Трупец выпустил наугад еще
одну очередь, еще - но тут автомат замолк, зазиял полостью взведенного
затвора: патроны кончились.
И тогда Трупец, присев на пол, за сейф, заорал в сторону микрофона
всем своим тонким голосом: товарищи диссиденты! Сейчас Америка начинает
войну против коммунистов. У кого что есть белое, простынки там или наво-
лочки! можно и пододеяльник! натягивайте скорее на головы и бегите на
площадь! срочно бегите, а то поздно будет! Они могут до полуночи и не
дотерпеть!
В дверь начали колотить - вероятно, подоспел Вася, - Трупец что было
сил уперся в пол ногами, еще плотнее привалился спиною к сейфу, - тот
подрагивал, покачивался слегка!
!сейчас будет термоядерный удар, а вы, кто в простынках, спасетесь и
построите новую Россию, без большевиков и коммунистов! слова, которые
всю жизнь, да вот: десять минут назад, - органически претили Трупцу, -
теперь вырывались легко, сами собою и даже доставляли неизъяснимое ка-
кое-то удовольствие. Он чувствовал, что и впрямь ненавидит большевиков и
коммунистов и хочет новой России!
Лицо татарина осторожно высунулось из-за нижнего обреза разбитого ок-
на, но спекшиеся от крови волосы и ресницы помешали Трупцу заметить это!
!Слышите?! Слышите?! На студию ворвались агенты КГБ и пытаются поме-
шать мне предупредить вас, наших истинных друзей, наших единственных со-
юзников! Но свободное слово не задушишь! Не расстреляешь!..
Вася бросил дверь и, держа - куль с дерьмом - воняющего звукооперато-
ра за шиворот, орал: ну! Н-ну, с-сука! Показывай, показывай, где выклю-
чается! Застрелю-у! - звукооператор был не в себе!
Татарин, оберегая перебитую руку, все-таки влез в студийку и, медлен-
но идя на Трупца, вгонял в него из браунинга пульку за пулькою!
!Товарищи диссиденты! Родные мои! Вы поняли меня, товари!
!а когда пульки кончились, с невероятной злобою и ненавистью стал ко-
лотить полумертвого Трупца ногами в лицо, в живот, в пах. Подошедшему
Васе, который, наконец, выключил-таки пульт, не досталось уже ничего.
Стемнело, зажглось электричество, а Мэри так и сидела в одном из мно-
гочисленных закутков идиотической комнаты смеха, окруженная кривыми зер-
калами, которые мало что отражали ее - гляделись и друг в друга и друг в
друге создавали дурные бесконечности шутовски искаженных миров, - сиде-
ла, почитай, третий час под бдительным надзором вьетнамского офицерика,
проходящего на кнопочке практику: человечка тщедушного, низкорослого,
словно десятилетний мальчик послевоенного поколения, однако - вооружен-
ного. И кто заключил ее на этой импровизированной гауптвахте?! - отец,
родной отец, который никогда в жизни не позволял себе по отношению к лю-
бимой, единственной, им же избалованной дочери никаких грубостей! - нет,
Мэри решительно, решительно не могла понять, сообразить, чем же вызвала
в генерале Обернибесове столь мощный, столь неукротимый приступ гнева.
Хоть ей самой и невнятная, однако, вполне невинная просьба, просьбочка,
просьбенка: не слушать сегодня американское радио, только сегодня,
один-единственный денечек, один вечерок, ну папка, ну что тебе стоит?! -
пусть это будет подарок к моему дню рождения!.. - генерала взорвала,
заставила топать ногами, брызгать слюною, рычать: туда же! И родная дочь
- туда же! Обложили, с-сволочи, комиссары поганые! Так вот же тебе, иу-
душка: на губу! под арест! А "Голос Америки" пускай все слушают, пока я
здесь хозяин, все! Пускай знают, как их комиссары обморочивают, своих
защитников! И ты слушай, Павлина Морозова, и ты!.. - и действительно:
прямо при ней врубил приемник, стабильно настроенный на соответствующую
волну, что-то переключил на пультике, и огромный гундосый колокол, по
которому в моменты тренировочных боевых тревог обычно звучали весе-
ленькие песенки Аллы Пугачевой: то ли еще будет, ой-ой-ой! и подобные, -
неразборчиво забубнил на всю кнопочку голосами Ланы Деи, Леокадии Джорд-
жиевич, Александра Солженицына и прочих идеологических диверсантов.
Мэри грустно глядела на обступившие ее изображения рыжеволосой уроди-
ны: то толстой, словно свинка, со свиною же харею; то тощей, как глиста,
и даже в двух местах напрочь перерванной; то кривобокой, с носом винтом;
то еще невероятно какой волнистой, - и ей представлялось, что так ее
обычно и видит Никита, и что сейчас, когда она не выполнила в общем-то
пустяковую его просьбу, надежда на желанный брак окончательно лишилась
последних оснований. Что же касалось причин генеральского гнева - их Мэ-
ри разгадывать устала и чувствовала себя уже не обиженною на отца, но
тупо опустошенной.
Причины же гнева были таковы: когда генерал Обернибесов приехал утром
на кнопочку, его уже поджидали: молоденький офицер передал пакет, где
генералу приказывали явиться, не медля ни минуты, в политуправление.
Обернибесов никогда, еще с войны, не любил этих политуправлений, поли-
тотделов, СМЕРШей и прочей нечисти, но тут покуда ничего тревожного не
заподозрил: мало ли? - может, политинформация какая, лекция о междуна-
родном положении, - только зачем пакет, зачем нарочный? слава Богу, те-
лефон существует, - ну да это их дело, у них и времени, и народу - нава-
лом, - и, отдав дежурному соответствующие распоряжения на период своего
отсутствия, двинулся к служебной "Волге", но офицерик не по званию реши-
тельно заступил Обернибесову дорогу и не столько приглашающе, сколько
повелительно сделал рукою огородочку, следуя которой генерал попадал в
"Волгу" офицерика. Ладно, с этого что возьмешь?! - подумал генерал и
сдержался, сопротивляться пока не стал. На месте разберусь, вправлю им
мзги!
В кабинете, куда ввел Обернибесова офицерик, дремал у стеночки, поса-
пывая, какой-то дряхлый, чуть живой от старости генерал-полковник, при-
несенный сюда явно затем, чтобы санкционировать полную свободу разговора
сидящему за столом майору, наглецу, который даже не привстал навстречу
Обернибесову. Привалясь задом к подоконнику, у окна торчал еще один тип,
в штатском, - лица против света не видно.
Присаживайся (сам маршал никогда не вел себя так императивно-пренеб-
режительно по отношению к Обернибесову, как этот, за столом) - присажи-
вайся, и без предисловий и экивоков начал распекать генерала, вот именно
распекать! словно мальчишку какого, салагу, новобранца - за джинсовую
курточку, за "Голос Америки", за дочкино имя, даже за "Говеного сыча", -
то есть нагло полез своими паршивыми ручонками в область жизни личной,
никому не подвластной, и Обернибесова, гордый Обернибесов, любимец сол-
дат и офицерского состава, слушал, наверное, минут десять, слушал, нали-
ваясь кровью, и все-таки не выдержал: вскочил, вмазал кулаком по столу:
молчать, гнида! Смир-р-рна-а! Майоришка! Ты с кем, паскуда, разговарива-
ешь?
Старичок проснулся от шума, с трудом разлепил слезящиеся, младенчес-
кой пеленою подернутые глазки и снова засопел, - майор же, правда в пер-
вый миг перепуга вскочивший тоже, только улыбнулся ехидно, и по этой
улыбке понял Обернибесов, что своей волею не выбраться ему, пожалуй, из
здания, а - безоружному, без пояса и шнурков, руки за спину - куда-ни-
будь в подвал или в воронок, - но фига! он им не дастся, пускай ло-
вят-арестовывают! и, резко повернувшись, генерал вышел из кабинета и не
слишком быстро, чтобы на бегство и трусость не походило, двинулся вдоль
коридора.
Странное дело: никто не догонял Обернибесова, не задерживал, встреч-
ные даже козыряли, - так и вышагал генерал на воздух под слегка затума-
ненное солнышко, вышагал и, оставшийся без машины, вынужден был взять
такси. Всю дорогу до дачи (к кнопочке подпускать таксиста было, разуме-
ется, нельзя!) генерал матерно рычал на комиссарскую сволочь и в конце
концов решил маршалу не докладывать, потому что и маршал с ними не спра-
вится - сам только пострадает, - а просто не даваться им живьем и до
последнего патрона отстреливаться.
"Волги" не оказалось на даче - вместо нее стоял мэрькин жигуленок, -
и дочь заочно получила от раздраженного генерала такую порцию вербализо-
ванных эмоций, какой, надо думать, не получила в сумме за всю предыдущую
жизнь. А уж когда, под вечер, Мэри прикатила на кнопочку самолично и
вякнула что-то про "Голос Америки", генерал дал гневу полную волю, тем
более, что понял вдруг, откуда дул ветер: Николай! - Мэри говорила, что
на службе его зовут Трупом Маленького Младенчика, - точно, точно, нату-
ральный Труп! - Николай, с-сука, предал-таки фронтовую дружбу, настучал!
И вот: эти вызывают, а Труп, не довольствуясь, еще и с хитринкой эдакой
нехитрою подсылает родную дочь: не слушай, дескать, папочка, бяку-Амери-
ку, это, дескать, мне на день рождения подарок! А потом скажет: не носи
джинсового костюма, "Говеного сыча" не пой! Ы-ых, напрасно, напрасно не
раззнакомился Обернибесов с Трупом, не набил ему морду в сорок еще шес-
том, когда того взяли на работу в НКВД, - думал: служба службой, а друж-
ба все-таки дружбой, - и вот н тебе! как в сказочке про скорпиона: такое
уж я говно!
Впрочем, не один гнев подвиг генерала отправить дочь под арест; если
разбираться, так и вообще не гнев, а любовь и забота, ибо, едва вернув-
шись на кнопочку после скандала в политуправлении, Обернибесов пригото-
вился к самой серьезной обороне на случай ареста: выбрал в качестве бас-
тиона непосредственно помещение с кнопочкою, глубже прочих упрятанное,
лучше прочих защищенное, приказал доставить себе пива, хлеба, колбаски,
помидорчиков, автомат с ящиком патронов и два десятка гранат, а всех по-
мощников своих, заместителей и адъютантов отослал: не при чем они, пус-
кай пока живут! - дочку же отправил не столько под арест, сколько под
охрану преданного восточного человечка, ибо не мог ее ни оставить подле
себя, ни прогнать домой, где она сделалась бы слишком легкой добычею ко-
миссаров на предмет давления на генерала, а также шантажа.
И вот сидел мрачный Обернибесов, обложенный помидорами и гранатами,
потягивал пиво бутылку за бутылкою, ждал, глазел на амбалов с эстонской
картиночки, на мышку, грызущую рукав, и слушал "Голос Америки":
"Сельское хозяйство", "Образование", "Науку и технику", "Здравоохране-
ние"! Может, никогда в жизни не слушал генерал любимую свою радиостанцию
так долго подряд, никогда не слушал и столько программ не политических,
и грустные мысли посетили его: о том, во-первых, что Америка богата и
прекрасна, и о том, во-вторых, что погибнуть ей все-таки суждено. И бо-
гатство, и скорая гибель вытекали из общего источника: слишком уж Амери-
ка свободна, слишком! - и настанет момент, когда пусть не он сам (хорошо
бы даже, чтобы не он!) - кто-нибудь другой нажмет-таки на пресловутую
кнопочку, а там, на берегу Потомака, на кнопочку не нажмут, а начнут
пиз! то есть дис! кутировать, да обсуждать, да голосовать, и как раз по-
доспеют и протесты общественности, и широкая антимилитаристская кампания
прессы, и массовое дезертирство (разумеется, не из трусости, а по убеж-
дению, по ощущению себя людьми свободными) - и все! пиздец Америке! Хле-
боробы Оклахомщины и Техащщины рапортуют родной коммунистической партии
и товарищу Холлу лично об окончании сева зерновых на два дня раньше сро-
ка!
Кончилось "Образование" - пошла программа "Книги и люди" удивительно,
не по-американски скучная. Генерал вспомнил, что раньше, давно, когда
она шла не по пятницам, а по четвергам, была она куда живее, интереснее
и конкретно вспомнил рассказ какого-то диссидентского писателя с простою
русской фамилией, слышанный чуть ли не десять лет назад, а вот поди ж ты
- не забытый!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99