Запер сейф. Ключик положил назад в ботинок. Обулся. Наскоро перек-
рестился: с Богом!
Кудрявенькая пританцовывала в коридоре от нетерпения - видно, совсем
опаздывала на эту самую свадьбу. Трупец Младенца Малого, хоть и с брау-
нингом в кобуре под мышкою, хоть и в самом, так сказать, серьезном и ре-
шительном настроении, а снова поплыл: не удержался, уцепил лейтенанточку
под руку, влез ладошкою в горячую потную щель между бицепсом и грудью,
для чего Трупцу, едва доходящему кудрявенькой до подбородка, пришлось
чуть не на цыпочки стать, - так и зашагали они рядом, словно пара ковер-
ных!
Но оказалось, что попасть в студию - еще только полдела, даже, пожа-
луй, меньше, чем полдела: время Трупца Младенца Малого подходило к концу
- с минуты на минуту должен был явиться контролер Вася, - а как влезть в
эфир - оставалось совершенно непонятным. Уже не до "Программы для полу-
ночников" было Трупцу, - он соглашался на любую программу, - он действи-
тельно немного знал этого Васю, человека тупого, непреклонного и
непьющего, переведенного сюда из охраны мордовских лагерей как раз за
твердость и трезвость, - и не надеялся ни купить его за бутылку, ни
отослать домой, - но вот ведь штука! - и без Васи ничего покамест не по-
лучалось!
Все три часа, что Трупец просидел в студии, он исподлобья, короткими,
но профессионально внимательными взглядами оценивал предлагаемые обстоя-
тельства и действующих лиц планируемой драмы: и маленькую, пухлую, в ко-
роткой джинсовой юбочке дикторшу Таньку, каждые тридцать минут из звуко-
непроницаемой застекленной будочки выходящую в эфир с последними извес-
тиями; и Наума Дымарского: немолодого, заплывшего жиром, флегматичного
звукооператора в очках за импортным, кажется - американским, сплошь в
ползунках, верньерчиках, лампочках и стрелках - пультом; и, наконец,
мирно подремывающего в углу на стуле, привалясь к стене, - одни чуткие
руки не дремлют на взведенном, снятом с предохранителя автомате, - де-
журного офицера-татарина, - и оценки - если без благодушия - были явно
не в пользу трупцовой затеи. Тексты, что читала в микрофон Танька, с за-
веденной периодичностью доставлялись с двенадцатого этажа: на специ-
альных, чуть ли не с водяными знаками бланках, со штампами, с печатями,
с красными закорючками подписей, и, понятно, подсунуть меж них заготов-
ленное рукописное объявление и рассчитывать, что дикторша по инерции
прочтет его среди других сообщений, было нелепо: смысла, может, она и не
уловит, но форма, форма бумаги! Употребить власть? Какую власть? -
власть завхоза? Вооруженный татарин явно Трупцу не подчинится (часовые у
дверей, не офицеры - прапора! - и те пропустили Трупца в студию едва-ед-
ва, так сказать - по большому блату, по личной просьбе кудрявенькой лей-
тенанточки) - не подчинится и не позволит подчиниться ни звукооператору,
ни Таньке-дикторше, - на то тут и торчит.
Словом, следовало или отказаться на сегодня от своей идеи (но на се-
годня могло обернуться и навсегда), или уж играть ва-банк: обезоружить
татарина и, держа всех троих под прицелом, захватить микрофон, как гово-
рится, с боя. Операция получалась более чем опасная, но и отказаться не
было сил: за три часа Трупец столько успел наслушаться пакостей, беспре-
пятственно идущих в родной советский эфир, причем пакостей, изготовлен-
ных не в Вашингтоне сраном, что еще куда бы ни шло, - а здесь, на Яузе,
в недрах собственного детища! - что, честное слово, решительно предпочи-
тал погибнуть, чем участвовать во всем этом дальше. Погибнуть или уж по-
бедить! И пускай его выведут потом в отставку, пускай даже в Лефортово
посадят! - дело, сделанное им, бесследно не сгинет, даст свои результа-
ты, и рано или поздно, хоть бы и посмертно пусть - он не гордый! Трупца
Младенца Малого непременно реабилитируют и наградят орденом, а то еще и
поставят памятник. Когда Александр Матросов бросался на амбразуру - та-
кое поведение тоже на первый взгляд могло кой-кому показаться само-
вольством и мелким хулиганством.
Трупец взглянул на часы: минут пять у него еще, пожалуй, было, - дос-
тал записную книжку, нацарапал: если погибну - прошу продолжать считать
коммунистом и, вырвав листок, аккуратно сложил его и спрятал в левый
нагрудный карман: записка вдруг вообразилась Трупцу рядом с партбилетом:
пробитые одной пулею, залитые кровью, которую время превратило в ржавчи-
ну - под витринным стеклом музея КГБ.
На этом внутренние приготовления окончились - пора было приступать к
операции непосредственно. Краем глаза наблюдая за дремлющим татарином,
Трупец Младенца Малого залез себе под мышку и, упрятав его в полусогну-
той ладони, как цирковые иллюзионисты прячут карты, вытащил браунинг.
Браунинг, в сущности, был игрушкою: прицельная стрельба не далее пяти
метров, пульки со спичечную головку, - может, и брать-то его с собою не
стоило, но лишь с оружием в руках привык Трупец чувствовать себя настоя-
щим мужчиною.
Потом, впервые за эти мучительные, напряженные часы, в течение кото-
рых не раз тянулась к нему рука - столь невыносимы были потоки клеветы,
льющейся в эфир, - дотронулся Трупец до тумблерочка общего глушения:
микрофон включен, Танька-дикторша вовсю поливает голосом Леокадии Джорд-
жиевич о протестах западной общественности против американских военных
баз, и совсем не обязательно, нежелательно даже, чтобы шум потасовки,
сколь короткой она бы ни вышла, проник в приемники, насторожив слушате-
лей, возбудив их недоверие, а, возможно, и призвав в студию кого-нибудь
бдящего, с двенадцатого этажа, - дотронулся, нажал, щелкнул. И, на нич-
тожные доли секунды замерев, чтобы собраться окончательно, тонко, прон-
зительно заорал: й-о-а-а-а-а! и одним прыжком, буквально воздушным поле-
том, одолел несколько метров до сидящего на стуле татарина, впился ему в
пах напряженным носком тяжелого ботинка. Татарин повалился вместе со
стулом, но успел нажать на спуск автомата, и пущенные веером пули отме-
тились на белых плитках звуконепроницаемого финского потолка. Трупец
грациозно, словно балерун, подпрыгнул на месте и опустился ногами точно
на запястья татарина, как раз в тот момент коснувшегося ковра; что-то
хрустнуло, наверное - кость; татарин взвизгнул и, катаясь по ковру, за-
вел волчье, душераздирающее у-у-у-у-у-у! С подхваченным автоматом в руке
Трупец, наконец, обернулся: Танька, отворив рот и выпучив глаза, оцепе-
нело смотрела сквозь двойное аквариумное стекло своей будочки, звукоопе-
ратор крался на полусогнутых к дверям и, кажется, испускал запахи,
свойственные медвежьей болезни. Ни с места! прикрикнул на него Трупец, -
тот замер мгновенно, только еще сильнее присел и дрожащие пальцы попы-
тался завести за голову. Татарин почти затих и уже не катался по ковру,
а, словно полупустая бочка в узком коридорчике трюма, качался вокруг
продольной своей оси: туда-назад, туда-назад.
В общем, все шло вроде нормально, а что-то, однако, мешало Трупцу,
что-то его тревожило. Браунинг! понял он наконец: браунинга не было ни в
руках, ни на полу рядом. Опасный, опасный непорядок, напрасно Трупец
притащил этот дурацкий браунинг сюда! но заниматься поисками было неког-
да: дверь студии предусмотрительно не запиралась изнутри, а большие нас-
тенные часы показывали без семи минут десять, - и передача последних из-
вестий кончалась, и Вася должен был появиться вот-вот. Ти-и-ха-а! истош-
но заорал Трупец, хотя все молчали и так, даже подвывания татарина пе-
решли уже в область ультразвука. Ти-и-ха-а! Если кто сейчас пикнет хоть
слово - застрелю без предупреждения! Подошел к звукооператору, сидящему
на корточках (вонь от того неслась несусветная), и негромко спросил: ты,
с-сука, ничего не успел там выключить? Х-гы-ы! отрицательно мотнул голо-
вою толстяк. У-й-ы-ы! намахнулся на него Трупец Младенца Малого прикла-
дом. Христом-богом клянусь, христом-богом! обрел звукооператор дар речи.
Ну смотри! и Трупец приблизился к татарину, слегка наступил на него бо-
тинком: ты, парень, хоть и оплошал, а профессионал, я вижу. Так что сам
знаешь, чем для тебя кончится, если дернешься или раззявишь пасть! Потом
выключил у себя на пульте общее глушение, а тумблерочек, чтобы невозмож-
но было врубить назад, обломил железными пальцами и быстрым кошачьим ша-
гом проскользнул к Татьяне в кабину.
Позиция здесь, конечно, была уже не та, что в студии: только местами
и с метра от пола застекленные, стены слишком многое перекрывали: тата-
рин, например, не был виден вовсе, и одна седая макушка торчала от сидя-
щего на корточках Наума Дымарского. Но существовали, конечно, и положи-
тельные стороны: во-первых, почти не воняло, во-вторых - дверь открыва-
лась внутрь кабины, так что можно было забаррикадироваться. Кстати же
оказалось и чем: небольшим, однако, тяжелым сейфиком, куда складывались
отработанные листки последних известий.
К моменту, когда Трупец оказался в кабине, Танька уже очухалась и
смотрела за происходящим с самым живым интересом: ей, должно быть,
представилось, что вся эта заварушка затеяна Трупцом исключительно ради
ее, танькиных, прелестей и что романтический подполковник станет ее сей-
час (вот и сейфом дверь подпирает!) насиловать. О! это было бы чрезвы-
чайно кстати! - с одной стороны, она вроде и не при чем, так сказать:
жертва, с другой же: какой зверь! какой великолепный зверь! Мужик, одно
слово! Будет о чем порассказать потом! Насмотревшись днем на нехитрую
любовь Катьки Кишко с Солженицыным, Татьяна, и всегда готовая, теперь
была готова более, чем всегда, к любому над собою насилию, и чем грубее
- тем, естественно, лучше!
Трупец Младенца Малого поискал кнопочку, чтобы временно выключить
микрофон, но так и не нашел - некогда, некогда! - достал объявление, по-
ложил Татьяне на столик и, подобный неумелому, новоиспеченному немому,
попытался объяснить: читай, мол! Танька несколько скисла от разочарова-
ния, но тут же и решила, что такому мужику, ежели он чего просит, отка-
зать невозможно, - легонечко откашлялась и, как ни в чем не бывало, не-
винным голоском Леокадии Джорджиевич защебетала в микрофон: продолжаем
передачу "Голоса Америки" из Вашингтона. Просим нас извинить за техни-
ческую заминку. Прослушайте, пожалуйста, объявление: дорогие товарищи
диссиденты и самочувствующие! ой, простите - и сочувствующие! Прави-
тельство Соединенных Штатов сегодня в полночь выступает в крестовый по-
ход против коммуниз!
Словно в кино, в комбинированной съемке, мгновенно возникли две ма-
ленькие дырочки, одна против другой, в двойном застекленном окне, и про-
пела пулька, колыхнув жесткие еврейские волосы Татьяны, - Трупец на раз
выпустил очередь в сторону дырочек, - стекла хрустнули, опали тяжелым
звенящим дождем осколков, - и осторожно выглянул, - тут же следующая
пулька пропорола кожу его лба и, чиркнув по скользкой кости черепа, ри-
кошетом ударила в микрофонную ножку. Ч-читай, д-дура! Читай скорее! за-
ливаясь кровью, заорал Трупец на Татьяну; он предчувствовал: браунинг!
чертов браунинг! татарин оказался еще профессиональнее, чем представи-
лось Трупцу поначалу. Читай, с-сук-ка! Но сука, не переносящая вида кро-
ви, валялась уже на полу без чувств - Трупец Младенца Малого и предполо-
жить не мог, как страшно он сейчас выглядит.
Что ж, оставалось продолжать самому. Трупец дернулся к микрофону, но
следующая пулька впилась в плечо и, видно, перебила какую-то там артерию
или, черт ее знает, вену: черная кровь тонюсеньким, но мощным фонтаном,
метра на полтора брызнула сквозь пробоину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
рестился: с Богом!
Кудрявенькая пританцовывала в коридоре от нетерпения - видно, совсем
опаздывала на эту самую свадьбу. Трупец Младенца Малого, хоть и с брау-
нингом в кобуре под мышкою, хоть и в самом, так сказать, серьезном и ре-
шительном настроении, а снова поплыл: не удержался, уцепил лейтенанточку
под руку, влез ладошкою в горячую потную щель между бицепсом и грудью,
для чего Трупцу, едва доходящему кудрявенькой до подбородка, пришлось
чуть не на цыпочки стать, - так и зашагали они рядом, словно пара ковер-
ных!
Но оказалось, что попасть в студию - еще только полдела, даже, пожа-
луй, меньше, чем полдела: время Трупца Младенца Малого подходило к концу
- с минуты на минуту должен был явиться контролер Вася, - а как влезть в
эфир - оставалось совершенно непонятным. Уже не до "Программы для полу-
ночников" было Трупцу, - он соглашался на любую программу, - он действи-
тельно немного знал этого Васю, человека тупого, непреклонного и
непьющего, переведенного сюда из охраны мордовских лагерей как раз за
твердость и трезвость, - и не надеялся ни купить его за бутылку, ни
отослать домой, - но вот ведь штука! - и без Васи ничего покамест не по-
лучалось!
Все три часа, что Трупец просидел в студии, он исподлобья, короткими,
но профессионально внимательными взглядами оценивал предлагаемые обстоя-
тельства и действующих лиц планируемой драмы: и маленькую, пухлую, в ко-
роткой джинсовой юбочке дикторшу Таньку, каждые тридцать минут из звуко-
непроницаемой застекленной будочки выходящую в эфир с последними извес-
тиями; и Наума Дымарского: немолодого, заплывшего жиром, флегматичного
звукооператора в очках за импортным, кажется - американским, сплошь в
ползунках, верньерчиках, лампочках и стрелках - пультом; и, наконец,
мирно подремывающего в углу на стуле, привалясь к стене, - одни чуткие
руки не дремлют на взведенном, снятом с предохранителя автомате, - де-
журного офицера-татарина, - и оценки - если без благодушия - были явно
не в пользу трупцовой затеи. Тексты, что читала в микрофон Танька, с за-
веденной периодичностью доставлялись с двенадцатого этажа: на специ-
альных, чуть ли не с водяными знаками бланках, со штампами, с печатями,
с красными закорючками подписей, и, понятно, подсунуть меж них заготов-
ленное рукописное объявление и рассчитывать, что дикторша по инерции
прочтет его среди других сообщений, было нелепо: смысла, может, она и не
уловит, но форма, форма бумаги! Употребить власть? Какую власть? -
власть завхоза? Вооруженный татарин явно Трупцу не подчинится (часовые у
дверей, не офицеры - прапора! - и те пропустили Трупца в студию едва-ед-
ва, так сказать - по большому блату, по личной просьбе кудрявенькой лей-
тенанточки) - не подчинится и не позволит подчиниться ни звукооператору,
ни Таньке-дикторше, - на то тут и торчит.
Словом, следовало или отказаться на сегодня от своей идеи (но на се-
годня могло обернуться и навсегда), или уж играть ва-банк: обезоружить
татарина и, держа всех троих под прицелом, захватить микрофон, как гово-
рится, с боя. Операция получалась более чем опасная, но и отказаться не
было сил: за три часа Трупец столько успел наслушаться пакостей, беспре-
пятственно идущих в родной советский эфир, причем пакостей, изготовлен-
ных не в Вашингтоне сраном, что еще куда бы ни шло, - а здесь, на Яузе,
в недрах собственного детища! - что, честное слово, решительно предпочи-
тал погибнуть, чем участвовать во всем этом дальше. Погибнуть или уж по-
бедить! И пускай его выведут потом в отставку, пускай даже в Лефортово
посадят! - дело, сделанное им, бесследно не сгинет, даст свои результа-
ты, и рано или поздно, хоть бы и посмертно пусть - он не гордый! Трупца
Младенца Малого непременно реабилитируют и наградят орденом, а то еще и
поставят памятник. Когда Александр Матросов бросался на амбразуру - та-
кое поведение тоже на первый взгляд могло кой-кому показаться само-
вольством и мелким хулиганством.
Трупец взглянул на часы: минут пять у него еще, пожалуй, было, - дос-
тал записную книжку, нацарапал: если погибну - прошу продолжать считать
коммунистом и, вырвав листок, аккуратно сложил его и спрятал в левый
нагрудный карман: записка вдруг вообразилась Трупцу рядом с партбилетом:
пробитые одной пулею, залитые кровью, которую время превратило в ржавчи-
ну - под витринным стеклом музея КГБ.
На этом внутренние приготовления окончились - пора было приступать к
операции непосредственно. Краем глаза наблюдая за дремлющим татарином,
Трупец Младенца Малого залез себе под мышку и, упрятав его в полусогну-
той ладони, как цирковые иллюзионисты прячут карты, вытащил браунинг.
Браунинг, в сущности, был игрушкою: прицельная стрельба не далее пяти
метров, пульки со спичечную головку, - может, и брать-то его с собою не
стоило, но лишь с оружием в руках привык Трупец чувствовать себя настоя-
щим мужчиною.
Потом, впервые за эти мучительные, напряженные часы, в течение кото-
рых не раз тянулась к нему рука - столь невыносимы были потоки клеветы,
льющейся в эфир, - дотронулся Трупец до тумблерочка общего глушения:
микрофон включен, Танька-дикторша вовсю поливает голосом Леокадии Джорд-
жиевич о протестах западной общественности против американских военных
баз, и совсем не обязательно, нежелательно даже, чтобы шум потасовки,
сколь короткой она бы ни вышла, проник в приемники, насторожив слушате-
лей, возбудив их недоверие, а, возможно, и призвав в студию кого-нибудь
бдящего, с двенадцатого этажа, - дотронулся, нажал, щелкнул. И, на нич-
тожные доли секунды замерев, чтобы собраться окончательно, тонко, прон-
зительно заорал: й-о-а-а-а-а! и одним прыжком, буквально воздушным поле-
том, одолел несколько метров до сидящего на стуле татарина, впился ему в
пах напряженным носком тяжелого ботинка. Татарин повалился вместе со
стулом, но успел нажать на спуск автомата, и пущенные веером пули отме-
тились на белых плитках звуконепроницаемого финского потолка. Трупец
грациозно, словно балерун, подпрыгнул на месте и опустился ногами точно
на запястья татарина, как раз в тот момент коснувшегося ковра; что-то
хрустнуло, наверное - кость; татарин взвизгнул и, катаясь по ковру, за-
вел волчье, душераздирающее у-у-у-у-у-у! С подхваченным автоматом в руке
Трупец, наконец, обернулся: Танька, отворив рот и выпучив глаза, оцепе-
нело смотрела сквозь двойное аквариумное стекло своей будочки, звукоопе-
ратор крался на полусогнутых к дверям и, кажется, испускал запахи,
свойственные медвежьей болезни. Ни с места! прикрикнул на него Трупец, -
тот замер мгновенно, только еще сильнее присел и дрожащие пальцы попы-
тался завести за голову. Татарин почти затих и уже не катался по ковру,
а, словно полупустая бочка в узком коридорчике трюма, качался вокруг
продольной своей оси: туда-назад, туда-назад.
В общем, все шло вроде нормально, а что-то, однако, мешало Трупцу,
что-то его тревожило. Браунинг! понял он наконец: браунинга не было ни в
руках, ни на полу рядом. Опасный, опасный непорядок, напрасно Трупец
притащил этот дурацкий браунинг сюда! но заниматься поисками было неког-
да: дверь студии предусмотрительно не запиралась изнутри, а большие нас-
тенные часы показывали без семи минут десять, - и передача последних из-
вестий кончалась, и Вася должен был появиться вот-вот. Ти-и-ха-а! истош-
но заорал Трупец, хотя все молчали и так, даже подвывания татарина пе-
решли уже в область ультразвука. Ти-и-ха-а! Если кто сейчас пикнет хоть
слово - застрелю без предупреждения! Подошел к звукооператору, сидящему
на корточках (вонь от того неслась несусветная), и негромко спросил: ты,
с-сука, ничего не успел там выключить? Х-гы-ы! отрицательно мотнул голо-
вою толстяк. У-й-ы-ы! намахнулся на него Трупец Младенца Малого прикла-
дом. Христом-богом клянусь, христом-богом! обрел звукооператор дар речи.
Ну смотри! и Трупец приблизился к татарину, слегка наступил на него бо-
тинком: ты, парень, хоть и оплошал, а профессионал, я вижу. Так что сам
знаешь, чем для тебя кончится, если дернешься или раззявишь пасть! Потом
выключил у себя на пульте общее глушение, а тумблерочек, чтобы невозмож-
но было врубить назад, обломил железными пальцами и быстрым кошачьим ша-
гом проскользнул к Татьяне в кабину.
Позиция здесь, конечно, была уже не та, что в студии: только местами
и с метра от пола застекленные, стены слишком многое перекрывали: тата-
рин, например, не был виден вовсе, и одна седая макушка торчала от сидя-
щего на корточках Наума Дымарского. Но существовали, конечно, и положи-
тельные стороны: во-первых, почти не воняло, во-вторых - дверь открыва-
лась внутрь кабины, так что можно было забаррикадироваться. Кстати же
оказалось и чем: небольшим, однако, тяжелым сейфиком, куда складывались
отработанные листки последних известий.
К моменту, когда Трупец оказался в кабине, Танька уже очухалась и
смотрела за происходящим с самым живым интересом: ей, должно быть,
представилось, что вся эта заварушка затеяна Трупцом исключительно ради
ее, танькиных, прелестей и что романтический подполковник станет ее сей-
час (вот и сейфом дверь подпирает!) насиловать. О! это было бы чрезвы-
чайно кстати! - с одной стороны, она вроде и не при чем, так сказать:
жертва, с другой же: какой зверь! какой великолепный зверь! Мужик, одно
слово! Будет о чем порассказать потом! Насмотревшись днем на нехитрую
любовь Катьки Кишко с Солженицыным, Татьяна, и всегда готовая, теперь
была готова более, чем всегда, к любому над собою насилию, и чем грубее
- тем, естественно, лучше!
Трупец Младенца Малого поискал кнопочку, чтобы временно выключить
микрофон, но так и не нашел - некогда, некогда! - достал объявление, по-
ложил Татьяне на столик и, подобный неумелому, новоиспеченному немому,
попытался объяснить: читай, мол! Танька несколько скисла от разочарова-
ния, но тут же и решила, что такому мужику, ежели он чего просит, отка-
зать невозможно, - легонечко откашлялась и, как ни в чем не бывало, не-
винным голоском Леокадии Джорджиевич защебетала в микрофон: продолжаем
передачу "Голоса Америки" из Вашингтона. Просим нас извинить за техни-
ческую заминку. Прослушайте, пожалуйста, объявление: дорогие товарищи
диссиденты и самочувствующие! ой, простите - и сочувствующие! Прави-
тельство Соединенных Штатов сегодня в полночь выступает в крестовый по-
ход против коммуниз!
Словно в кино, в комбинированной съемке, мгновенно возникли две ма-
ленькие дырочки, одна против другой, в двойном застекленном окне, и про-
пела пулька, колыхнув жесткие еврейские волосы Татьяны, - Трупец на раз
выпустил очередь в сторону дырочек, - стекла хрустнули, опали тяжелым
звенящим дождем осколков, - и осторожно выглянул, - тут же следующая
пулька пропорола кожу его лба и, чиркнув по скользкой кости черепа, ри-
кошетом ударила в микрофонную ножку. Ч-читай, д-дура! Читай скорее! за-
ливаясь кровью, заорал Трупец на Татьяну; он предчувствовал: браунинг!
чертов браунинг! татарин оказался еще профессиональнее, чем представи-
лось Трупцу поначалу. Читай, с-сук-ка! Но сука, не переносящая вида кро-
ви, валялась уже на полу без чувств - Трупец Младенца Малого и предполо-
жить не мог, как страшно он сейчас выглядит.
Что ж, оставалось продолжать самому. Трупец дернулся к микрофону, но
следующая пулька впилась в плечо и, видно, перебила какую-то там артерию
или, черт ее знает, вену: черная кровь тонюсеньким, но мощным фонтаном,
метра на полтора брызнула сквозь пробоину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99