– Но я думаю, здесь что-то еще – связанное с какими-то особыми чувствами. Что-то глубоко личное.
Прежде чем Терри смогла спросить о чем-либо, Линдси Колдуэлл коснулась ее плеча:
– Желаю вам всего хорошего.
И исчезла в лимузине. Терри смотрела, как он вырулил к выездному пандусу и исчез – черный лимузин с невидимым пассажиром.
2
Кристофер Пэйджит наливал в бокал Марии Карелли красное вино.
– Мне кажется, ты любишь кьянти.
– Любила еще до того, как мы с тобой познакомились. – Ее голос звучал сухо. – Но особенно оценила его, живя в Риме.
Пэйджит уловил в замечании горестный оттенок, в котором смешались: гордость за то, чего ей удалось достичь, и страх, что может наступить время, когда, вспоминая Рим, она будет думать о том, что никогда больше не увидит его.
Пэйджит поднял бокал с вином:
– За Рим.
Слегка улыбнувшись, Мария коснулась его бокала своим.
– За Рим, – подхватила она. – И за то, чтобы завтра повезло.
Воскресным вечером они сидели в библиотеке Пэйджита. Был на исходе четвертый, и последний, день репетиций выступления Марии. Первые два дня они устраняли ошибки и сомнительные места, тщательно проработали ее показания Монку, составляли, исправляли, сокращали словесные формулировки ответов. Уик-энд Пэйджит посвятил репетиции допроса.
И вот теперь, когда на улице стемнело, работа была закончена.
– Ты хорошо поработала, – сказал он. – Единственное, что от тебя теперь требуется, – сохранять настороженность и спокойствие.
Улыбка Марии стала ироничной.
– Настороженность и спокойствие, – повторила она. – Чего проще! И как раз то, что требуется от настоящего убийцы.
Пэйджиту была ясна подоплека высказывания: это была колкость умной женщины, от которой правды не ждут и в правдивость которой не верят. Он подумал о том, что по-настоящему жутко было бы услышать от нее жалобу – в завуалированной форме, со скрываемой горечью – на то, что Шарп – а возможно, и Пэйджит – верит в ее способность убить.
– Думаю, Кэролайн достаточно подготовлена к твоему выступлению, – произнес он наконец. – Допустит она публичное выступление Раппапорт и Колдуэлл или нет, но они произвели на нее впечатление. А это значит, что судья Мастерс думает теперь больше о том, кто таков Ренсом, чем о том, кто есть ты.
И, конечно же, мне хотелось бы знать, кто есть ты, подумал Пэйджит. Но не сказал об этом вслух: факт лжесвидетельства Марии не обсуждался, они смотрели на него как на проблему профессиональную, а не моральную; кроме того, и тот, и другая относились друг к другу со всей возможной предупредительностью. После четырех дней совместной работы Пэйджит твердо усвоил две вещи: Мария обладает хорошей реакцией и у нее по-прежнему очень высокая самодисциплина.
Как в контрапункте, ее лицо появилось на экране телевизора, стоявшего в углу: вначале ее показали молодой свидетельницей на сенатских слушаниях, потом – женщиной, обвиняемой в убийстве.
– Завтра утром, – послышался голос за кадром, – для Марии Карелли наступит самый критический момент процесса, а может быть, и всей жизни. Момент, когда она будет давать показания.
Мария взглянула на экран, потом на Пэйджита:
– Не беспокойся. Я не провалюсь. Что бы ты ни думал обо мне, ты не можешь не знать, что это так.
Это было преподнесено как простая констатация факта, но в тоне голоса Марии Пэйджит ощутил сталь.
– Марни Шарп нельзя недооценивать, – напомнил он. Мария вытянула ноги.
– Я изучала ее, Крис. Знаю, чего от нее ждать. Пэйджиту было совсем не трудно представить себе, как Мария, подавив в себе все эмоции, хладнокровно анализирует характер и поступки Шарп, занятой своим делом. А дело это – добиться предъявления Марии обвинения в убийстве, посему Мария была настроена весьма решительно.
– Я уверен, – заметил он, – что каждый выверт Марни рассчитан на то, чтобы воздействовать на твою психику.
– Эта так. – Голос Марии сделался холоден. – Но я не поддамся ей.
– Я в тебе уверен. В ее взгляде снова появилась ирония:
– Да? Это я могу допустить.
Пэйджит улыбнулся. Уверен он был только в решительности Марии и скептически относился к тому, что можно не беспокоиться по поводу ее виновности. Ему хотелось прокрутить свою жизнь, как видеоленту, попасть в тот момент, когда ее выступление уже позади, защита была успешной и удалось уберечь Карло от их секретов.
На экране появилось испещренное морщинами лицо знаменитого адвоката.
– Это такая ошибка, – вещал он, – дать ей выступить! В свете этого вся стратегия защиты представляется ошибочной. Если Кристофер Пэйджит проиграет в этом, он, без сомнения, проиграет весь процесс. На мой взгляд, эта защита похожа на пьесу, написанную даровитым любителем: при внешнем блеске сюжет не вытанцовывается. Мне кажется, у него слишком личное отношение к этому случаю, и поэтому он не может быть объективным.
Пэйджит выключил звук.
– Мы сделали все, что могли, – спокойно произнес он. Мария отвернулась от телевизора.
– Мы сделали, – вздохнула она. – И скоро все для меня кончится.
Пэйджит видел, что у нее усталый и немного печальный вид – как у человека, которому некуда идти.
Когда она снова взглянула на экран, показывали ее, совсем молодую, бок о бон с Кристофером Пэйджитом перед самым его выступлением на сенатских слушаниях. Потом появилось лицо Карло.
– Ты видел обложку "Пипл"? – спросила она.
– Да, там Карло. Но статьи я не читал.
– Многого они не знают. – Мария помолчала. – И все же хорошо, что мои родители умерли.
Пэйджит кивнул, погруженный в свои мысли.
– А ты когда-нибудь думал о том, что было бы с нами, если бы не дело Ласко?
Пэйджит посмотрел на нее:
– С Карло? Или без?
– С ним, наверное. – Мария опустила взгляд. – Это была чудесная ночь, Крис. И уик-энд чудесный.
– Был. – Пэйджит созерцал вино в своем бокале. – Но нельзя думать, что все было бы таким, как тот уик-энд. В конце концов, мы слишком разные люди.
Она подняла на него глаза:
– Но Могла моя жизнь быть другой? Могла я быть другой?
Какое-то время Пэйджит размышлял.
– Я не хочу быть моралистом, тем более сегодня вечером. Но к тому времени, когда мы с тобой стали заниматься любовью, ты уже участвовала в делах Джека Вудса. А раз так, все это обрело необратимый характер. – Умолкнув, он выключил телевизор. – Я думаю, истина в том, что люди остаются тем, кем они были и кем хотели быть. Не думаю, что, встретившись, два человека непременно изменят друг друга. Возможно, изменится их жизнь, но не суть.
Мария помолчала.
– Ты имеешь в виду себя и меня.
– Да. Ты и я изменили жизнь друг другу, полностью. Но это из-за того, что мы встретили друг друга в штыки и продолжали оставаться в точности тем, чем мы были. Как заметил Мальро: "Характер – это судьба".
Она изучающе глядела на него.
– Карло не только сделал твою жизнь другой, Крис. Он тебя сделал другим.
Пэйджит был удивлен. Неужели это так? Неужели Карло сделал его лучше, мудрее и добрее, того человека, которого родители Пэйджита произвели на свет?
– Возможно. Но это значит, что дети бывают очень разные.
Мысли его снова устремились к Карло, к тому, как этот процесс изменит его взгляд на родителей и в какой-то степени на самого себя. В мыслях он был сейчас далеко от Марии.
– Мне очень жаль, – проговорила она. – Что все так получилось. Насколько – ты даже представить себе не можешь.
Он снова взглянул на нее. И в этот момент прожитых пятнадцати лет как не бывало – он увидел ее такой, какой она была в Вашингтоне, когда они занимались любовью в тот уик-энд, до того, как он узнал правду о ней.
– Я знаю: ты раскаиваешься, – проговорил он. – И верю тебе.
Она изучающе смотрела ему в лицо, как бы желая убедиться в правдивости сказанного им, как бы надеясь, что не все случившееся с ними – правда. Потом просто сказала:
– Спасибо.
И когда они снова посмотрели друг на друга, что-то изменилось в них.
И Пэйджит уже знал, что нет ничего невозможного в том, чтобы протянуть руну и дотронуться до нее. Отбросить прошлое, отстранить все, что мешает верить. Отдать ночь любви, спасаясь от страха. Люди занимаются любовью по разным причинам, а утром забывают о них. Он понимал, что Мария и он готовы к этому. Знал, заглянув ей в глаза, что какая-то часть ее души хочет этого.
Что их остановило? Возможно, прошлое. Возможно, лично у него были иные причины.
– Все, что тебе осталось сделать, – произнес он, – это выспаться.
И в следующий миг ее взгляд, устремленный на него, уже ничего не таил.
– Я вызову такси, – сказала она.
В зале заседаний суда повисла густая тишина. Репортеры из числа неаккредитованных, которым судья Мастерс позволила присутствовать на допросе Марии Карелли, толпились в глубине зала, Карло и Джонни Мур сидели в первом ряду, Терри была погружена в записи.
Снаружи толпа женщин с редкими вкраплениями мужчин скандировала: "Насильники – вне закона!" И размахивала плакатами с тем же лозунгом. Напротив этой толпы, отделенная от нее проходом во Дворец правосудия, группа контрпикетчиков держала плакаты "Правосудия для Марка Ренсома!", "Жертва не может защитить себя на процессе", "Первая поправка не для убийц!". Вход охранялся полицией, еще более мощные полицейские кордоны оцепили запасной выход из зала суда.
– А почему вы согласились встретиться с Марком Ренсомом? – спросил Пэйджит Марию.
Вопрос был ключевым – он определял весь ход выступления Марии и линию атаки Шарп. Та не шевелилась, и даже взгляд Кэролайн Мастерс – сосредоточенный, неподвижный – говорил о важности момента. Только Мария казалась спокойной.
– У него была кассета, – ответила она. – С записью моей беседы с психиатром в Беверли-Хиллз. С доктором Стайнгардтом.
Краем глаза Пэйджит с удивлением отметил, что Шарп встрепенулась.
– Почему вы пошли к доктору Стайнгардту?
– У меня был глубокий стресс. – Она сделала паузу, но взгляд ее, направленный на Пэйджита, оставался спокоен. – В моей жизни было нечто, что я сделала – сделала тайно – и чего я очень стыдилась. У меня на душе было неспокойно.
Пэйджит услышал шепот у себя за спиной, увидел, как Шарп, приподнявшись, перевела взгляд с Марии на судью Мастерс. Но та, не спускавшая глаз с Марии, не замечала ее.
– И вы рассказали о том, что сделали, доктору Стайнгардту?
Лицо Марии выражало горечь и стыд.
– В той степени, в какой это было можно. – Голос ее упал. – Я думала, это останется в тайне.
– А почему это было так важно для вас?
Она опустила взгляд:
– То, что я рассказывала ему, было очень личным.
Пэйджит увидел, что Шарп вся напряглась – ее терзала досада, что страх Марии за свою тайну, вызовет к ней сочувствие. Марни буквально распирало от желания изобличить Марию, говорившую о кассете без согласия судьи.
– А что вы почувствовали, – спросил Пэйджит, – когда Марк Ренсом сказал вам, что знает содержание этой кассеты?
– На душе у меня было пусто. – Воспоминание, казалось, лишило ее сил. – И когда он повесил трубку, я бросилась в ванную – меня вырвало.
Пэйджит помолчал, как бы давая ей время собраться с силами.
– Ренсом говорил, что произойдет, если он раскроет тайну кассеты?
– Да. – Мария подняла голову. – Он сказал, что это конец и моей репутации, и моей карьеры.
– Вы тоже так думали?
– По этой причине я и встретилась с ним, – спокойно сказала она. – Просить его, если надо – умолять, чтобы он оставил мое прошлое там, где ему надлежит быть. В прошлом.
– Вы чувствовали, что это доводит вас до отчаяния?
Мария закрыла глаза:
– То, что узнал он, было причиной моих мучений. Потому-то я и ходила к доктору Стайнгардту.
Пэйджит обернулся к судье Мастерс:
– Ваша Честь, позвольте посовещаться с вами и с обвинением?
У судьи был немного растерянный вид – как будто, захваченная показаниями Марии, она не могла понять, о чем ее просят.
– Да. Конечно.
Шарп и Пэйджит быстро подошли к судейскому столу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96
Прежде чем Терри смогла спросить о чем-либо, Линдси Колдуэлл коснулась ее плеча:
– Желаю вам всего хорошего.
И исчезла в лимузине. Терри смотрела, как он вырулил к выездному пандусу и исчез – черный лимузин с невидимым пассажиром.
2
Кристофер Пэйджит наливал в бокал Марии Карелли красное вино.
– Мне кажется, ты любишь кьянти.
– Любила еще до того, как мы с тобой познакомились. – Ее голос звучал сухо. – Но особенно оценила его, живя в Риме.
Пэйджит уловил в замечании горестный оттенок, в котором смешались: гордость за то, чего ей удалось достичь, и страх, что может наступить время, когда, вспоминая Рим, она будет думать о том, что никогда больше не увидит его.
Пэйджит поднял бокал с вином:
– За Рим.
Слегка улыбнувшись, Мария коснулась его бокала своим.
– За Рим, – подхватила она. – И за то, чтобы завтра повезло.
Воскресным вечером они сидели в библиотеке Пэйджита. Был на исходе четвертый, и последний, день репетиций выступления Марии. Первые два дня они устраняли ошибки и сомнительные места, тщательно проработали ее показания Монку, составляли, исправляли, сокращали словесные формулировки ответов. Уик-энд Пэйджит посвятил репетиции допроса.
И вот теперь, когда на улице стемнело, работа была закончена.
– Ты хорошо поработала, – сказал он. – Единственное, что от тебя теперь требуется, – сохранять настороженность и спокойствие.
Улыбка Марии стала ироничной.
– Настороженность и спокойствие, – повторила она. – Чего проще! И как раз то, что требуется от настоящего убийцы.
Пэйджиту была ясна подоплека высказывания: это была колкость умной женщины, от которой правды не ждут и в правдивость которой не верят. Он подумал о том, что по-настоящему жутко было бы услышать от нее жалобу – в завуалированной форме, со скрываемой горечью – на то, что Шарп – а возможно, и Пэйджит – верит в ее способность убить.
– Думаю, Кэролайн достаточно подготовлена к твоему выступлению, – произнес он наконец. – Допустит она публичное выступление Раппапорт и Колдуэлл или нет, но они произвели на нее впечатление. А это значит, что судья Мастерс думает теперь больше о том, кто таков Ренсом, чем о том, кто есть ты.
И, конечно же, мне хотелось бы знать, кто есть ты, подумал Пэйджит. Но не сказал об этом вслух: факт лжесвидетельства Марии не обсуждался, они смотрели на него как на проблему профессиональную, а не моральную; кроме того, и тот, и другая относились друг к другу со всей возможной предупредительностью. После четырех дней совместной работы Пэйджит твердо усвоил две вещи: Мария обладает хорошей реакцией и у нее по-прежнему очень высокая самодисциплина.
Как в контрапункте, ее лицо появилось на экране телевизора, стоявшего в углу: вначале ее показали молодой свидетельницей на сенатских слушаниях, потом – женщиной, обвиняемой в убийстве.
– Завтра утром, – послышался голос за кадром, – для Марии Карелли наступит самый критический момент процесса, а может быть, и всей жизни. Момент, когда она будет давать показания.
Мария взглянула на экран, потом на Пэйджита:
– Не беспокойся. Я не провалюсь. Что бы ты ни думал обо мне, ты не можешь не знать, что это так.
Это было преподнесено как простая констатация факта, но в тоне голоса Марии Пэйджит ощутил сталь.
– Марни Шарп нельзя недооценивать, – напомнил он. Мария вытянула ноги.
– Я изучала ее, Крис. Знаю, чего от нее ждать. Пэйджиту было совсем не трудно представить себе, как Мария, подавив в себе все эмоции, хладнокровно анализирует характер и поступки Шарп, занятой своим делом. А дело это – добиться предъявления Марии обвинения в убийстве, посему Мария была настроена весьма решительно.
– Я уверен, – заметил он, – что каждый выверт Марни рассчитан на то, чтобы воздействовать на твою психику.
– Эта так. – Голос Марии сделался холоден. – Но я не поддамся ей.
– Я в тебе уверен. В ее взгляде снова появилась ирония:
– Да? Это я могу допустить.
Пэйджит улыбнулся. Уверен он был только в решительности Марии и скептически относился к тому, что можно не беспокоиться по поводу ее виновности. Ему хотелось прокрутить свою жизнь, как видеоленту, попасть в тот момент, когда ее выступление уже позади, защита была успешной и удалось уберечь Карло от их секретов.
На экране появилось испещренное морщинами лицо знаменитого адвоката.
– Это такая ошибка, – вещал он, – дать ей выступить! В свете этого вся стратегия защиты представляется ошибочной. Если Кристофер Пэйджит проиграет в этом, он, без сомнения, проиграет весь процесс. На мой взгляд, эта защита похожа на пьесу, написанную даровитым любителем: при внешнем блеске сюжет не вытанцовывается. Мне кажется, у него слишком личное отношение к этому случаю, и поэтому он не может быть объективным.
Пэйджит выключил звук.
– Мы сделали все, что могли, – спокойно произнес он. Мария отвернулась от телевизора.
– Мы сделали, – вздохнула она. – И скоро все для меня кончится.
Пэйджит видел, что у нее усталый и немного печальный вид – как у человека, которому некуда идти.
Когда она снова взглянула на экран, показывали ее, совсем молодую, бок о бон с Кристофером Пэйджитом перед самым его выступлением на сенатских слушаниях. Потом появилось лицо Карло.
– Ты видел обложку "Пипл"? – спросила она.
– Да, там Карло. Но статьи я не читал.
– Многого они не знают. – Мария помолчала. – И все же хорошо, что мои родители умерли.
Пэйджит кивнул, погруженный в свои мысли.
– А ты когда-нибудь думал о том, что было бы с нами, если бы не дело Ласко?
Пэйджит посмотрел на нее:
– С Карло? Или без?
– С ним, наверное. – Мария опустила взгляд. – Это была чудесная ночь, Крис. И уик-энд чудесный.
– Был. – Пэйджит созерцал вино в своем бокале. – Но нельзя думать, что все было бы таким, как тот уик-энд. В конце концов, мы слишком разные люди.
Она подняла на него глаза:
– Но Могла моя жизнь быть другой? Могла я быть другой?
Какое-то время Пэйджит размышлял.
– Я не хочу быть моралистом, тем более сегодня вечером. Но к тому времени, когда мы с тобой стали заниматься любовью, ты уже участвовала в делах Джека Вудса. А раз так, все это обрело необратимый характер. – Умолкнув, он выключил телевизор. – Я думаю, истина в том, что люди остаются тем, кем они были и кем хотели быть. Не думаю, что, встретившись, два человека непременно изменят друг друга. Возможно, изменится их жизнь, но не суть.
Мария помолчала.
– Ты имеешь в виду себя и меня.
– Да. Ты и я изменили жизнь друг другу, полностью. Но это из-за того, что мы встретили друг друга в штыки и продолжали оставаться в точности тем, чем мы были. Как заметил Мальро: "Характер – это судьба".
Она изучающе глядела на него.
– Карло не только сделал твою жизнь другой, Крис. Он тебя сделал другим.
Пэйджит был удивлен. Неужели это так? Неужели Карло сделал его лучше, мудрее и добрее, того человека, которого родители Пэйджита произвели на свет?
– Возможно. Но это значит, что дети бывают очень разные.
Мысли его снова устремились к Карло, к тому, как этот процесс изменит его взгляд на родителей и в какой-то степени на самого себя. В мыслях он был сейчас далеко от Марии.
– Мне очень жаль, – проговорила она. – Что все так получилось. Насколько – ты даже представить себе не можешь.
Он снова взглянул на нее. И в этот момент прожитых пятнадцати лет как не бывало – он увидел ее такой, какой она была в Вашингтоне, когда они занимались любовью в тот уик-энд, до того, как он узнал правду о ней.
– Я знаю: ты раскаиваешься, – проговорил он. – И верю тебе.
Она изучающе смотрела ему в лицо, как бы желая убедиться в правдивости сказанного им, как бы надеясь, что не все случившееся с ними – правда. Потом просто сказала:
– Спасибо.
И когда они снова посмотрели друг на друга, что-то изменилось в них.
И Пэйджит уже знал, что нет ничего невозможного в том, чтобы протянуть руну и дотронуться до нее. Отбросить прошлое, отстранить все, что мешает верить. Отдать ночь любви, спасаясь от страха. Люди занимаются любовью по разным причинам, а утром забывают о них. Он понимал, что Мария и он готовы к этому. Знал, заглянув ей в глаза, что какая-то часть ее души хочет этого.
Что их остановило? Возможно, прошлое. Возможно, лично у него были иные причины.
– Все, что тебе осталось сделать, – произнес он, – это выспаться.
И в следующий миг ее взгляд, устремленный на него, уже ничего не таил.
– Я вызову такси, – сказала она.
В зале заседаний суда повисла густая тишина. Репортеры из числа неаккредитованных, которым судья Мастерс позволила присутствовать на допросе Марии Карелли, толпились в глубине зала, Карло и Джонни Мур сидели в первом ряду, Терри была погружена в записи.
Снаружи толпа женщин с редкими вкраплениями мужчин скандировала: "Насильники – вне закона!" И размахивала плакатами с тем же лозунгом. Напротив этой толпы, отделенная от нее проходом во Дворец правосудия, группа контрпикетчиков держала плакаты "Правосудия для Марка Ренсома!", "Жертва не может защитить себя на процессе", "Первая поправка не для убийц!". Вход охранялся полицией, еще более мощные полицейские кордоны оцепили запасной выход из зала суда.
– А почему вы согласились встретиться с Марком Ренсомом? – спросил Пэйджит Марию.
Вопрос был ключевым – он определял весь ход выступления Марии и линию атаки Шарп. Та не шевелилась, и даже взгляд Кэролайн Мастерс – сосредоточенный, неподвижный – говорил о важности момента. Только Мария казалась спокойной.
– У него была кассета, – ответила она. – С записью моей беседы с психиатром в Беверли-Хиллз. С доктором Стайнгардтом.
Краем глаза Пэйджит с удивлением отметил, что Шарп встрепенулась.
– Почему вы пошли к доктору Стайнгардту?
– У меня был глубокий стресс. – Она сделала паузу, но взгляд ее, направленный на Пэйджита, оставался спокоен. – В моей жизни было нечто, что я сделала – сделала тайно – и чего я очень стыдилась. У меня на душе было неспокойно.
Пэйджит услышал шепот у себя за спиной, увидел, как Шарп, приподнявшись, перевела взгляд с Марии на судью Мастерс. Но та, не спускавшая глаз с Марии, не замечала ее.
– И вы рассказали о том, что сделали, доктору Стайнгардту?
Лицо Марии выражало горечь и стыд.
– В той степени, в какой это было можно. – Голос ее упал. – Я думала, это останется в тайне.
– А почему это было так важно для вас?
Она опустила взгляд:
– То, что я рассказывала ему, было очень личным.
Пэйджит увидел, что Шарп вся напряглась – ее терзала досада, что страх Марии за свою тайну, вызовет к ней сочувствие. Марни буквально распирало от желания изобличить Марию, говорившую о кассете без согласия судьи.
– А что вы почувствовали, – спросил Пэйджит, – когда Марк Ренсом сказал вам, что знает содержание этой кассеты?
– На душе у меня было пусто. – Воспоминание, казалось, лишило ее сил. – И когда он повесил трубку, я бросилась в ванную – меня вырвало.
Пэйджит помолчал, как бы давая ей время собраться с силами.
– Ренсом говорил, что произойдет, если он раскроет тайну кассеты?
– Да. – Мария подняла голову. – Он сказал, что это конец и моей репутации, и моей карьеры.
– Вы тоже так думали?
– По этой причине я и встретилась с ним, – спокойно сказала она. – Просить его, если надо – умолять, чтобы он оставил мое прошлое там, где ему надлежит быть. В прошлом.
– Вы чувствовали, что это доводит вас до отчаяния?
Мария закрыла глаза:
– То, что узнал он, было причиной моих мучений. Потому-то я и ходила к доктору Стайнгардту.
Пэйджит обернулся к судье Мастерс:
– Ваша Честь, позвольте посовещаться с вами и с обвинением?
У судьи был немного растерянный вид – как будто, захваченная показаниями Марии, она не могла понять, о чем ее просят.
– Да. Конечно.
Шарп и Пэйджит быстро подошли к судейскому столу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96