дикторов, редакторов, авторов, контролеров, пожар-
ников и прапоров из охраны, - Никита смотрел на лица без сожаления, ка-
кое непроизвольно возникает, когда видишь человека, обреченного умереть
в самом скором времени. Впрочем, так же, без сожаления, смотрел и на от-
ражение собственного лица. А тошнота - тошнота от воли и разума не зави-
села.
На десятом Никита вышел и побрел по серому ворсу паласа вдоль длинно-
го, неярким холодным светом заполненного коридора. Двери проплывали
справа и слева, одинаковые, зеленоватого финского дерева; про некоторые
из них Никита знал, чт за ними: вот бездельники "Из мира джаза" (Луис
Канновер), идущие обычно в эфир целиком, без вымарок и доделок, вот -
"Театр, эстрада, концерт", вот - "Религиозная жизнь евреев", эти три
двери - "Программа для молодежи", - тут ребятишки и впрямь пашут! Через
десяток шагов после второго поворота коридор уступом расширился в правую
сторону. В уступе, отгороженном тонким витым шнуром, по обеим сторонам
уже не деревянной - массивной металлической, как в бомбоубежище, двери -
стояло двое вооруженных прапоров. Здесь находилась святая святых "Голоса
Америки": студия прямого эфира, откуда по сегодня велись живые, не с
пленки, передачи последних известий.
Никита не застал тех легендарных времен, когда здание на Яузе безраз-
дельно принадлежало Трупцу Младенца Малого, и все без исключения прог-
раммы от первого до последнего слова готовились на месте (как раз тогда
произошел, говорят, совершенно анекдотический случай с "Радио Свобода",
не с тем, что на седьмом этаже, а с натуральным, американским: ребятки
оттуда: цээрушники и эмигрировавшие диссиденты, - заметив, что ГБ рабо-
тает за них, перестали бить палец о палец, ловили яузские передачи и
предъявляли своим шефам в качестве отчета за получаемые бабки), - Никита
пришел на службу уже в период нового начальства и его установки макси-
мально использовать передачи врага: установки, где удачно слились инте-
ресы маскировочные с лозунгом всенародной экономии (нашим долго не уда-
валось заставить разленившихся мюнхенских коллег снова приняться за де-
ло: целыми неделями, бывало, молчали обе "Свободы" - американская и со-
ветская, - ждали, кто кого переупрямит!) - и несколько лет, до самого
момента, когда по инициативе генерала Малофеева график сдвинулся, бывал
в этой комнате каждую неделю: сидел за столиком, внимательно слушал че-
рез наушники натуральный Вашингтон и то пропускал его в эфир, то - вводя
через микшер глушилку, подавал сигнал Таньке, или Екатерине, или Солже-
ницыну, - тому, словом, кто имитировал прерванный голос, - чтобы читали
запасной текст, покуда Никита снова не воротится к Вашингтону. За пере-
дачами всегда наблюдал контролер и при необходимости включал общее глу-
шение. Тут же со взведенным автоматом стоял еще и не их (то есть, в ши-
роком смысле, конечно, тоже их) ведомства офицер, имеющий, надо думать,
особые полномочия. Жесткие сии меры, предупреждающие маловероятную воз-
можность преступного сговора диктора с редактором, после нескольких экс-
цессов, случившихся на Пятницкой, в вещании на заграницу, соблюдались
неукоснительно, и это единственное вселяло робкую надежду на благоприят-
ный исход сегодняшней ночи.
И все же, глядя на металлические двери, Никита до галлюцинации ясно
воображал, как через два-три часа войдет за них Трупец Младенца Малого,
как отошлет контролера, как офицера ну! скажем! застрелит, как подложит
дикторше заветный свой текст про простынки, - воображал так долго, что
вооруженные прапора напряглись, готовые в любой миг действовать согласно
инструкции. А что? подумал Никита. Может, оно и к лучшему? Рвануться за
шнур, и все! И хоть трава не расти! И пускай нажимают потом - без него!
- на любые кнопки!
Вернувшись в отдел, Никита сказал собирающейся домой Катьке: сходи-ка
на двенадцатый, забери пленку и сдай в преисподнюю, и Катька, обычно
вертящая на подобные просьбы задом: не моя это, дескать, обязанность,
Никита Сергеевич, сами, дескать, и сход-те, - сегодня кротко кивнула,
потому что знала за собою вину. Глядя на выходящую из дверей Катерину,
Никита снова почувствовал смешанное с брезгливостью возбуждение и поду-
мал: ну не скотина ли человек?! Мир, можно сказать, рушится, а он об од-
ном только и мечтает!.. Только об одном!
А собственно, чего он сюда вернулся? Сидеть-высиживать, чтобы подох-
нуть именно здесь, на боевом, как говорится, посту, в отвратительном
этом черно-сером здании? Не подпускать Трупца к студии прямого эфира?
Каким же, интересно, образом? - морду, что ли, ему набить? - так не Ни-
ките с Трупцом тягаться, Трупец - профессионал, самбо знает! Может, и
впрямь следовало поехать с Машкою? Или сходить в главную контору, на Лу-
бянку, прорваться к начальству, объяснить? А чего ему объяснишь, на-
чальству? Про Обернибесова? Про кнопочку? Про то, что ребята провода
напрямую скрутили? Про простынки белые?.. Сочтут за шизофреника и отпра-
вят в дурдом. И будут, что самое смешное, абсолютно правы! Да гори оно
все огнем! - если Никита шизофреник - стало быть, ничего и не случится;
если же шизанулся мир, так и Бог с ним тогда, с миром! значит, заслужил
мир эту самую кнопочку.
И Никита вдруг понял, что единственное, чего ему хочется сейчас
всерьез - спать.
Напряженная внутренним нетерпением, Лида шла по бульвару намеренно
медленно, спокойно, прогулочным шагом: она знала, что Никита так рано со
службы не возвращается, а никаких иных дел и желаний, кроме как пови-
даться с Никитою, у Лиды в настоящий момент не было.
Слухи о том, что все голоса производятся известной Конторою, несмотря
на нелепость и фантастичность, ходили по Москве упорно и давно, лет
пять-шесть, то затихая, то вновь усиливаясь; позапрошлой осенью они дос-
тигли апогея, и двое ребят из Комитета борьбы за свободу информации были
арестованы, - все тогда очень обрадовались, потому что арест явился ве-
ликолепным подтверждением правоты ребят и можно было начинать широкую
общественную кампанию, - но тут, как назло, именно голоса и передали под
свист и рев глушилок довольно подробную информацию о разгроме Комитета,
- и слухи тут же резко и надолго спали: если бы, мол, голоса действи-
тельно производила мощная, но глуповатая Контора, - стала бы она сама
себя дискредитировать, да к тому же еще и глушить! Это глушить было са-
мым эмоциональным, самым веским аргументом против слухов.
Но вот сегодня утром пришло по дипломатическим каналам письмо из Па-
рижа, и в нем черным по белому было написано, что от очередного гэбис-
та-перебежчика французской разведке и узкому кругу эмигрантов стало дос-
товерно известно, что голоса в самом деле производятся Конторою, что ра-
диоотдел расположен на набережной Яузы и что в числе прочих работает там
родственник видных правозащитников младший лейтенант Никита Вялых, а все
тексты и выступления Великого Писателя Земли Русской подделывает некий
раскаявшийся узник совести, знакомый читателям "Континента" по серии
статей о творчестве Александра Исаевича. Дальше в письме было, что гэ-
бист-ренегат покуда строго засекречен, так что, мол, ребята, остальное
копайте сами.
Новость, что Никита работает именно на пресловутых фиктивных голосах,
оказалась и для Лиды, и для родителей ударом веским: они знали, что их
сын и брат служит где-то при Конторе и в определенном смысле даже уважа-
ли его за принципиальность и твердость: он представлялся им партнером,
сидящим по ту сторону шахматного стола и ведущим с ними бескомпромисс-
ный, но честный поединок, победа в котором, согласно с исторической
справедливостью, останется, конечно, за ними, - теперь впечатление полу-
чалось такое, будто Никита на их глазах стянул с доски коня и спрятал в
карман. Все! он мне отныне не сын! патетично воскликнул поправившийся с
утра пивком диссидент Сергей Вялых. Я ему прежде спускал многое, надеял-
ся, что одумается, поумнеет, но теперь чаша терпения моего переполнена!
и, видно, не сумев в столь кратком монологе излить всю горечь свою и
обиду, новоявленный Тарас Бульба добавил, отнесясь уже к Лидии: а твой
Солженицын тоже хорош! Я тебя еще тогда предупреждал!
Телефон у них года два как сняли (якобы за хулиганство, которого, ра-
зумеется, не было, кроме разговоров с заграницею), и мать, набрав двушек
из кучки, обычно лежащей на телевизоре, пошла звонить в автомат тем нем-
ногим, у кого телефон пока оставался. Из немногих половины не оказалось
дома, однако, часа два спустя маленькая квартирка Вялых заполнилась под
завязку, а люди все прибывали и прибывали, и для каждого опоздавшего
приходилось пересказывать все сначала и показывать отрывки письма, тща-
тельно прикрывая остальные места конвертом, ибо до того еще, как появил-
ся первый гость, семейным советом решено было скрыть покуда от общест-
венности оба факта: и позорящий семью факт никитиного участия в наиболее
грязной из затей Конторы, и позорящий все правозащитное движение в целом
и тоже отчасти семью (как-никак, Солженицын был Лидке не посторонний)
факт участия Солженицына, - приходилось пересказывать все сначала, но,
надо заметить, и пересказ, и показ не представлялись обременительными ни
отцу, ни матери, ни самой Лиде, потому что приятно сообщать о том, о чем
узнал раньше других, - и они все трое, перебивая друг друга, оспаривали
эту обязанность, и у каждого чесался язык добавить и те подробности, ко-
торые ими же самими решено было скрыть.
Давно уже выгреблись все рубли и медяки из карманов, в дело пошли да-
же остатки коммуникационных двушек с телевизора, и не столько выпившие,
сколько затравленные на настоящую выпивку гости-диссиденты повели горя-
чую дискуссию о необходимых мерах. В конце концов решили:
1) организовать в срочном порядке новый Комитет борьбы за свободу ин-
формации вместо прежнего, из тех только двоих посаженных ребят и состоя-
щего;
2) назвать его именами тех героических ребят, отбывающих в Мордовии;
3) в целях безопасности выработать гибкий устав, согласно которому
членом Комитета мог считаться каждый, кто пожелал бы себя им считать,
хоть бы и в глубине души;
4) чтобы число документов Комитета оказалось достаточно солидным,
разрешить каждому его члену выпускать собственные документы, подписывая
их не своим именем, но именем Комитета: так выходило и много спокойней
для каждого.
Правда, не совсем ясным оставалось, как довести факт создания Комите-
та и текст будущих документов до широкой общественности, коли не только
газетам и журналам оттуда поставлены на границе практически неодолимые
препоны, но и радио в руках Конторы, но тут все сошлись на том, что воп-
рос этот второстепенен: трусливая, инертная, запуганная внутрисоюзная
"общественность" (ее иначе как в кавычках и общественностью-то нельзя
назвать!) все равно бы не прореагировала, - общественность же главная,
истинная: иностранцы и эмигранты - слава Богу, доступ к информации пока
имеют.
Часам к четырем дело, в общем-то, было слажено, Комитет учрежден, не-
доставало разве фактических сведений о деятельности радиоотдела Конторы,
чтобы в документах было чего писать существенного, а не только гневные и
саркастические, но общие слова, и совсем уж положили ждать, сгоняв тем
временем в магазин за добавкою, пока французская разведка рассекретит
гебиста-перебежчика, но тут, подобная Александру Матросову, поднялась во
весь рост Лидия и торжественно заявила, что берет подробности на себя,
потому что у нее есть опасный, но достоверный канал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99