. И счел нужным добавить: - Смею вас заверить,
мои самые лучшие впечатления о вас останутся в такой же
неприкосновенности, - он кивнул на несгораемые шкафы, - как бумаги,
которые там хранятся.
- Однако вы человек твердых правил! - проворчал Вилли.
- Нет, - сказал Вайс, - но я умею твердо подчиняться тем правилам,
какие мне рекомендуют старшие.
- Ловко сказано! - расхохотался Вилли и обратился к Генриху: - А этот
твой приятель, оказывается, не такой простофиля, как мне показалось тогда,
в Лицманштадте. - И тут же упрекнул Вайса: - Вы человек неглупый и должны
были понять, что если уж старик Вилли оказывает услугу ближнему, то при
этом он всегда рассчитывает на ответную любезность.
- Я готов приложить все усилия, чтобы выполнить любое ваше поручение,
- почтительно наклонил голову Вайс, - если, конечно, оно не пойдет вразрез
с обязательствами, которые я на себя взял.
- Ладно, ладно, - грубовато-снисходительно похлопал его по плечу
Вилли, - я сам никогда не забываю тех, кого чем-нибудь одолжил.
По-видимому, он ожидал длругого от Вайса, но, прикинув, что не часто
попадаются в рейхе люди, с таким упорством отстаивающие свою служебную
честь, смирился и сказал:
- Образованные люди сейчас редкость. Незначительную часть их мы
бережем в тюрьмах. - Расхохотался. - Недавно надо было произвести
экспертизу художественных ценностей, доставленных из оккупированных
областей. Если б вы видели рожи этих интеллигентов, когда мы привезли их в
подвалы хранилища! С некоторых картин они буквально слизывали пыль и
грязь. Но когда я потребовал от них, чтобы они установили стоимость
каждого предмета, подлецы заявили, что это невозможно, так как
национальные реликвии, мол, не имеют продажной цены.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177