"А кто соблазнит одного из ма-
лых сих!" Виноват Иван Александрович, вот как на духу: ви-но-ват!
Уже исчерпал Иван Александрович весь набор жалких своих аргументов, а
пауза все не кончается, вынуждая продолжать, и вот-вот разорвется бедное
его сердце, но тут Бекбулатов подходит к Ивану Александровичу и проник-
новенно произносит: ны, выбыщымы, ладыны, зыла мы ны тыбя ны дерыжымы,
мы, можыты, ы самы мыногы чыво пынымаымы, но уызыжай-кы ты оты насы пы-
дыбыру-пызыдырову. Воты пыпарьса ны пырышшаныы, пывыка пыпей, пырынычуй
- мы люды гысытыпырыымыныы, - ы, пынымаышы! машет начлаг рукою куда-то
вдаль, на запад. Ыванычы!
Как из-под земли является костлявый седоусый старик в прикрывающем
чресла клеенчатом переднике, поддает пару, и начинается общее мытье:
хлещут березовые веники, пенятся пиво и кумыс, шипит шашлык, звучат шут-
ки, анекдоты, порою идеологически сомнительные. А Иван Александрович,
выждав для приличия десять - пятнадцать минут, одевается потихоньку и
выскальзывает за дубовую дверь.
И никто тут о нем не жалеет.
7
У домика Ивана Александровича поджидала Альмира. Он заметил ее изда-
ли, предательницу, стукачку, и даже хотел свернуть в сторону, чтоб не
столкнуться лицом к лицу, но решился-таки выдержать, не сворачивать.
Пусть в каком-то высшем, метафизическом смысле он и виноват перед нею,
пусть не стоило нарушать девственность ее сознания, но элементарный инс-
тинкт порядочности должен же был удержать Альмиру от доноса - а теперь
Иван Александрович имел полное право взглянуть на нее в упор.
Она ответила взглядом на взгляд, невинно лупая широко раскрытыми
глазками - Иван Александрович даже изумился и от изумления выдал ей все,
что по поводу грязного ее поступка думал. Как?! ответила татарочка. Да
разве ж это была тайна? Вы так интересно рассказывали, что я просто не
могла не поделиться с ребятами. Мы провели диспут. Разве все это не иск-
ренние ваши убеждения? Разве вы своих мыслей стесняетесь, скрываете их?
И тогда Ивану Александровичу стало еще стыднее, чем в баньке. Не най-
дясь, что ответить, ладно, сказал он. Извини. Ты просто не представля-
ешь, в какие неприятности могла меня втравить. Если бы я по твоей милос-
ти загремел в лагерь - и махнул рукою в сторону бесперерывно шумящей Ка-
мы - ты бы сама себе этого не простила всю жизнь, - хоть, надо заметить,
в лагерь Ивану Александровичу попадать не существовало пока совершенно
никакого повода. Потом он улыбнулся татарочке - так хороша она была со
своими персиковыми щечками, так свежа и наивна - и добавил, кивнув с на-
деждою на дверь домика: зайдешь? Позже, шепнула Альмира, и влажные, по-
лураскрытые ее губы призывно, обещающе блеснули в свете взошедшей луны.
Позже, после отбоя, и, грациозно проскользнув мимо Ивана Александровича,
скрылась в направлении вечерних костровых песен.
Татарочкино обещание как-то замазало, затушевало и неприятности дня,
и все предыдущие неприятности. Каждая открытая паром пора тела глубоко
дышала настоенным на соснах воздухом. Одежда, правда, немного мешала -
Иван Александрович готов был сбросить ее с себя, не опасаясь даже злых
хоботков ненасытных комарих, но рано покуда было, рано встречать гостью
в подобном виде! Грядущее свидание вообще представлялось Ивану Александ-
ровичу чересчур смутно: как вести себя? чего пытаться добиться? главного
ли? - но вдруг Альмира и в этом отношении еще девственница, а, раз так -
имеет ли Иван Александрович моральное право?.. Впрочем, отчего же: он и
жениться на ней готов! ну, то есть, почти готов! надо вот только оконча-
тельно решить с Ларискою! При воспоминании о супруге засосало под ложеч-
кою, словно падаешь в скоростном лифте, голова поплыла, но: ладно! поду-
мал Иван Александрович, потом! Оставим Лариску в покое! Легко сказать:
оставим! - теперь уже она сама не захотела Ивана Александровича остав-
лять, а время меж тем подошло вплотную к отбою, вот и лагерный колокол
прозвенел, и горнист сыграл нисходящую октаву.
Послышались шаги. Скрипнуло крылечко. Кто-то скребнул дверь. Иван
Александрович бросился навстречу, но наткнулся не на Альмиру вовсе, а на
давешнего старика-банщика, Иваныча, пьяного в дугу, прижимающего к груди
обеими руками початую бутылку "Московской". Что, парень? довольно внятно
для своего состояния произнес старик и, усевшись за стол, поставил на
него дорогую свою ношу, вынул из штанов пару грязных стограммовых ста-
канчиков. Что, парень? Прищучили? Но ты ничего, не переживай, не
расстраивайся. Попался б ты в мое время - тебе лейтенант Падучих на мес-
те бы девять граммов прописал - на том самом месте, где сегодня спину
веничком гладили, и старик, разлив водку по стаканам, протянул один Ива-
ну Александровичу.
Ночной гость пришелся страх как некстати, вот уж точно, что хуже та-
тарина, однако, по врожденной деликатности не имел Иван Александрович
представления, как его выставить, а тот завел долгую историю, как служил
тут в свое время егерем, как ездил сюда районный шеф НКВД лейтенант Па-
дучих, как доставлял в "Эмке" разных начальников и как валялись они в
ногах лейтенанта, оправдывались: почище, чем Иван Александрович сегодня,
- только было все это без пользы, оправдываться!. В другую пору старик
показался бы чистым кладом, Иван Александрович слушал бы пьяные россказ-
ни, не отрывая от блокнотика карандаша, - но только не сегодня, не когда
с минуты на минуту должна появиться Альмира.
Иван Александрович вышел на крыльцо и стал всматриваться в темноту,
но она никого не дарила, а старик, допив до дна, уронил голову на вытя-
нутые по столешнице руки, заснул, неприятно забулькал носом. Делать было
нечего. Иван Александрович погасил свет (комары тут же тоненько заныли
над ухом) и улегся поверх одеяла. На улице давно стихли песни, выключил-
ся телевизор про войну. Альмириных шагов не слышалось, и мысли Ивана
Александровича как-то сами собою перекинулись на ту сторону Камы, в ла-
геря. Впервые в жизни Иван Александрович представил их очень реально,
осязаемо: их, как говорится, повседневность, их быт, плоть, столь, вроде
бы, хорошо знакомые по рассказам тетки, по многочисленным свидетельствам
очевидцев, печатающихся в нехороших журнальчиках. Иван Александрович
примерил на себя и душную вонь барака, кишащего насекомыми, и ранние
подъемы, и омерзительную баланду, и морозы, и осеннюю сырость, и побои,
и унижения, и чуть ли не самым страшным представился лагерный сортир,
общий, загаженный, вонючий, открытый наблюдению со всех сторон, да еще
ходить куда можно, кажется, только в определенное начальством время, и
подумал, что, оказавшись в гостях или в чужом городе, предпочитал тер-
петь, сдерживаться, лишь бы не менять спокойного, привычного, домашнего
уединения с книжкою на нечто безусловно нерасполагающее, враждебное, и
даже сам организм этой враждебности сопротивлялся, так что где-нибудь в
командировке стула, пардон, не случалось и по трое суток. Потом Иван
Александрович припомнил, как однажды ночью, еще прежде Лариски, в комму-
налке, обнаружил на себе клопа и сидел на кровати до самого восхода с
зажженным светом, затравленно оглядываясь на стены, а наутро тело пошло
волдырями, не клопиными, конечно - нервными; как тут же вызвал санэпидс-
танцию, а потом недели две поливал углы аэрозолями и спал при электри-
честве!
Было уже часа четыре утра. На улице посерело, но не настолько, чтобы
при всех этих случившихся поблизости убийствах (или почти убийствах)
предпринимать сомнительное путешествие сквозь кусты к деревянному скво-
речнику, и Иван Александрович, выйдя, пристроился прямо к стенке. Но
чуть загромыхала по гулкой фанере мощная его струя - где-то рядом, в
кустах, зашуршали, завозились, зазвучал неразборчивый девичий щебет, и
Иван Александрович понял, что спугнул парочку. Он прекратил и пошел в
обход домика, но и влюбленные не остались на месте и через десяток се-
кунд столкнулись с Иваном Александровичем нос к носу!
Некстати он сюда приехал, некстати.
8
Как три дня назад стройка - квартира на Белорусской предложила Ивану
Александровичу возможность поупражняться в метафорическом мышлении: чер-
ные дыры-щели в полках, образовавшиеся на местах вынутых Ларискою и уне-
сенных книг, были подобны провалам от вышибленных зубов до полусмерти
избитой, собственно, уже издыхающей семейной жизни. Однако, не все свои
книги забрала Лариска - только специальные, срочно надобные для диссер-
тации, да и добрая половина тряпок висела в шкафу, поджидая хозяйку.
Едва добравшись из Домодедова и убедившись (а надежда на обратное жи-
ла до самого последнего мига в Иване Александровиче), что Лариска домой
не вернулась, он засел за телефон и начал обзванивать подруг, - безре-
зультатно. С последним отчаянием, потому что чувствовал в этом звонке
определенное унижение мужского своего достоинства, набрал Иван Александ-
рович, наконец, и номер ларискиных родителей и услышал сочувственный го-
лос тещи: Ванечка! Уже прилетели! Что вы! - мы и на порог ее не пустили,
дуру. У тебя, говорим, муж есть и дом свой! - ну, и так далее, и пригла-
шения в гости, на чай, и уверенность, что непутевая дочка перебесится и
все у них с Иваном Александровичем пойдет на лад, и что еще и ребеночка
они родят, и не одного, и заверения в самой искренней любви и симпатии к
зятю, и приветы от супруга, и Иван Александрович, сгорая со стыда, никак
не мог выбрать момента, чтоб положить трубку.
Пусто было в квартире, пусто и одиноко. Следовало развлечься чем-ни-
будь - приняться хоть, что ли, за статью для Грешнева, - но Башкирия с
упорством Таньки-встаньки поворачивалась в памяти совсем не тем боком,
какой нужен для статьи: все лезло в голову, как принес на рассвете билет
любезный, улыбающийся Бекбулатов: Бог-отец, изгоняющий из Рая; как в от-
вет на почему не пришла? наивно лупнула глазками персиковая татарочка и
сказала: не пустили ребята, и как, глядя на этот наив, недостало Ивану
Александровичу сил возмущенно изумиться: что ж, мол, она о таких вещах с
ребятами советуется? опять, что ли, диспут устроила?! как решил Иван
Александрович напоследок все-таки продемонстрировать Бекбулатову свои
бесстрашие и независимость, гнев свой, так сказать, и протест - для чего
в автобусе плюхнулся рядом с адвентистом седьмого дня и начал его ин-
тервьюировать и как тут же был наказан за глупую демонстрацию, но уже не
начлагом, а самим адвентистом, адвентистовыми ответами о социализме, как
воплощенном идеале христианства, голубой мечте Мессии, о том, что в кол-
лективе человек никогда не остается один, и товарищи всегда придут ему
на помощь в трудную минуту (как, заметил про себя Иван Александрович,
пришли они на помощь Альмире Ахметовой, отряд им. А. Матросова, не до-
пустив до грехопадения с сомнительным гостем) - адвентистовыми ответами
и адвентистовой книгою, которая оказалась не Евангелием вовсе, а "Сем-
надцатью мгновениями весны" в немецком переводе; как неуемное раздраже-
ние, смешанное со страхом, вспыхнуло в Иване Александровиче при про-
щальном взгляде на мальчиков этих и девочек, западных и восточных - нет,
вовсе не двоемысленных! - искренних, искренних в своем идиотизме, гото-
вых по первому зову сменить мундиры и под "Маленького белого голубя ми-
ра" идти освобождать Польшу, Афганистан или хоть бы и Персию!
Кажется, впервые в жизни почувствовал Иван Александрович бессилие пе-
ред листом бумаги, который предстояло, не мудрствуя лукаво, почти авто-
матически, заполнить готовыми блоками слов и смыслов, то есть, сделать
то, чем занимался Иван Александрович без малого двадцать лет, пройдя в
журнале "Пионер" беспорочный путь от учетчика писем до начальника отде-
ла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
лых сих!" Виноват Иван Александрович, вот как на духу: ви-но-ват!
Уже исчерпал Иван Александрович весь набор жалких своих аргументов, а
пауза все не кончается, вынуждая продолжать, и вот-вот разорвется бедное
его сердце, но тут Бекбулатов подходит к Ивану Александровичу и проник-
новенно произносит: ны, выбыщымы, ладыны, зыла мы ны тыбя ны дерыжымы,
мы, можыты, ы самы мыногы чыво пынымаымы, но уызыжай-кы ты оты насы пы-
дыбыру-пызыдырову. Воты пыпарьса ны пырышшаныы, пывыка пыпей, пырынычуй
- мы люды гысытыпырыымыныы, - ы, пынымаышы! машет начлаг рукою куда-то
вдаль, на запад. Ыванычы!
Как из-под земли является костлявый седоусый старик в прикрывающем
чресла клеенчатом переднике, поддает пару, и начинается общее мытье:
хлещут березовые веники, пенятся пиво и кумыс, шипит шашлык, звучат шут-
ки, анекдоты, порою идеологически сомнительные. А Иван Александрович,
выждав для приличия десять - пятнадцать минут, одевается потихоньку и
выскальзывает за дубовую дверь.
И никто тут о нем не жалеет.
7
У домика Ивана Александровича поджидала Альмира. Он заметил ее изда-
ли, предательницу, стукачку, и даже хотел свернуть в сторону, чтоб не
столкнуться лицом к лицу, но решился-таки выдержать, не сворачивать.
Пусть в каком-то высшем, метафизическом смысле он и виноват перед нею,
пусть не стоило нарушать девственность ее сознания, но элементарный инс-
тинкт порядочности должен же был удержать Альмиру от доноса - а теперь
Иван Александрович имел полное право взглянуть на нее в упор.
Она ответила взглядом на взгляд, невинно лупая широко раскрытыми
глазками - Иван Александрович даже изумился и от изумления выдал ей все,
что по поводу грязного ее поступка думал. Как?! ответила татарочка. Да
разве ж это была тайна? Вы так интересно рассказывали, что я просто не
могла не поделиться с ребятами. Мы провели диспут. Разве все это не иск-
ренние ваши убеждения? Разве вы своих мыслей стесняетесь, скрываете их?
И тогда Ивану Александровичу стало еще стыднее, чем в баньке. Не най-
дясь, что ответить, ладно, сказал он. Извини. Ты просто не представля-
ешь, в какие неприятности могла меня втравить. Если бы я по твоей милос-
ти загремел в лагерь - и махнул рукою в сторону бесперерывно шумящей Ка-
мы - ты бы сама себе этого не простила всю жизнь, - хоть, надо заметить,
в лагерь Ивану Александровичу попадать не существовало пока совершенно
никакого повода. Потом он улыбнулся татарочке - так хороша она была со
своими персиковыми щечками, так свежа и наивна - и добавил, кивнув с на-
деждою на дверь домика: зайдешь? Позже, шепнула Альмира, и влажные, по-
лураскрытые ее губы призывно, обещающе блеснули в свете взошедшей луны.
Позже, после отбоя, и, грациозно проскользнув мимо Ивана Александровича,
скрылась в направлении вечерних костровых песен.
Татарочкино обещание как-то замазало, затушевало и неприятности дня,
и все предыдущие неприятности. Каждая открытая паром пора тела глубоко
дышала настоенным на соснах воздухом. Одежда, правда, немного мешала -
Иван Александрович готов был сбросить ее с себя, не опасаясь даже злых
хоботков ненасытных комарих, но рано покуда было, рано встречать гостью
в подобном виде! Грядущее свидание вообще представлялось Ивану Александ-
ровичу чересчур смутно: как вести себя? чего пытаться добиться? главного
ли? - но вдруг Альмира и в этом отношении еще девственница, а, раз так -
имеет ли Иван Александрович моральное право?.. Впрочем, отчего же: он и
жениться на ней готов! ну, то есть, почти готов! надо вот только оконча-
тельно решить с Ларискою! При воспоминании о супруге засосало под ложеч-
кою, словно падаешь в скоростном лифте, голова поплыла, но: ладно! поду-
мал Иван Александрович, потом! Оставим Лариску в покое! Легко сказать:
оставим! - теперь уже она сама не захотела Ивана Александровича остав-
лять, а время меж тем подошло вплотную к отбою, вот и лагерный колокол
прозвенел, и горнист сыграл нисходящую октаву.
Послышались шаги. Скрипнуло крылечко. Кто-то скребнул дверь. Иван
Александрович бросился навстречу, но наткнулся не на Альмиру вовсе, а на
давешнего старика-банщика, Иваныча, пьяного в дугу, прижимающего к груди
обеими руками початую бутылку "Московской". Что, парень? довольно внятно
для своего состояния произнес старик и, усевшись за стол, поставил на
него дорогую свою ношу, вынул из штанов пару грязных стограммовых ста-
канчиков. Что, парень? Прищучили? Но ты ничего, не переживай, не
расстраивайся. Попался б ты в мое время - тебе лейтенант Падучих на мес-
те бы девять граммов прописал - на том самом месте, где сегодня спину
веничком гладили, и старик, разлив водку по стаканам, протянул один Ива-
ну Александровичу.
Ночной гость пришелся страх как некстати, вот уж точно, что хуже та-
тарина, однако, по врожденной деликатности не имел Иван Александрович
представления, как его выставить, а тот завел долгую историю, как служил
тут в свое время егерем, как ездил сюда районный шеф НКВД лейтенант Па-
дучих, как доставлял в "Эмке" разных начальников и как валялись они в
ногах лейтенанта, оправдывались: почище, чем Иван Александрович сегодня,
- только было все это без пользы, оправдываться!. В другую пору старик
показался бы чистым кладом, Иван Александрович слушал бы пьяные россказ-
ни, не отрывая от блокнотика карандаша, - но только не сегодня, не когда
с минуты на минуту должна появиться Альмира.
Иван Александрович вышел на крыльцо и стал всматриваться в темноту,
но она никого не дарила, а старик, допив до дна, уронил голову на вытя-
нутые по столешнице руки, заснул, неприятно забулькал носом. Делать было
нечего. Иван Александрович погасил свет (комары тут же тоненько заныли
над ухом) и улегся поверх одеяла. На улице давно стихли песни, выключил-
ся телевизор про войну. Альмириных шагов не слышалось, и мысли Ивана
Александровича как-то сами собою перекинулись на ту сторону Камы, в ла-
геря. Впервые в жизни Иван Александрович представил их очень реально,
осязаемо: их, как говорится, повседневность, их быт, плоть, столь, вроде
бы, хорошо знакомые по рассказам тетки, по многочисленным свидетельствам
очевидцев, печатающихся в нехороших журнальчиках. Иван Александрович
примерил на себя и душную вонь барака, кишащего насекомыми, и ранние
подъемы, и омерзительную баланду, и морозы, и осеннюю сырость, и побои,
и унижения, и чуть ли не самым страшным представился лагерный сортир,
общий, загаженный, вонючий, открытый наблюдению со всех сторон, да еще
ходить куда можно, кажется, только в определенное начальством время, и
подумал, что, оказавшись в гостях или в чужом городе, предпочитал тер-
петь, сдерживаться, лишь бы не менять спокойного, привычного, домашнего
уединения с книжкою на нечто безусловно нерасполагающее, враждебное, и
даже сам организм этой враждебности сопротивлялся, так что где-нибудь в
командировке стула, пардон, не случалось и по трое суток. Потом Иван
Александрович припомнил, как однажды ночью, еще прежде Лариски, в комму-
налке, обнаружил на себе клопа и сидел на кровати до самого восхода с
зажженным светом, затравленно оглядываясь на стены, а наутро тело пошло
волдырями, не клопиными, конечно - нервными; как тут же вызвал санэпидс-
танцию, а потом недели две поливал углы аэрозолями и спал при электри-
честве!
Было уже часа четыре утра. На улице посерело, но не настолько, чтобы
при всех этих случившихся поблизости убийствах (или почти убийствах)
предпринимать сомнительное путешествие сквозь кусты к деревянному скво-
речнику, и Иван Александрович, выйдя, пристроился прямо к стенке. Но
чуть загромыхала по гулкой фанере мощная его струя - где-то рядом, в
кустах, зашуршали, завозились, зазвучал неразборчивый девичий щебет, и
Иван Александрович понял, что спугнул парочку. Он прекратил и пошел в
обход домика, но и влюбленные не остались на месте и через десяток се-
кунд столкнулись с Иваном Александровичем нос к носу!
Некстати он сюда приехал, некстати.
8
Как три дня назад стройка - квартира на Белорусской предложила Ивану
Александровичу возможность поупражняться в метафорическом мышлении: чер-
ные дыры-щели в полках, образовавшиеся на местах вынутых Ларискою и уне-
сенных книг, были подобны провалам от вышибленных зубов до полусмерти
избитой, собственно, уже издыхающей семейной жизни. Однако, не все свои
книги забрала Лариска - только специальные, срочно надобные для диссер-
тации, да и добрая половина тряпок висела в шкафу, поджидая хозяйку.
Едва добравшись из Домодедова и убедившись (а надежда на обратное жи-
ла до самого последнего мига в Иване Александровиче), что Лариска домой
не вернулась, он засел за телефон и начал обзванивать подруг, - безре-
зультатно. С последним отчаянием, потому что чувствовал в этом звонке
определенное унижение мужского своего достоинства, набрал Иван Александ-
рович, наконец, и номер ларискиных родителей и услышал сочувственный го-
лос тещи: Ванечка! Уже прилетели! Что вы! - мы и на порог ее не пустили,
дуру. У тебя, говорим, муж есть и дом свой! - ну, и так далее, и пригла-
шения в гости, на чай, и уверенность, что непутевая дочка перебесится и
все у них с Иваном Александровичем пойдет на лад, и что еще и ребеночка
они родят, и не одного, и заверения в самой искренней любви и симпатии к
зятю, и приветы от супруга, и Иван Александрович, сгорая со стыда, никак
не мог выбрать момента, чтоб положить трубку.
Пусто было в квартире, пусто и одиноко. Следовало развлечься чем-ни-
будь - приняться хоть, что ли, за статью для Грешнева, - но Башкирия с
упорством Таньки-встаньки поворачивалась в памяти совсем не тем боком,
какой нужен для статьи: все лезло в голову, как принес на рассвете билет
любезный, улыбающийся Бекбулатов: Бог-отец, изгоняющий из Рая; как в от-
вет на почему не пришла? наивно лупнула глазками персиковая татарочка и
сказала: не пустили ребята, и как, глядя на этот наив, недостало Ивану
Александровичу сил возмущенно изумиться: что ж, мол, она о таких вещах с
ребятами советуется? опять, что ли, диспут устроила?! как решил Иван
Александрович напоследок все-таки продемонстрировать Бекбулатову свои
бесстрашие и независимость, гнев свой, так сказать, и протест - для чего
в автобусе плюхнулся рядом с адвентистом седьмого дня и начал его ин-
тервьюировать и как тут же был наказан за глупую демонстрацию, но уже не
начлагом, а самим адвентистом, адвентистовыми ответами о социализме, как
воплощенном идеале христианства, голубой мечте Мессии, о том, что в кол-
лективе человек никогда не остается один, и товарищи всегда придут ему
на помощь в трудную минуту (как, заметил про себя Иван Александрович,
пришли они на помощь Альмире Ахметовой, отряд им. А. Матросова, не до-
пустив до грехопадения с сомнительным гостем) - адвентистовыми ответами
и адвентистовой книгою, которая оказалась не Евангелием вовсе, а "Сем-
надцатью мгновениями весны" в немецком переводе; как неуемное раздраже-
ние, смешанное со страхом, вспыхнуло в Иване Александровиче при про-
щальном взгляде на мальчиков этих и девочек, западных и восточных - нет,
вовсе не двоемысленных! - искренних, искренних в своем идиотизме, гото-
вых по первому зову сменить мундиры и под "Маленького белого голубя ми-
ра" идти освобождать Польшу, Афганистан или хоть бы и Персию!
Кажется, впервые в жизни почувствовал Иван Александрович бессилие пе-
ред листом бумаги, который предстояло, не мудрствуя лукаво, почти авто-
матически, заполнить готовыми блоками слов и смыслов, то есть, сделать
то, чем занимался Иван Александрович без малого двадцать лет, пройдя в
журнале "Пионер" беспорочный путь от учетчика писем до начальника отде-
ла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99