– А вы собирались это делать?
– Я надеялся, что никто не станет спрашивать о ней. – Он откинулся назад, вспоминая. – И когда Толмедж спросил, столько мыслей пронеслось в голове! Зал заседаний сенатской комиссии был просто великолепен: кожаные кресла и длинная деревянная скамья, поставленная на возвышении, так что с места свидетелей смотришь на нее снизу вверх, а тринадцать сенаторов, что сидят на ней, смотрят на тебя сверху вниз; и повсюду телекамеры. Миллионы людей смотрели на меня. Пути назад у меня не было, после того как у меня на глазах грузовик сбил на бостонской улице Алека Лемана, после того как Уильям Ласко попытался то же самое проделать со мной. За последние два часа слушаний я расплатился со всеми: с Ласко, с президентом, которого я даже не знал, и с человеком, с которым я сталкивался больше чем с другими, – Джеком Вудсом. Он олицетворял для меня все то, что было ненавистно мне в чиновничьем мире. Я должен был решить: идти ли прежним путем или лгать. То есть, в сущности, делать то, что и предлагал Вудс. Мария разделалась с ним – без нее, второго свидетеля, я ничего не смог бы доказать. Если оставить в стороне вопросы морали, ее выступление было прекрасным. Сохраняя совершенное самообладание, рассказала правду о Вудсе, выдавая то, в чем участвовала сама, за то, в чем он якобы "исповедовался" ей, тем самым выгораживая себя, в абсолютной уверенности, что Вудс не станет впутывать ее в то, в чем не хочет признаться сам.
Рассказывая, Пэйджит читал приговор в глазах Терри: их клиентка – лгунья, и даже хуже, чем лгунья, и он не мог не знать об этом.
– Настала и моя очередь, – медленно проговорил он.
– Свой вопрос Толмедж предварил длинной преамбулой, так, кажется, делают все сенаторы, когда выступают перед телекамерой, – продолжал вспоминать Пэйджит. – Но когда он наконец дошел до вопроса, вопрос был такой: "Была ли мисс Карелли в какой-либо степени причастна к убийству Алека Лемана, к препятствованию следственным действиям, к утечке секретной следственной информации, падает ли на нее подозрение в сокрытии нелегального канала передачи средств президенту?" Глядя на него снизу вверх, я обдумывал ответ. Думал о Вудсе, о Марии и о ребенке, которого она ждала. Лишь начал говорить, сверкнула фотовспышка.
Пэйджит бросил на Терри пристальный взгляд:
– Конечно, я солгал. Фотокорреспондент журнала "Тайм" снял меня в момент речи, и фотография появилась на развороте.
Терри невозмутимо встретила его взгляд.
– И поэтому вы никогда не рассказывали об этом?
Пэйджит кивнул.
– Хотя не знаю, – тихо сказал он, – было ли это из-за того, что многие считали меня героем, или из-за самой лжи. Во всяком случае, дело Ласко далось мне нелегко, и мне не хотелось к нему возвращаться.
– Кто-нибудь еще знает?
– Только Мария. – Пэйджит помедлил. – А теперь и вы.
– А Карло?
– Конечно, нет. До той поры, по крайней мере, пока кто-нибудь не найдет вторую кассету.
Плечи Терри внезапно опустились.
– О, Крис, – почти прошептала она. – Мне так жалко…
– Не жалейте. Мы с Марией сами сделали выбор. Мы с ней стоим друг друга, а Карло "повезло".
Она протестующе замотала головой.
– Ему действительно повезло. То, что вы сделали, было сделано из любви – так делают родители ради детей. – Она заговорила мягче: – То же самое моя мама сделала бы ради меня.
– Приятно было бы тешить себя этой мыслью. Но я сделал это не только ради Карло. – Пэйджит обернулся, посмотрел, как дождь покрывает каплями оконное стекло. – Наверное, в равной степени я сделал это ради самой Марии. Но и это, видимо, не вся правда. Возможно, все сводится к следующему: я нуждался в Марии – она должна была сказать правду о Джеке Вудсе, поэтому я помог ей лгать о себе самой.
Взгляд Терри вновь сделался твердым:
– Этим не объяснишь то, что вы стали растить Карло.
– Если верить Марии – для меня это род искупления. Я очень хорошо понимаю: она и предположить не могла, что тот день в Париже, когда я угрозами заставил ее отказаться от Карло, может наступить. И думал ли я когда-нибудь, что наступит такой день, как сегодня, когда я буду слушать ее признания в магнитофонной записи. Но для каждого из нас наступил свой день.
Терри помолчала. Наконец спросила:
– Если кассета будет фигурировать как улика, у Марии нет шансов?
– Мотив преступления не просто в кассете, суть мотива – скрыть свое прежнее лжесвидетельство. После этого ни один присяжный не поверит ни единому ее слову.
Поколебавшись, Терри проговорила:
– Вы думаете, Мария совершила умышленное убийство Ренсома?
– Я не знаю.
Она задумалась:
– Я не понимаю, почему она хотела, чтобы именно вы представляли ее интересы. Оснований верить ей у вас меньше, чем у кого-либо.
– О, для меня это абсолютно понятно. Я единственный человек из знакомых ей, кто, в чем она абсолютно уверена, способен быть таким же жестоким, как она сама, – по крайней мере, если я чего-нибудь очень захочу. Она дважды могла убедиться в этом: той ночью в Вашингтоне, когда я хотел прикончить Вудса, и в тот день в Париже, когда мне казалось, что я спасаю Карло. – Пэйджит помолчал. – Ради Карло мне придется кое-чем поступиться теперь. Очередь Марии делать ставку на карту лжесвидетельства. И поэтому я должен представлять ее.
– Но если такое записано на кассетах, как она может рассчитывать на вашу защиту?
Он невесело улыбнулся:
– Как раз они и могут быть наилучшим побудительным мотивом. Если первая кассета косвенно задевает меня, вторая, без сомнения, поставит на мне крест. Если я не смогу изъять их – что означает крах и для Марии, – Карло придется жестоко разочароваться в обоих родителях.
Терри коснулась пальцами век.
– Что вы намерены делать?
– Не знаю. – Пэйджит снова помолчал. – На первый взгляд я не имею никакого отношения к этому случаю – меня пока нельзя обвинить в лжесвидетельстве, я не заинтересован в смерти Ренсома. Но если смотреть глубже – на карту поставлены мои интересы.
– Или интересы Карло.
Он пожал плечами:
– Когда речь идет о семье, их трудно разделить: то, что делают или не делают родители, непременно влияет на детей. Вот почему Мария поступила правильно, отказавшись от Карло, пусть у нее и были свои причины.
– Вы собираетесь ему рассказать обо всем?
– Тысячу раз собирался. Но каждый раз удерживала мысль, что можно подождать, пока в том не будет необходимости.
Терри задумалась:
– Но это же не прежний перепуганный семилетний малыш, это совершенно другой человек.
– Меня удивляет, насколько он изменился. Но большинство детей, узнав суровую правду о своих родителях, переживают это в одиночестве. Что несколько проще, чем обрести громкую славу сына женщины, которая – и без того уже обвиняемая в убийстве – пятнадцать лет назад препятствовала свершению правосудия, несет моральную ответственность за убийство свидетеля и рука об руку с отцом лжесвидетельствовала перед сенатом Соединенных Штатов. – Пэйджит покачал головой. – А что ваша мама сделала бы в этом случае?
Терри смотрела в пол.
– Я не знаю, Крис. Действительно не знаю. Слова прозвучали устало и отстраненно.
– Извините. Я понимаю: вы разочарованы.
– В чем?
– Во мне. – Вдаваться в подробности ему не хотелось. – Смотрите, ведь я могу избавить вас от этого дела, помогу найти другую работу…
– Нет. – Терри встала. – Вы даже не понимаете, да?
– Не понимаю чего? – удивленно переспросил он.
– Вы же говорили, что я ваш друг. Значит, я должна заботиться о вас, как о друге. – Ее глаза снова ожили. – Вы гораздо лучше, чем думаете о себе, вот почему я так огорчена всем этим. А вы видите только то, что я обижена. Мне же не пятнадцать лет.
Пэйджит нерешительно посмотрел в ее глаза:
– Вы мне ничем не обязаны, Терри. Я выбрал вас в друзья. Не вы.
Легкая улыбка тронула уголки ее губ.
– Иногда, – проговорила она, – вы действительно безнадежны.
Пэйджит молча смотрел на нее. В это время зазвонил телефон.
– К вам Мария Карелли, – сообщила секретарша. Пэйджит продолжал смотреть на Терри.
– Пусть войдет, – распорядился он.
Когда Мария, войдя, стала с откровенным любопытством рассматривать Терри, Пэйджит понял, что они никогда прежде не встречались.
Было очень странно видеть их, стоящих лицом друг к другу: Мария почти на полфута выше, от нее так и веет искушенностью и волей; Терри заметно моложе, во взгляде – интеллект, понимание. Они были очень разными.
Терри протянула руну:
– Я – Терри Перальта.
Она не улыбалась; конечно, это трудно, подумал Пэйджит, неожиданно встретиться с клиенткой, про которую только что узнала, что она аморальна, отъявленная лгунья и, возможно, повинна в убийстве. И, кроме того, является бывшей любовницей Пэйджита и не очень заботливой мамашей мальчика, которому, похоже, нравится Терри. И поэтому бесстрастное выражение на лице Терри вполне можно было причислить к ее подвигам.
– Да, конечно.
Небрежно улыбнувшись, Мария смерила Терри беглым взглядом, который Пэйджит определил про себя как пренебрежительный.
– Крис, как это с ним часто бывает, опять попрал нормы поведения – не соизволил объяснить, почему нужно срочно встретиться со мной.
– Но теперь, когда вы здесь, надеюсь, Крис исправит свою оплошность.
Своим холодным, непочтительным тоном Терри дала понять, что она не просто помощница Пэйджита, но и женщина, которая не позволит выказывать ей пренебрежение. Этого было достаточно, чтобы Мария почувствовала себя оскорбленной.
Она повернулась к Пэйджиту, как будто Терри не было в комнате.
– Вы еще не закончили? – спросила она. – Если нет, я могу подождать снаружи.
Вопрос был продиктован отнюдь не вежливостью, Мария ясно давала понять: что бы ни собирался обсуждать с ней Пэйджит, она не намерена делать это в присутствии Терри.
– О нет, – небрежно бросил Пэйджит, – мы готовы к встрече с тобой.
На мгновение она пришла в замешательство.
– Наверное, было бы лучше поговорить наедине.
Он смотрел равнодушно.
– У меня нет секретов от Терри. И у тебя не будет.
– Что ты имеешь в виду?
– Пока она занимается этим делом, что бы ни выявилось, Терри будет знать обо всем.
Что-то новое промелькнуло в лице Марии – то ли сомнение, то ли горечь унижения. "Что же она знает?" – читалось на ее лице. Обратившись к Терри, она сказала:
– Крис очень доверяет вам. Та кивнула:
– Да, он доверяет, поэтому и вы можете доверять. Но у меня дела. – Она обернулась к Пэйджиту: – Один вы справитесь?
Он невольно улыбнулся.
– Думаю, что да. – И, помедлив, добавил: – Спасибо за помощь.
– Не стоит благодарности. – Она прошла к двери, бросила на Пэйджита последний взгляд и исчезла.
Мария сказала нарочито беззаботным тоном:
– Она посмотрела на тебя взглядом собственника, заметил?
– Она посмотрела на меня человечным взглядом. И я стараюсь к этому привыкнуть.
Мария продолжала, никак не реагируя на его тон:
– Я подумала было, что она втюрилась в тебя. Но рассчитывать, что ты будешь сохнуть по ней, это…
– Болтовня в качестве отвлекающего маневра? – прервал ее Пэйджит. – Из-за твоего интереса к теме "Частная жизнь" я не намерен затягивать дело.
Она тут же смолкла и села.
– Хорошо. Что случилось?
– Почему ты не сказала мне? Сразу.
Мария отвернулась к окну. Волны дождя выбивали по стеклу барабанную дробь. Она спросила покорным голосом:
– Могу я узнать, о чем речь?
– Непременно. Подумай: о чем умная клиентка непременно сказала бы адвокату. – Тон Пэйджита смягчился. – Или порядочная мать – отцу.
Мария, казалось, не в силах была оторвать взгляд от окна.
– Они нашли кассету.
– Да.
Она откинулась на спинку кресла.
– Где?
– В квартире Ренсома.
Мария закрыла глаза:
– А что на ней?
– Это же твоя кассета, Мария.
Она покачала головой:
– Это было пять лет назад. Кроме того, я была немного не в себе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96