гибель свидетеля, попытка убить Пэйджита, то, что происходило ночью, когда Мария и Пэйджит застали Джека Вудса, председателя их комиссии, в момент, когда он пытался уничтожить документы-улики, которые Пэйджит убрал в свой стол.
Но Пэйджит видел, что и сама Мария не может не приковать внимания: неослабевающий интерес к тому, что она рассказывала, сопровождался подлинным изумлением от того, как она это говорила. Печаль и радость, устремленность к высоким идеалам и ранимость самолюбия, страх и решимость, фатализм, наконец, – все это звучало в ее голосе, все отражалось на ее лице. Она многое потеряла и многому научилась, теперь она заговорила, и, видимо, пришло ее время сказать правду.
Глядя на нее, вначале он просто удивлялся, потом не мог не восхищаться. И думал о том, что никогда по-настоящему не знал ее.
Когда она закончила и поднялась из-за стола свидетелей, Пэйджит услышал, что за его спиной открылась дверь.
Это был помощник Толмеджа, очкарик, едва ли старше Пэйджита.
– Вы следующий, – напомнил он.
Странно, но это оказалось неожиданностью для Пэйджита. Следуя за помощником в зал заседаний, он все еще был погружен в то, что увидел и услышал.
Мария шла ему навстречу, преследуемая репортерами, которые надеялись подхватить какую-нибудь оброненную ею фразу, чтобы тут же процитировать ее в репортаже. Поравнявшись с ним, она остановилась.
Окруженные репортерами, они стояли лицом к лицу, в двух дюймах друг от друга.
– Смотрел меня? – спросила она.
– Да, – просто сказал Пэйджит. – Я смотрел тебя.
Теперь сын видел тот момент их встречи.
Камера была на расстоянии, и губы их – вначале ее, потом его – шевелились беззвучно. Лицо к лицу, запечатленная интимность.
– До самой гибели Марка Ренсома, – говорил комментатор, – имена Кристофера Пэйджита и Марии Карелли не упоминались вместе более пятнадцати лет.
И без всякого перехода их снова показали крупным планом у Дворца правосудия. Пэйджит снова почувствовал озноб, как в ночном кошмаре, видя лица, орущие из полутьмы.
Усатый репортер ткнул ей в лицо микрофон, и Мария опять отпрянула. Ее волосы коснулись щеки Пэйджита.
– Вы представляете интересы мисс Карелли? – спросил репортер.
– Я лишь помогаю мисс Карелли. Адвокат ей не нужен.
– Значит, у вас с мисс Карелли личные отношения?
Глядя на экран, Пэйджит краем глаза видел, как окаменел Карло; он чувствовал, что жизнь, которую мальчик нарисовал в своем воображении для них двоих, развеялась как туман. А на экране он спокойно отвечал:
– Да, мы друзья.
И поднял руку, призывая толпу к вниманию:
– У меня совсем краткое заявление. Единственное, о чем просит мисс Карелли: вначале выслушайте, а потом пусть идет, без помех с вашей стороны, долгий и медленный процесс исцеления – полагаю, каждый отнесется к этому с пониманием.
Пэйджит собирался с мыслями, подыскивал подходящие слова.
– Сегодня днем, примерно в двенадцать, – начал он, – в номере отеля "Флуд" Марк Ренсом пытался изнасиловать Марию Карелли. – Гул голосов, резкие фотовспышки, отдельные выкрики. Не обращая ни на что внимания, Пэйджит продолжал: – Это было под предлогом деловой встречи, как нередко делается. Это было неожиданно, как это часто бывает. И к этому не было ни малейшего повода, как это случается всегда. – Пэйджит сделал паузу. Теперь они притихли, ждали, что он скажет еще. – Была борьба. Пистолет выстрелил. В результате величайшее несчастье: попытка изнасилования закончилась трагедией и для насильника, и для жертвы.
Мария опустила голову, потом снова стала смотреть в камеру.
– Смерть Марка Ренсома – это трагедия. Мария Карелли не хотела смерти этого талантливого, но с садистскими наклонностями человека, однако не могла допустить, чтобы он надругался над ней. И ее трагедия в том, что отныне она обречена жить, помня о покушении на ее честь, помня об этой смерти. В том, что обвинение не будет предъявлено, я уверен. И на что я искренне надеюсь: те, кто не знает Марию Карелли лично, отнесутся к ней с не меньшим состраданием, чем ее друзья и знакомые.
На экране появилось лицо Марии крупным планом. С удивлением Пэйджит увидел в ее глазах слезы.
Когда полицейский быстро повел их к лимузину, она взяла Пэйджита под руку. И не отпускала его руку, пока дверца машины не закрылась за ними.
Теперь они были одни – за темными окнами со стеклами односторонней проводимости, отделенные от водителя стеклянным экраном.
– Это было, – сказала Мария, – почти безупречно.
Пэйджит смотрел мимо нее. Репортеры и камеры слепо тыкались в окна, но окна были непрозрачны для них.
– Да, – ответил он. – Как всегда.
Она отодвинулась от него:
– Полагаю, близости довольно. По крайней мере, на сегодня.
– Да. Думаю, достаточно.
Больше они не произнесли ни слова. Сделав два поворота в жилом квартале, оставив позади репортеров, лимузин подвез Пэйджита к его автомобилю.
Карло убрал звук. В голубом мерцании экрана он выглядел старше, чем утром. За ним светились беззвучные изображения – рты открывались, но слов не было слышно.
– Почему она не здесь, папа? Почему ты не привез ее домой?
– Из Эй-би-си прислали лимузин, ее отвезли в отель и будут охранять, чтобы никто не нарушал ее уединения. – Пэйджит помолчал в нерешительности. – Она в лучшем состоянии, чем ты думаешь, просто устала.
Карло покачал головой:
– Но она одна.
– Понимаю. Только это как раз то, что ей нужно. Я знаю ее.
Карло сделал паузу, потом выпрямился, как будто подставляя грудь напору ветра.
– Расскажи мне, что случилось, – попросил он. – Все расскажи.
Пэйджит сел рядом с ним. Потом как можно понятнее и проще повторил то, что Мария рассказала Монку.
Глаза Карло застыли, взгляд был устремлен в одну точку. Для отца эта неподвижность была хуже слез.
– Они верят ей?
– Они не знают, верить ли ей. – Пэйджит смотрел на немой телевизор. – С их точки зрения, никто, кроме нее, не может знать правды.
Мальчик, казалось, изучал его лицо. Тихо спросил:
– Ты веришь ей?
Пэйджит медлил, стараясь разобраться в интонациях сына, – вопрос был не о Марии, вопрос был о нем.
– Да, – ответил он. – По сути.
– С тех пор как я живу здесь, вел ли ты когда-нибудь дело об убийстве?
– Нет.
– Тогда ты должен сказать ей, что не можешь взяться за это.
Пэйджит почувствовал усталость.
– Это сложнее, чем само дело.
– Но ты не можешь вести дело, если не доверяешь ей.
– Ты неправильно понял меня, Карло. Я принимаю во внимание, что речь идет о твоей маме. Но мы говорим и о человеке, обвиняемом в убийстве и перепуганном до смерти. В этих обстоятельствах человек может забыть нечто очень важное. Или не в состоянии рассказать о случившемся. Или замалчивает кое-какие факты, чтобы не показывать себя в неприглядном свете, хотя эти факты вовсе не означают, что он виновен. – Пэйджит старался говорить помягче. – По своей жизни твоя мать достойна канонизации, но даже у святых есть недостатки.
Карло, казалось, взвешивал его слова. Наконец спросил:
– Ты когда-нибудь любил ее?
Пэйджит посмотрел на сына. Как сказать об этом, думал он, если каждое слово может выдать скрываемое: своей жизнью Карло обязан случайности.
– Мне она казалась прекрасной, Карло. Кроме того, я считал ее незаурядной женщиной. – Пэйджит помедлил. – Любил ли я ее? Любила ли она меня? Честно говоря, не знаю.
– Почему?
– Обстоятельства разлучили нас до того, как мы смогли разобраться в этом. Мы были очень волевыми людьми, и ни один не полагался полностью на другого. Мы яростно спорили о вещах принципиальных; потом попали в тяжелую ситуацию, когда надо было отстаивать свою позицию публично, – мы давали свидетельские показания в конгрессе. Это закончилось катастрофой для Джека Вудса, человека, у которого она работала и которого боготворила, это погубило президента, которого они оба поддерживали. Наши отношения стали просто невозможными.
Карло по-петушиному наклонил голову.
– А ты старался?
Пэйджит понял невысказанный вопрос мальчика: может быть, из-за меня ты посчитал, что не стоит стараться?
– Знаю, это трудно понять, – наконец произнес он. – Ты мог бы быть причиной, но тогда мы не знали тебя. Я понимаю, теперь это звучит странно, но тогда ты был всего лишь абстракцией. Ты не был ты тогда. – Пэйджит помедлил, потом неуверенно продолжал: – Мы не собирались вступать в брак, у нас не было оснований думать, что это стоит делать, и множество причин думать обратное. Брак такого рода отнюдь не благо для ребенка.
В голосе Карло появилось упрямство:
– Тогда почему она не сделала аборт?
– Не знаю. Она могла сделать аборт, и я никогда бы не узнал об этом. – Пэйджит снова умолк, подыскивая приемлемый для Карло ответ. – Понимаешь, я так скажу – мы оба уже заранее любили тебя, даже не зная, каким ты вырастешь. – Он коснулся плеча мальчика. – Ты был нужен нам. В брак вступать мы не хотели и не очень задумывались, будешь ли ты этого требовать от нас.
– Когда-нибудь вы говорили об этом?
– По сути, нет. Большинство романов, подобных нашему, заканчиваются ничем. Нам повезло – у нас родился ты, мы и не рассчитывали на такое. – Пэйджит попытался улыбнуться. – А ты получил ни много ни мало жизнь, ничем особенно не обремененную, к тому же меня в отцы.
Карло не ответил на его улыбку. Пэйджит уже знал следующий вопрос сына.
– Почему она бросила меня?
Сто раз, наверное, мысленно приготовляясь к этому моменту, он перебрал сотню вариантов ответа.
– Она не хотела, – промолвил он после недолгого молчания. – Я этого добился.
– Почему?
– Тебе больше приходилось бывать с дедушкой и бабушкой, чем с Марией, – она была в постоянных разъездах. Дед и бабушка любили тебя, но они были уже старенькие. Она понимала это. – Пэйджит внимательно смотрел на сына. – Возможно, я был эгоистичен. И достаточно тверд, чтобы дойти до суда. Это она тоже понимала.
– А что она сказала об этом?
– В конце концов она согласилась, что тебе лучше жить со мной. Ей было трудно расстаться с тобой и еще труднее – жить без тебя.
– Почему она так сделала?
Пэйджит опять помолчал.
– Чтобы я стал твоей семьей, – наконец сказал он. – Чтобы не строить из себя идеальную мамашу, порхая туда-сюда. Чтобы дать тебе и мне возможность самим устраиваться, даже если обстоятельства сложатся неблагоприятно. Какие бы сложные чувства она во мне ни вызывала, я знаю: у Марии Карелли есть характер, и ты должен уважать ее за это.
Впервые за долгое время Карло посмотрел ему в глаза. Было видно, что, раздираемый противоположными чувствами, он не может склониться ни к какому выводу.
– Как это все запутано! Ты бы на моем месте…
– Понимаю.
– Она возвращается, а тут это…
Голос Карло замер. Как заклинание, Пэйджит бормотал:
– Все в порядке, сынок. Все будет хорошо.
И вспомнил, что те же самые слова говорил испуганному мальчику восемь лет назад. Но Карло, конечно, забыл.
– Я очень устал, – проговорил он.
Пэйджит понял, что этот разговор окончен или, по крайней мере, отложен на время.
– Конечно. Но если нужно поговорить, разбуди меня. Карло кивнул и встал, чтобы уйти.
Помедлив, отец спросил:
– Как игра?
На секунду на лице Карло отразилось недоумение.
– О, – ответил он. – Отлично.
Пэйджит уже размышлял, не спросить ли, кто выиграл и как играл Карло, но побоялся, что сын увидит в этом безразличие к судьбе его матери. И момент для вопроса был упущен. Он молча смотрел, как мальчик поднимается по ступенькам.
Он устал больше, чем ему казалось, но ложь всегда так на него действовала, особенно если приходилось лгать Карло. Так было и раньше.

Часть вторая
РАССЛЕДОВАНИЕ
14 января – 23 января
1
– Чтобы дело прекратили, – говорил Пэйджит Терезе Перальте, – надо доказать Бруксу: Марк Ренсом именно таков, каким его описала Мария Карелли.
Было утро. Они сидели в офисе Пэйджита.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96