красная капелька на ирининой руке; и когда!
- Никогда! - засмеется Ирина, раскинув руки: не пуская в номер, и на
тамазово:
- Ну, чаю просто попьем! - останется непреклонна, и архитектор снова
сдастся: - Ладно, - скажет, - в таком случае едем к моим друзьям; вечер
продолжается.
- Мы там будем одни? - спросит Ирина. - Поздно уже!
- Что ты, дорогая! В этом доме всегда столько народу! Только мне надо
по пути заскочить на почту!
ь там, у тамазовых друзей, уступит национальному грузинскому мотиву,
оторый архитектор, в окружении веселой, отхлопывающей такт компании ино
внимание привлечет живое лицо немолодой женщины, особенно азартно й в
ладоши;
- Кто такая? - поинтересуется Ирина у соседа;
- Гостья, из Парижа!)
т эффектно, артистично танцевать что-то горское, но прервет танец: ,
внезапно, неожиданно, и, схватив Ирину за руку, потащит к выходу:
- Ты была когда-нибудь ночью на маяке?
- На маяке? - снова невпопад расхохочется Ирина.
- Эй! куда вы?! - понесется им вслед.
11.11.90
Большой теплоход, сияющий огнями, разворачивался в миле от берега.
Реликтовые сосны ровно шумели, дезавуируемые пунктиром маячного света.
Ирина стояла, закинув голову, и глубоко всем этим дышала; Тамаз непода-
леку пытался всучить червонец маячному смотрителю.
- Пошли! - крикнул во тьму, договорившись. - Эй, Ирина!
Она выпала из странного своего состояния.
- Ничего не трогать! со стороны моря лампу не перекрывать! - по-ар-
мейски прикрикнул сторож, сторонясь от входа.
Поднимаясь крутой лестницею, Тамаз тянул Ирину за руку. Наверху, на
круговом балкончике, свет слепил почище фотовспышки, и глаза за недолгие
мгновения темноты не успевали к ней привыкать.
- Вот, - сказал Тамаз, доставая из многочисленных карманов кожаного
пиджака пачки десятирублевок. - Торжественно вручаю. Справедливость
одержала победу.
- Не возьму, - ответила, помрачнев вдруг, Ирина.
- Почему?
Она качнула головою:
- Значит, ты все-таки связан с ними, - и пошла к выходу.
- Постой! - крикнул Тамаз. - Не веришь, да? Не веришь?! Ты же видела
мои рисунки!..
Ирина призадержалась.
- Не знаю, - сказала, - я уже ни-че-го-не-зна-ю.
- Не возьмешь, значит?
Тамаз разорвал бандероль, пустил десятирублевки по ветру. Они, кру-
жась как ржавые листья, разлетались вкруг маяка, то исчезая во мраке, то
вспыхивая вновь - чем дальше, тем бледнее. Тамаз хрустнул следующей пач-
кою, пустил по ветру и ее. Полез за следующей!
- Постой, - бросилась Ирина, удержала его руки в своих. - Покорил!
Лучше потратим вместе. Как же тебе удалось-то? Там, наверное, мафия?
- Мужчина должен иметь свои маленькие секреты, - улыбнулся Тамаз. По-
том привлек Ирину и поцеловал.
Она обмякла!
Гобеленные кони стронулись вдруг с места и понесли карету вдаль. Ше-
валье во весь опор мчался вослед, ветер трепал перья на его шляпе, и
Ирина в прерывистом свете заоконного маяка закусила указательный: ей
стыдно было кричать, а удержаться она не могла. Зубы вдруг стиснулись
так, что на пальце выступила кровь: красная капелька на белой коже!
Восторг, наконец, несколько утих. Кони замерли. Ирина приразжала зу-
бы.
- Господи! что это было?! Что же это такое было?!
- Любовь, - ответил Тамаз, приподнявшись на локте, глядя на Ирину с
большой нежностью, хоть и не без довольства собою. - Больше ничего.
Просто любовь.
- Милый, единственный! - принялась покрывать Ирина лицо Тамаза поце-
луями. - Счастье в гостинице. Как странно! как нелепо!
- И все-таки ты должна за меня выйти!
Мгновенно лицо Ирины стянула маска страдания.
- Нет, - сказала женщина очень твердо. - Это невозможно. Нет-нет-нет!
Да и зачем тебе?
- Нет! нет! - передразнил Тамаз. - Опять - нет! По-чему?!
- Мелодрама, - ответила Ирина. - Я должна умереть.
- Все должны умереть! - не остыл еще от раздражения Тамаз, не научив-
шийся покуда получать в этой жизни отказы.
- Вот! возьми! потрогай! - положила Ирина его руку на заряженную
смертью грудь.
Он погладил, взял сосок нежной щепотью. Ирину снова начало забирать,
и, с трудом пересиливая себя, она зашептала:
- Нет. Погоди. Вот, здесь. Потрогай! Вот. Шишечка. Шишечка с гороши-
ну. Чувствуешь?
Тамаз почувствовал.
Снова привстал на локте. Посмотрел в лицо Ирины как-то недоверчиво.
- Ты же грузин, - принялась убеждать она себя, его ли. - Тебе нужны
дети. Я б одного, положим, еще и успела, но как я оставлю его сиротой?
Сама так росла! И как взвалю на тебя свое умирание? Если б ты знал, как
это некрасиво: умирать. Поверь, я видела! Ну, глупенький, - погладила
Тамаза. - Теперь понимаешь? Полтора года. Или два. И я! уйду. Месяцев
десять смогу! жить. Не дольше. А теперь поцелуй меня, слышишь?.. если
тебе не! не неприятно! слышишь? Я хочу! я! хочу!
12.11.90
Тратить вместе они начали на рынке: Ирина запрокидывала голову, а Та-
маз опускал в раскрытый, соблазнительный рот подруги то щепоть гурийской
капусты, то дольку мандарина, набивал сумку поздним виноградом, орехами,
фейхоа!
- Напои меня вином и освежи яблоком, - хохотала Ирина, - ибо я изне-
могаю от любви!
ду осыпал лепестками роз, обрывая их с огромной красно-белой охапки!
По дороге с рынка стояла древняя церковь.
- Византийцы построили! - пояснил Тамаз. - Еще в одиннадцатом веке.
Абхазы были тогда совсем дикими!
- А сегодня? - зачем-то пошутила Ирина.
- И у меня есть гипотеза, - подчеркнуто не расслышал Тамаз иринин
вопрос, - что по древнему обычаю они пролили в фундамент человеческую
кровь. Убили кого-то, чтоб храм стоял тверже.
- А может, они правы? - вдруг погрустнела, посерьезнела Ирина. - Гля-
ди: ведь стоит!
14.11.90
Ирине воображалось, что, рассмотрев его с брезгливым вниманием, Реваз
Ираклиевич бросил свидетельство о браке на скатерть.
- Ты - князь! - провозгласил. - Единственный наследник рода Авхледиа-
ни.
- Тебя не поймешь, папа, - ответил Тамаз. - То ты член ЦК, то снова -
князь!
- Молчать! - стукнул Реваз Ираклиевич ладонью по столу.
Тамаз притих. Вошла прислуга с десертом. Возникла пауза.
Натэла Серапионовна, с некоторой опаскою поглядывая на супруга, потя-
нулась через грязные тарелки за свидетельством, принялась изучать.
- Была б хоть из Москвы, из хорошего дома, - сказала.
Реваз Ираклиевич выразительно посмотрел в сторону прислуги, которая
как-то специально замешкалась в дверях и которую этим взглядом сдуло как
ветром.
- И вдобавок ты - трус!
- Трус? - переспросил Тамаз.
- Конечно: сбегал, зарегистрировался, чтобы поставить нас перед фак-
том. Исподтишка!
Неимоверный вид на сказочный Тбилиси из окна-фонаря высоко стоящего
ателье, да высокая информационная насыщенность, вообще свойственная мас-
терским скульпторов, художников, архитекторов ли, а тут усугубленная
тем, что хозяин - малознакомый возлюбленный, - на первых порах защитили
Ирину от ощущения унизительного одиночества, в котором оставил ее Тамаз,
уехав разговаривать с родителями.
Душою той мастерской были церкви: рисунки, макеты, проекты!
Налюбовавшись вдоволь и ими, и заоконной панорамою, Ирина завернула в
спаленку, окинула хозяйским взглядом, пошла в прихожую, распаковала че-
модан, и, отыскав на кухне ящичек с домашним инструментом, принялась
прибивать-прилаживать над тахтой гобелен с каретою!
- Зачем?! - рвал с шеи Тамаз золотой крестик, - зачем вы навесили его
на меня?! Ей! ей жить год осталось, полтора! Потерпте, в конце концов!
Вид сделайте!
- А если ребенок? - спросил отец. - Кому нужен внук с дурной нас-
ледственностью?
- Да не будет у нас детей! - выкрикнул едва не сквозь слезы Тамаз. -
Не будет! Она обещала!
- Она! - передразнил отец. - Кто из вас мужчина, что-то не разберу.
Она?
- Вы сами! сами не даете мне стать мужчиной! Вы доведете меня, дове-
дете!.. - и Тамаз побежал через всю квартиру, заперся в своей комнате.
Мать припустила следом.
- Натэла! - безуспешно попытался остановить ее отец, потом встал,
прошелся, повертел свидетельство о браке, направился к тамазовой двери.
- Тамаз, мальчик, - подвывала под нею Натэла Серапионовна.
Отец отстранил ее, постучал сухо и требовательно:
- Открой. Поговорим как мужчина с мужчиною.
Тамаз, видать, услышал в тоне отца капитулянтские нотки, щелкнул клю-
чиком. Реваз Ираклиевич вошел, сел к столу, показал сыну на стул рядом.
Натэла Серапионовна стояла на пороге.
- Уйди, мать! - прикрикнул Реваз Ираклиевич. - Значит, говоришь:
больна неизлечимо? - переспросил, когда они остались одни.
- Конечно, папа!
- И дольше двух лет не протянет? врачи обещали?
- Даже меньше! Скорее всего - меньше!
- И детей, клянешься, не будет?
Натэла Серапионовна стояла у дверей, подслушивала, а сквозь щель дру-
гой двери подсматривала за Натэлой Серапионовною прислуга.
- Клянусь!
- Хочешь испытать себя, да, сынок? - Реваз Ираклиевич внимательно
вгляделся в глаза Тамаза. - Хочешь сделать добрый поступок? Хочешь, чтоб
она умирала не в одиночестве?
- Н-ну да, папа, - замялся Тамаз. - Но дело не только в этом. Мне!
Мне, знаешь, очень хорошо с нею! - и Тамаз покраснел. - Ну, ты понима-
ешь!
- Понимаю-понимаю, - подтвердил Реваз Ираклиевич. - Есть женщины, на
которых у мужчины почему-то особенно стот.
Тамаз смутился.
- Чаще всего именно такие женщины нас и губят. Только не сболтни ма-
тери!
- Что ты, папа!
Повисла пауза: несколько более интимная, чем хотелось бы Тамазу.
- Н-ну! коль два года, - прервал ее, наконец, Реваз Ираклиевич. -
Ладно, сынок! Ты, в конце концов, достаточно молод. Испытай!
- Спасибо, - пролепетал Тамаз.
- Но уж если взялся, - добавил отец строго, - не вздумай бросить,
когда она станет беспомощной и некрасивой! Такого малодушия я тебе не
прощу!
- Нет, папа. Не брошу! - отозвался Тамаз торжественно.
Натэла Серапионовна едва успела отскочить, чтобы не получить дверью
по лбу.
!Сказочный Тбилиси за окнами глубоко посинел, украсился огоньками.
Ирина сидела в кресле, напряженная и недвижная. Потом резко поднялась,
зажгла электричество, стала сдвигать, сносить в одну линию холсты и
планшеты, чистые и заполненные: проектами, рисунками, живописью. Церкви,
портреты, пейзажи! Выдавила на палитру целый тюбик первой попавшейся
краски. Взяла кисть. И метровыми буквами, по всем планшетам и холстам,
написала: Я ХОЧУ ЕСТЬ. Поставила жирный восклицательный знак. Оделась.
Взяла сумочку. Вышла из мастерской, хлопнув дверью с автоматической за-
щелкою.
Хоть и по-грузински было написано, Ирина поняла, что небольшая, кон-
солью над улицей вывеска обозначает кафе, скорее всего - кооперативное,
и вошла внутрь. Лестница, которая несколькими ступенями вела вниз, осве-
щалась едва-едва: таинственно.
Миновав прорезь тяжелых бордовых портьер, словно на авансцену попав
из-за занавеса, Ирина оказалась в еще более скупо и загадочно освещенном
подвальном зальчике, стойка-бар которого под сравнительно ярко мигающим
аргон-неоном тянула к себе автоматически, композиционно.
Ирина с ходу умостилась на высокий насест:
- Не покрмите?
Бармен сделал круглые глаза и повел ими в сторону и назад. Ирина отс-
ледила взгляд и наткнулась на крутого мэна, двумя руками держащего ог-
ромную пушку. Пушка - Ирина поинтересовалась - сторожила шестерых, стоя-
щих, опершись на нее полуподнятыми руками, у задней стены.
Крутой мэн оценил Ирину и взглядом же, разве добавив легкий, нервный
кивок - послал назад, к выходу. Тут Ирина заметила, что у портьеры, с
внутренней ее стороны, стоит еще один мэн, не менее крутой, с коротким
автоматом в руках - тоже направленным на тех шестерых.
Ирина осторожно, как по льду, скользкому и тонкому, сделала несколько
шагов и, только очутившись на лестнице, перевела дух.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99