- Так чо? - добавил. - Не страшно на электричке-то пилить?
Санек, как думаешь? Ей не страшно? - подмигнул обернувшемуся Саньку. - А
то давай с нами.
Нинка снова помотала головою.
- Тогда - привет, - и Арифметик распахнул перед Нинкою дверцу. - Да!
- добавил вдогонку. - Напомни, в общем, ему, что в задачке, в арифмети-
ческой, которую я задал, ответ получился: две жизни. А он, будем по
дружбе считать, расплатился в электричке за одну. Так что пусть готовит-
ся к встрече со своим Богом. Без этих! как его! без метафор. Короче:
чтоб соблазна от нас бегать больше не было - убьем! Дешевле выйдет. И
для него, и для нас.
Нинка хотела было сказать что-то, умолить, предложить любую плату, -
только выпросить у Арифметика монахову жизнь, - но прежде, чем успела
раскрыть рот, машина сорвалась с места и скрылась в проулке.
- До Санкт-Петербурга есть? - Нинка стояла в гулком, пустом полунощ-
ном кассовом зале Ленинградского вокзала.
- СВ, - ответила кассирша. - Один, два? - и принялась набивать на
клавиатуре запрос.
- А! сколько? - робко осведомилась Нинка.
- Сто сорок два, - ответила кассирша. - И десять - постель.
- Извините, - качнула Нинка головою. - А чего попроще! не найдется?
Красавец-блондин, перетаптывающийся в недлинном хвосте у соседнего
окошечка - сдавать лишний - прислушался, положил на Нинку глаз.
- Попроще нету, - презрительно глянула кассирша. - Так чт, не берешь?
Нинка снова качнула головою, отошла.
- Я сейчас, - бросил блондин соседу по очереди и подвалил к Нинке. -
У меня есть попроще: совсем бесплатный. Но вместе.
Нинка посмотрела на блондина: тот был хорош и, кажется, даже киноар-
тист.
- Вместе так вместе!
В синем, почти ультрафиолетовом свете гэдээровского вагонного ночника
красавец-блондин стоял на коленях перед диванчиком, где лежала за малым
не полностью раздетая, равнодушная Нинка, и ласкал ее, целовал, пытался
завести.
- Ну что же это такое?! - вскочил, отчаявшись, рухнул на свой диван-
чик. - Мстишь, что ли? За билет?! Да как ты не понимаешь - одно с дру-
гим!
- Все я понимаю, - отозвалась Нинка. - Все я, Димочка, хороший мой,
понимаю. И трахаться люблю побольше твоего. Только кайф исчез куда-то.
Ушел. И не мучайся: ты здесь не-при-чем!..
Нинка скучно - давно, видать, - сидела на холодных ступенях парадной.
Загромыхал лифт, остановился. Нинка глянула: нестарая, очень элегант-
ная дама, достав ключи, отпирала ту самую как раз дверь, которая и нужна
была Нинке.
- Вы - сережина мама?
Дама медленно оглядела Нинку с головы до ног, что последняя и приняла
за ответ положительный.
- Здравствуйте.
- Здравствуйте, - отозвалась дама. - А вы очень хорошенькая.
- Знаю, - сказала Нинка.
Дама открыла дверь и вошла в прихожую не то что бы приглашая за со-
бою, но, во всяком случае, и не запрещая.
- Вы застали меня случайно. Мы с мужем живем в Комарово, на даче. Мне
понадобились кой-какие мелочи, - расхаживала дама по комнатам, собирая в
сумку что-то из шкафа, что-то из серванта, что-то из холодильника.
Нинка, едва не рот разинув, осматривала очень ухоженную, очень бога-
тую квартиру, где вся обстановка была или антикварной, или купленною за
валюту. Компьютер, ксерокс, факс, радиотелефон! Подошла к большой, ка-
рельской березою обрамленной юношеской фотографии Сергея.
- Есть у вас время? Можете поехать с нами. Вернетесь электричкой.
- А Сергей! - надеясь и опасаясь вместе, спросила, - там?
- Где? - прервала дама сборы.
- Ну! на даче?
- Сергей, милая моя, в Иерусалиме.
Нинка вздохнула: с облегчением, что жив, не убили что вряд ли досту-
пен сейчас Арифметику и его дружкам, но и огорченно, ибо очень настраи-
валась увидеть монаха еще сегодня.
- И, судя по всему, пробудет там лет пять-шесть. Или я приняла вас за
кого-то другого? Это вы - его скандальная любовь?
- Н-наверное! - растерялась Нинка, никак не предполагавшая, что уже
возведена в ранг скандальной любви.
- Это в от него беременны?
- Я? Беременна? Вроде нет.
- Странно, - сказала дама, продолжая прерванное занятие. - Вы из
Москвы? Ладно, поехали. Там разберемся. Звать вас - как?..
Ехали они в "мерседесе" с желтыми номерами. Вел седой господин в
клубном пиджаке.
- Вы у нас что, впервые? - спросила дама, сама любезность, понаблю-
дав, с каким детским любопытством, с каким восхищением глядит Нинка за
окно.
- Угу, - кивнула она. - А это чо такое?
- Зимний дворец. Эрмитаж.
- Здрово!
- А вот, смотрите - университет. Тут Сережа учился. Полтора года. На
восточном.
Нинка долгим взглядом, пока видно было, проводила приземистое тем-
но-красное здание.
Это была та самая дача, из мансардного окна которой выпрыгнула обна-
женная девушка, и, хотя последнее произошло несколько лет назад, дача
парадоксальным образом помолодела, приобрела лоск.
Седой водитель "мерседеса" в дальней комнате говорил по-немецки о
чем-то уж-жасно деловом с далеким городом Гамбургом, кажется, о постав-
ках крупной партии пива, а Нинка с дамою сидели, обнявшись, на медвежьей
шкуре у догорающего камина, словно две давние подружки, зареванные, и
причина их несколько неожиданно внезапной близости прочитывалась на под-
носе возле и на изящном столике за: значительное количество разноцветных
крепких напитков, большей частью - иноземного происхождения.
Впрочем, сережину маму развезло очевидно сильнее, чем Нинку.
- Я! понимаешь - я! - тыкала дама себе в грудь. - Я во всем виновата.
Сереженька был такой хруп-кий! Такой тон-кий!.. Дев-ствен-ник! - подняла
указательный перст и сделала многозначительную паузу. - Ты знаешь, что
такое девственник?
- Не-а, - честно ответила Нинка.
- Ты ведь читала Чехова, Бунина! "Митина любовь"!
- Не читала, - меланхолически возразила Нинка.
- А у меня как раз, понимаешь, убийственный роман. Вон с этим, - пре-
небрежительно кивнула в сторону немецкой речи. - Странно, да? Он тебе не
понравился! - погрозила.
- Понравился, понравился, - успокоила Нинка. - Только Сережа - все
равно лучше.
- Сережа лучше, - убежденно согласилась дама. - Но у меня был роман с
Отто. А Сережа вернулся и застал. Представляешь - в самый момент! Да еще
и! Ну, как это сказать! Как кобылка.
- Раком, что ли?
- Фу, - сморщилась дама. - Как кобылка!
- Ладно, - не стала спорить Нинка. - Пусть будет: как кобылка.
- А я так громко кричала! Я, вообще-то, могла б и не кричать, но я же
не знала, что Сережа!
- А я, когда сильно заберет, - я не кричать не могу!
- И все. Он сломался. Понимаешь, да?
- Ушел в монастырь?
- Нет! сломался. Он потом ушел в монастырь. Перед самым судом. Но
сломался - тогда. Я, значит, и виновата. Он, когда христианином сделался
- он, конечно, меня простил. Но он не простил, неправда! Я знаю - он не
простил!
- Перед каким судом?
- Что? А! Приятели вот сюда, - постучала дама в пол сквозь медвежью
шкуру, - затащили. Напоили. Мы с его отцом как раз разводились, дачу
забросили, его забросили. А он переживал! Хочешь еще?
- Мне хватит, - покрыла Нинка рюмку ладонью. - А вы пейте, пожалуйс-
та.
- Ага, - согласилась дама. - Я выпью, - и налила коньяку, выпила.
- Ну и что - дачу?
- Какую дачу? А-а! Девица от них сбежала. В окно выбросилась. Вооб-
ще-то, раз уж такая недотрога, нечего было и ехать. Правильно? Голая.
Порезалась вся. А была зима, ветер, холодно! Ну, она куда-то там дополз-
ла, рассказала! Ей ногу потом ампутировали. Вот досюда, - резанула дама
ребром ладони по нинкиной ноге сантиметра на три ниже паха.
- И Сережка всех заложил?
- Зачем? - обиделась дама. - Зачем ты так говоришь: заложил? Зачем?!
Он потрясен был!
- Пьяный, вы же сказали!
- Не в этом дело! Тут ведь бардак! И все такое прочее! Каково ему бы-
ло видеть? Его вырвало! Он! он просто не умел врать! Вообще не умел! И
виновата во всем я! - Дама рыдала, все более и более себя распаляя: - Я!
Я!! Я!!!
- Пора оттохнуть, торокая, - седой элегантный Отто уже с минуту как
закончил говорить со своим Гамбургом и стоял в дверях, наблюдая, а когда
дама ввинтилась в спираль истерики, приблизился.
- Пошел вон! - отбивалась дама. - Не трожь! Я знаю: меня уложишь, а
сам! - и ткнула в Нинку указательным. - Угадала?! Ну скажи честно: уга-
дала?!
- Да не дам я ему, успокойтесь, - презрительно возразила Нинка. - Я
Сережу люблю!
- Итемте, итемте, милая, - Отто уводил-уносил сопротивляющуюся, крив-
ляющуюся даму наверх, в мансарду, а Нинке кивнул с дороги, улучив минут-
ку: - Комната тля гостей. Располагайтесь.
Нинка проводила их мутноватым взглядом, налила коньяку и, выпив, ска-
зала в пустоту:
- Все равно вытащу. Подумаешь: Иерусалим!..
Они чинно и молча завтракали на пленэре. Что по Нинке, что по даме
вообразить было невозможно вчерашнюю сцену у камина.
- Also, - сказал Отто, допив кофе и промакнув губы салфеткою, извле-
ченной из серебряного кольца. - Я оплачиваю бизнес-класс то Иерусалима,
тва бизнес-класса - назад. И тве нетели шисни по! - прикинул в уме -
!тшетыреста марок в тень. Фам твух нетель хватит?
Нинке стало как-то не по себе от столь делового тона: получалось, что
ее нанимают для определенной унизительной работы. Тем не менее, Нинка
кивнула.
Дама заметила ее смятение, попыталась поправить бестактность мужа:
- Знаешь, девочка. У нас довольно старый и хороший род. И я совсем не
хочу, чтоб по моей вине он прервался. Если ты! если ты вытащишь Сережу -
ты станешь самой любимой моей! дочерью.
Отто переждал сантименты и продолжил:
- Я ету в Санкт-Петербург и захвачу фас. Сфотографируйтесь на паспорт
фот по этому атресу, - написал несколько слов золотым паркером на оборо-
те визитной карточки, - тоштитесь снимков и савесите мне в офис, - пос-
тучал пальцем по лицевой стороне. - Там же фам перетатут и билет на
"стрелу". У фас тостаточно тенег? - полез во внутренний карман.
- Денег? - переспросила Нинка с вызовом. - Как грязи!
- Отшень хорошо, - спрятал Отто бумажник.
В Москве Нинка буквально не находила себе места, ожидая вестей, опа-
саясь, что прежде, чем удастся уехать, появится на горизонте Арифметик,
обозленный бегством былого приятеля в недосягаемые места, приятеля-пре-
дателя, перенесет ненависть на нее. Нинка почти даже перестала ночевать
дома, меняла, как заядлая конспираторша, адреса: подруги, знакомые,
дальние родственники, - оставляя координаты одной бабульке.
Ночной звонок перебудил очередной дом, где Нинка нашла приют.
- Девочка, милая! - мать Сергея, не пьяная, несколько разве на взво-
де, расхаживала по пустой ленинградской квартире с радиотелефоном у ще-
ки. - Тебе почему-то отказали в паспорте. Не знаю! Не знаю! У Отто это
первый случай за восемь лет. Подожди. Подожди. Успокойся. Возьми каран-
даш. Двести три, семь три, восемь два. Записала? Николай Арсеньевич
Ланской. Это сережин отец. Он работает в МИДе. Сходи к нему, договори-
лись? Я могла б ему позвонить, но боюсь: только напорчу. Да, вот еще! Я
очень прошу не брыкаться и не обижаться, мы ведь уже почти родственницы:
я послала тебе кой-какую одежду. Поверь: сейчас это тебе необходимо. По-
обещай, что не станешь делать жестов: получишь, наденешь и будешь но-
сить. Обещаешь, да? Обещаешь?..
Лощеный скромник-демократ, какие за последнее время нам уже при-
мелькались в интервью и репортажах программы "Вести", стоял у МИДовских
лифтов, намереваясь высмотреть Нинку и составить впечатление о ней преж-
де, чем она заметит, узнает, расшифрует его.
Судя по ее внешности, жестов Нинка не сделала: дорогое, элегантное
платье сидело на ней так, словно никогда в жизни ничего ниже сортом Нин-
ка и не нашивала. Она явно переходила в очередной класс, а, может, через
один и перепрыгивала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99