ветераны движения, - стояли люди восточные. "ПАМЯТИ
ВОИНОВ, ПОГИБШИХ В БОЯХ С НЕМЕЦКИМИ ЗАХВАТЧИКАМИ" гласила надпись на
обелиске, и Иван Александрович, которого Альмира временно оставила, что-
бы занять место в соответствующем полукружии, снова чувствовал себя рас-
терянным и ни черта не понимающим: как же это так? Все ж таки они немцы!
У них, наверное, у кого - как у Ивана Александровича - отец, у кого -
старший брат или там дядя погибли на этой самой войне, на этой самой (в
широком смысле) земле, остались лежать в ней без обелисков, без крестов!
Хотя отец вряд ли, не выходит по возрасту, скорее дед. Тут Бог с ним,
кто перед кем виноват исторически, это дело особое - но неужто ни в од-
ном из этих, в гимнастерочках, не шевельнется простое человеческое
чувство, обыкновенная обида? А эти, в штормовках - что же они столь неп-
рошибаемо бестактны?! - отряд им. А. Матросова, немецкие захватчики, ми-
тинг!
Иван Александрович стал отыскивать взглядом в белобрысом полукружьи
наиболее симпатичного (a priori) ему человека - адвентиста седьмого дня,
запретный свой плод, с которым так хотелось поговорить по душам, но к
которому Бекбулатов довольно жестко пырыкымыныдывалы не подходить, ибо
ничего, кыроме кылывыты ы кылырыкалышшыны от него Ываны Ылыкысаныдырывы-
чы все равно не услышал бы, - отыскивать в надежде не найти, в надежде,
что хватит у того души и мужества не участвовать в сомнительном меропри-
ятии, и, не найдя, вздохнул облегченно, словно форточку отворил в душ-
ном, затхлом полуподвале, однако, едва вздохнул, как тут же адвентиста и
увидел: просто не обнаруженного прежде, не замеченного, словно охотника
на загадочной картинке из "Пионера", но так жалко стало Ивану Александ-
ровичу форточку захлопывать, что тут же сочинил он оправдание своему лю-
бимцу: ему, может, дескать, одному тут и место, как истинному христиани-
ну, - свежим воздухом, впрочем, тянуть все равно уже перестало.
Наконец, запланированные речи произнеслись сполна, и русские и немец-
кие, заранее припасенные цветы - возложились (Иван Александрович даже
несколько заметочек в блокноте по этим поводам сделал, для статьи) и из-
вилистая змея бывших полукружий потянулась по узкой тропинке к четырем
поджидающим ее "Икарусам". Иван Александрович, как и по дороге со строй-
ки сюда, сел рядом с Альмирою, но легкое отчуждение, неприязнь целых,
наверное, минут десять мешали восстановлению прежнего контакта.
Второе аналогичное испытание, которое предстояло вынести их с Альми-
рою завязывающимся отношениям - "Вечер песни гнева и протеста" - Иван
Александрович, дорожа татарочкою, дорожа собственным от нее восхищением,
решил попросту пропустить, но Бекбулатов настоятельно пригласил в жюри:
представлять, так сказать, ЦыКы ВыЛыКыСыМы, потому что грешневский сту-
денческий журнал, как, впрочем, и иваналександровичев "Пионер", состояли
именно при ЦК комсомола, такой и гриф сиял и на служебном удостоверении,
и на командировочном, и Иван Александрович не нашел ни мужества, ни дос-
таточно убедительного повода отказаться.
Не успел он допить вторую, начальству только полагающуюся порцию жи-
денького компота, как в столовой произошли шевеление, суета, столы и
стулья переместились к стенам и в углы и зал приобрел вид хоть импрови-
зированного, однако, вполне зрительного. Иван Александрович вместе с
Бекбулатовым, комиссаром Эльдаром и девушкою из горкома взобрался на
возвышение и стал принимать к сведению вокально-инструментальные протес-
ты интерлагерников против, во-первых, угрозы третьей мировой войны, вы-
певаемые, впрочем, как-то так, эдак, абстрактно, что ли, и на таком го-
лубом глазу, что даже заподозрить сию угрозу со стороны государств, к
которым принадлежат протестующие, было совершенно невозможно и даже
как-то неприлично (о, да! осенило Ивана Александровича решение давешней
задачи: здесь она действительно приходится как нельзя кстати - маленькая
белая прожорливая птаха, склевавшая уже пол-Европы, добрый кус Азии,
несколько аппетитных зернышек меж двух Америк и направляющая мирный по-
бедительный клювик в сторону центральной Африки), ну и, во-вторых, разу-
меется, против разных мерзавцев-фашистов вроде Пиночета, который, оказы-
вается, смеет держать в грязных своих застенках чуть ли не целых триста
политических заключенных. Гневались и протестовали голубьмирцы искренне
и страстно, и Иван Александрович все спрашивал себя: что же это? так
вкоренившаяся привычка к двоемыслию? или они на самом деле ничего не по-
нимают?! не желают понимать?! Альмира тоже вся раскраснелась, и глазки у
нее снова горели, совсем как давеча, когда Иван Александрович пел ей
собственные песни гнева и протеста.
Дело в том, что почти в первом же альмирином ответе (Иван Александро-
вич, едва познакомился с татарочкою, едва пошел от нее на него приятней-
ший эмоциональный фон, вспомнил о работе, ибо человеком был крайне, до
патологии, обязательным, и начал профессионально выспрашивать про лагер-
ные дела) нечаянно всплыл несчастный отцеубийца Павлик Морозов, пионер-
лагерь имени которого, оказывается, посещали голубьмирцы на прошлой не-
деле, и Иван Александрович, записав в блокнотик фактические факты посе-
щения, как-то сам собою, непроизвольно, автоматически выдал Альмире, чт
он по поводу героического пионера думает, а у татарочки тут же вспыхну-
ли, загорелись глазки, как интересно! сказала она, ну и что дальше? и
тут понесло Ивана Александровича, и он рассказал новой подруге и про
впечатление от увиденного вчера в Уфе Салавата Юлаева - уголовника, ко-
торого превратили зачем-то в национального героя (это Альмире, татарке,
недолюбливающей башкиров, особенно понравилось), и про героя Буковского,
и про гения Сахарова, и про великого Солженицына, и про запрещенный жур-
нал "Континент", и даже какие-то стихи Бродского прочел наизусть, а она
слушала, полуоткрыв пухлые, молодой кровью налитые губки, и время от
времени приохивала: что вы говорите?! это ж надо ж! вот никогда б не по-
думала бы!!
Как ни пьянил Ивана Александровича контраст между татарочкою и Ларис-
кой, контраст уже не только внешний и возрастной, но еще, оказалось, и
идеологический, полностью сознания он все-таки не затмил, и где-то на
середине собственного монолога Иван Александрович поймал себя на том,
что не одна страсть поделиться информацией, кажется, владеет им, что
выкладывается он перед Альмирою, в основном, затем, что больше нечем ему
привлечь ее к немолодой, некрасивой своей фигуре, что для победы над та-
тарочкою (а победы захотелось очень!) одних его столичности, журнализма
и причастности к ЦК ВЛКСМ может, пожалуй, и недостать.
И вот сейчас, так же раскрасневшись, с теми же горящими глазками, пе-
ла Альмира в интернациональной компании про маленького белого голубя ми-
ра, старательно выводя непривычные иноземные слова:
Fliege ьber groЯe Wasser,
Ьber Berg und Tal.
Bringe allen Menschen Friede,
GrьЯ sie tausendmal.
5
Всем оставаться на местах! Не двигаться! - резкий оклик Бекбулатова,
речь которого, взяв командные интонации, как бы вовсе лишилась акцента,
совпал с появлением в каждой из восьми дверей легкой летней столовой си-
луэтов крепких парней: подтянутых, с расставленными чуть шире плеч нога-
ми, только что без автоматов у живота, и Ивану Александровичу снова
пришла в голову ассоциация с какой-то картиною про войну, но сейчас кар-
тина уже не шла по спрятанному в кустах телевизору, а снималась прямо
тут, внутри импровизированного концертного зала, захватывая в участники,
в исполнители ролей и массовки, и всех сидящих вокруг, и самого Ивана
Александровича; да и принадлежность присутствующих к разным расам вызы-
вала сомнения, про какую, собственно, войну кино - про прошедшую или про
будущую. Снаружи, видные сквозь окна, сверкали проблесковые маячки слу-
жебных машин, выла сирена, прервавшая очередное проявление гнева и про-
теста. Минут пятнадцать назад какой-то восточный человек прошел к помос-
ту, негромко сказал гортанное-неразборчивое Бекбулатову, после чего оба,
не то из вежливости, не то как под обстрелом пригибаясь, покинули столо-
вую, и вот: всем оставаться на местах! не двигаться!
Иван Александрович почему-то не изумился, не загневался, не запротес-
товал, будто все, что происходило, так и должно происходить, и, сопро-
вождаемый комиссаром Эльдаром, которому Бекбулатов что-то приказал мно-
гозначительным узким взглядом, пошел из зала, краем глаза ловя, как ком-
сомольская девушка вместе с начлагом и несколькими из ниоткуда возникши-
ми парнями разбивают интерлагерников на группы, расставляют около стен:
к расстрелу, что ли, готовят?
Эльдар проводил Ивана Александровича мимо милицейских, военных и по
внешности штатских, только в антеннах, машин до самого домика и, отворяя
дверь, сказал: мы попросили бы вас, Иван Александрович, не выходить до
завтрашнего утра. В ваших же интересах. Ситуация, понимаете ли, опасная.
Тут у нас, кивнул в сторону Камы, на том берегу - лагеря. Бегают иногда.
Мало ли чего. Вот на этом самом месте (Эльдар жестом римлянина, посылаю-
щего гладиатора на смерть, показал вниз), на этом самом месте (повто-
рил-подчеркнул) неделю назад произошло убийство, и последняя фраза пока-
залась Ивану Александровичу не просто зловещей, но имеющей и некий пре-
дупреждающий смысл. Это, конечно, была глупость, мнительность, результат
неспокойного, ненормального состояния последних дней, однако, едва дверь
за комиссаром лагеря захлопнулась, Ивану Александровичу стало на душе
так нехорошо, так тревожно и безвыходно, что он, совершенно не готовый к
мысли о самоубийстве (а оно одно, при теперешнем распаде всех связей ми-
ра, пришлось бы, наверное, как раз), стал мечтать об эдаких фантастичес-
ких таблетках, которые, дескать, могли б погрузить в некий летаргический
сон лет, скажем, ну! ну, словом, до тех пор, пока не кончатся безобразия
и все как-нибудь так, само собою, не уладится и не устроится. Сладкая
мечта погрузила Ивана Александровича в состояние благодушное, почти
счастливое, сквозь которое уже не прорывались в сознание ни сирены, ни
немецкие и восточноязычные выкрики, ни шум беготни, ни прочие тревожные
звуки и из которого Ивана Александровича вывело легкое поскребывание
чьего-то ноготка в дверь. Альмира стояла на пороге, улыбалась, звала с
собою: пошли. Все кончилось. А что все? впервые после бекбулатовского
выкрика рискнул проявить Иван Александрович любопытство. Что, собствен-
но, все?
И Альмира рассказала, что, пока шел вечер, кто-то спер с бельевой ве-
ревки пару джинсов, причем, не просто джинсов, а джинсов, принадлежащих
немочке, - из-за этого и разгорелся сыр-бор, понаехало всяких, обыскива-
ли, допрашивали, вынюхивали следы, но, кажется, ничего не нашли и осад-
ное положение сняли. Сейчас, хоть и рыскают неизвестные мальчики тенями
меж домиков, все снова относительно тихо, горят костры, студенты поют
песни, так что идемте, Иван Александрович! (Иван, поправил Иван Алек-
сандрович татарочку) !идемте, Иван! Александрович, идемте, вам же должно
быть интересно, вам же нужно собирать материал.
Страшно было Ивану Александровичу преступать запрет Эльдара, но соб-
лазн, исходящий от Альмиры, оказался все-таки сильнее, и, когда ясно
стало, что уговорить татарочку остаться в домике не получится, Иван
Александрович решился и пошел, держа ее за руку, в темноту: туда, где
горели, бросая отсветы на нижние ветви сосен, комсомольские костры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
ВОИНОВ, ПОГИБШИХ В БОЯХ С НЕМЕЦКИМИ ЗАХВАТЧИКАМИ" гласила надпись на
обелиске, и Иван Александрович, которого Альмира временно оставила, что-
бы занять место в соответствующем полукружии, снова чувствовал себя рас-
терянным и ни черта не понимающим: как же это так? Все ж таки они немцы!
У них, наверное, у кого - как у Ивана Александровича - отец, у кого -
старший брат или там дядя погибли на этой самой войне, на этой самой (в
широком смысле) земле, остались лежать в ней без обелисков, без крестов!
Хотя отец вряд ли, не выходит по возрасту, скорее дед. Тут Бог с ним,
кто перед кем виноват исторически, это дело особое - но неужто ни в од-
ном из этих, в гимнастерочках, не шевельнется простое человеческое
чувство, обыкновенная обида? А эти, в штормовках - что же они столь неп-
рошибаемо бестактны?! - отряд им. А. Матросова, немецкие захватчики, ми-
тинг!
Иван Александрович стал отыскивать взглядом в белобрысом полукружьи
наиболее симпатичного (a priori) ему человека - адвентиста седьмого дня,
запретный свой плод, с которым так хотелось поговорить по душам, но к
которому Бекбулатов довольно жестко пырыкымыныдывалы не подходить, ибо
ничего, кыроме кылывыты ы кылырыкалышшыны от него Ываны Ылыкысаныдырывы-
чы все равно не услышал бы, - отыскивать в надежде не найти, в надежде,
что хватит у того души и мужества не участвовать в сомнительном меропри-
ятии, и, не найдя, вздохнул облегченно, словно форточку отворил в душ-
ном, затхлом полуподвале, однако, едва вздохнул, как тут же адвентиста и
увидел: просто не обнаруженного прежде, не замеченного, словно охотника
на загадочной картинке из "Пионера", но так жалко стало Ивану Александ-
ровичу форточку захлопывать, что тут же сочинил он оправдание своему лю-
бимцу: ему, может, дескать, одному тут и место, как истинному христиани-
ну, - свежим воздухом, впрочем, тянуть все равно уже перестало.
Наконец, запланированные речи произнеслись сполна, и русские и немец-
кие, заранее припасенные цветы - возложились (Иван Александрович даже
несколько заметочек в блокноте по этим поводам сделал, для статьи) и из-
вилистая змея бывших полукружий потянулась по узкой тропинке к четырем
поджидающим ее "Икарусам". Иван Александрович, как и по дороге со строй-
ки сюда, сел рядом с Альмирою, но легкое отчуждение, неприязнь целых,
наверное, минут десять мешали восстановлению прежнего контакта.
Второе аналогичное испытание, которое предстояло вынести их с Альми-
рою завязывающимся отношениям - "Вечер песни гнева и протеста" - Иван
Александрович, дорожа татарочкою, дорожа собственным от нее восхищением,
решил попросту пропустить, но Бекбулатов настоятельно пригласил в жюри:
представлять, так сказать, ЦыКы ВыЛыКыСыМы, потому что грешневский сту-
денческий журнал, как, впрочем, и иваналександровичев "Пионер", состояли
именно при ЦК комсомола, такой и гриф сиял и на служебном удостоверении,
и на командировочном, и Иван Александрович не нашел ни мужества, ни дос-
таточно убедительного повода отказаться.
Не успел он допить вторую, начальству только полагающуюся порцию жи-
денького компота, как в столовой произошли шевеление, суета, столы и
стулья переместились к стенам и в углы и зал приобрел вид хоть импрови-
зированного, однако, вполне зрительного. Иван Александрович вместе с
Бекбулатовым, комиссаром Эльдаром и девушкою из горкома взобрался на
возвышение и стал принимать к сведению вокально-инструментальные протес-
ты интерлагерников против, во-первых, угрозы третьей мировой войны, вы-
певаемые, впрочем, как-то так, эдак, абстрактно, что ли, и на таком го-
лубом глазу, что даже заподозрить сию угрозу со стороны государств, к
которым принадлежат протестующие, было совершенно невозможно и даже
как-то неприлично (о, да! осенило Ивана Александровича решение давешней
задачи: здесь она действительно приходится как нельзя кстати - маленькая
белая прожорливая птаха, склевавшая уже пол-Европы, добрый кус Азии,
несколько аппетитных зернышек меж двух Америк и направляющая мирный по-
бедительный клювик в сторону центральной Африки), ну и, во-вторых, разу-
меется, против разных мерзавцев-фашистов вроде Пиночета, который, оказы-
вается, смеет держать в грязных своих застенках чуть ли не целых триста
политических заключенных. Гневались и протестовали голубьмирцы искренне
и страстно, и Иван Александрович все спрашивал себя: что же это? так
вкоренившаяся привычка к двоемыслию? или они на самом деле ничего не по-
нимают?! не желают понимать?! Альмира тоже вся раскраснелась, и глазки у
нее снова горели, совсем как давеча, когда Иван Александрович пел ей
собственные песни гнева и протеста.
Дело в том, что почти в первом же альмирином ответе (Иван Александро-
вич, едва познакомился с татарочкою, едва пошел от нее на него приятней-
ший эмоциональный фон, вспомнил о работе, ибо человеком был крайне, до
патологии, обязательным, и начал профессионально выспрашивать про лагер-
ные дела) нечаянно всплыл несчастный отцеубийца Павлик Морозов, пионер-
лагерь имени которого, оказывается, посещали голубьмирцы на прошлой не-
деле, и Иван Александрович, записав в блокнотик фактические факты посе-
щения, как-то сам собою, непроизвольно, автоматически выдал Альмире, чт
он по поводу героического пионера думает, а у татарочки тут же вспыхну-
ли, загорелись глазки, как интересно! сказала она, ну и что дальше? и
тут понесло Ивана Александровича, и он рассказал новой подруге и про
впечатление от увиденного вчера в Уфе Салавата Юлаева - уголовника, ко-
торого превратили зачем-то в национального героя (это Альмире, татарке,
недолюбливающей башкиров, особенно понравилось), и про героя Буковского,
и про гения Сахарова, и про великого Солженицына, и про запрещенный жур-
нал "Континент", и даже какие-то стихи Бродского прочел наизусть, а она
слушала, полуоткрыв пухлые, молодой кровью налитые губки, и время от
времени приохивала: что вы говорите?! это ж надо ж! вот никогда б не по-
думала бы!!
Как ни пьянил Ивана Александровича контраст между татарочкою и Ларис-
кой, контраст уже не только внешний и возрастной, но еще, оказалось, и
идеологический, полностью сознания он все-таки не затмил, и где-то на
середине собственного монолога Иван Александрович поймал себя на том,
что не одна страсть поделиться информацией, кажется, владеет им, что
выкладывается он перед Альмирою, в основном, затем, что больше нечем ему
привлечь ее к немолодой, некрасивой своей фигуре, что для победы над та-
тарочкою (а победы захотелось очень!) одних его столичности, журнализма
и причастности к ЦК ВЛКСМ может, пожалуй, и недостать.
И вот сейчас, так же раскрасневшись, с теми же горящими глазками, пе-
ла Альмира в интернациональной компании про маленького белого голубя ми-
ра, старательно выводя непривычные иноземные слова:
Fliege ьber groЯe Wasser,
Ьber Berg und Tal.
Bringe allen Menschen Friede,
GrьЯ sie tausendmal.
5
Всем оставаться на местах! Не двигаться! - резкий оклик Бекбулатова,
речь которого, взяв командные интонации, как бы вовсе лишилась акцента,
совпал с появлением в каждой из восьми дверей легкой летней столовой си-
луэтов крепких парней: подтянутых, с расставленными чуть шире плеч нога-
ми, только что без автоматов у живота, и Ивану Александровичу снова
пришла в голову ассоциация с какой-то картиною про войну, но сейчас кар-
тина уже не шла по спрятанному в кустах телевизору, а снималась прямо
тут, внутри импровизированного концертного зала, захватывая в участники,
в исполнители ролей и массовки, и всех сидящих вокруг, и самого Ивана
Александровича; да и принадлежность присутствующих к разным расам вызы-
вала сомнения, про какую, собственно, войну кино - про прошедшую или про
будущую. Снаружи, видные сквозь окна, сверкали проблесковые маячки слу-
жебных машин, выла сирена, прервавшая очередное проявление гнева и про-
теста. Минут пятнадцать назад какой-то восточный человек прошел к помос-
ту, негромко сказал гортанное-неразборчивое Бекбулатову, после чего оба,
не то из вежливости, не то как под обстрелом пригибаясь, покинули столо-
вую, и вот: всем оставаться на местах! не двигаться!
Иван Александрович почему-то не изумился, не загневался, не запротес-
товал, будто все, что происходило, так и должно происходить, и, сопро-
вождаемый комиссаром Эльдаром, которому Бекбулатов что-то приказал мно-
гозначительным узким взглядом, пошел из зала, краем глаза ловя, как ком-
сомольская девушка вместе с начлагом и несколькими из ниоткуда возникши-
ми парнями разбивают интерлагерников на группы, расставляют около стен:
к расстрелу, что ли, готовят?
Эльдар проводил Ивана Александровича мимо милицейских, военных и по
внешности штатских, только в антеннах, машин до самого домика и, отворяя
дверь, сказал: мы попросили бы вас, Иван Александрович, не выходить до
завтрашнего утра. В ваших же интересах. Ситуация, понимаете ли, опасная.
Тут у нас, кивнул в сторону Камы, на том берегу - лагеря. Бегают иногда.
Мало ли чего. Вот на этом самом месте (Эльдар жестом римлянина, посылаю-
щего гладиатора на смерть, показал вниз), на этом самом месте (повто-
рил-подчеркнул) неделю назад произошло убийство, и последняя фраза пока-
залась Ивану Александровичу не просто зловещей, но имеющей и некий пре-
дупреждающий смысл. Это, конечно, была глупость, мнительность, результат
неспокойного, ненормального состояния последних дней, однако, едва дверь
за комиссаром лагеря захлопнулась, Ивану Александровичу стало на душе
так нехорошо, так тревожно и безвыходно, что он, совершенно не готовый к
мысли о самоубийстве (а оно одно, при теперешнем распаде всех связей ми-
ра, пришлось бы, наверное, как раз), стал мечтать об эдаких фантастичес-
ких таблетках, которые, дескать, могли б погрузить в некий летаргический
сон лет, скажем, ну! ну, словом, до тех пор, пока не кончатся безобразия
и все как-нибудь так, само собою, не уладится и не устроится. Сладкая
мечта погрузила Ивана Александровича в состояние благодушное, почти
счастливое, сквозь которое уже не прорывались в сознание ни сирены, ни
немецкие и восточноязычные выкрики, ни шум беготни, ни прочие тревожные
звуки и из которого Ивана Александровича вывело легкое поскребывание
чьего-то ноготка в дверь. Альмира стояла на пороге, улыбалась, звала с
собою: пошли. Все кончилось. А что все? впервые после бекбулатовского
выкрика рискнул проявить Иван Александрович любопытство. Что, собствен-
но, все?
И Альмира рассказала, что, пока шел вечер, кто-то спер с бельевой ве-
ревки пару джинсов, причем, не просто джинсов, а джинсов, принадлежащих
немочке, - из-за этого и разгорелся сыр-бор, понаехало всяких, обыскива-
ли, допрашивали, вынюхивали следы, но, кажется, ничего не нашли и осад-
ное положение сняли. Сейчас, хоть и рыскают неизвестные мальчики тенями
меж домиков, все снова относительно тихо, горят костры, студенты поют
песни, так что идемте, Иван Александрович! (Иван, поправил Иван Алек-
сандрович татарочку) !идемте, Иван! Александрович, идемте, вам же должно
быть интересно, вам же нужно собирать материал.
Страшно было Ивану Александровичу преступать запрет Эльдара, но соб-
лазн, исходящий от Альмиры, оказался все-таки сильнее, и, когда ясно
стало, что уговорить татарочку остаться в домике не получится, Иван
Александрович решился и пошел, держа ее за руку, в темноту: туда, где
горели, бросая отсветы на нижние ветви сосен, комсомольские костры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99