– Но и с Крисом. И со мной.
– Ваш сон, – вспомнил Стайнгардт. – Вы в церкви в Париже, просите прощения за свои грехи. Грех – это то, что вы отдали Карло Крису?
Молчание было долгим.
– Да, – тихо ответила Мария.
– Крис – хороший отец?
– Думаю, хороший. – Казалось, в горле у Марии пересохло. – Я старалась не напоминать им о себе. А до этого несколько лет пыталась держать его подальше от Карло.
– Тогда я не понимаю. Вы полагаете, что Крис хорошо относится к Карло. А во сне просите прощения до того, как отдали Карло Крису. До, не после.
И опять молчание.
– Вы умный человек, доктор. Но я не все вам сказала. Об этом я не говорила никому.
– И что же это?
Пэйджиту показалось, что Мария молчит, потому что делает глубокий вдох. Потом, очень спокойно, она сказала:
– Карло не сын Криса.
От следующего мгновения у него остались неясные воспоминания: бледное ошеломленное лицо Терри, то, что его самого как будто накренило вперед. Лишь сухой голос Стайнгардта спрашивал, будто ничего не произошло:
– Кто же его отец?
Снова молчание, словно Мария не могла заставить себя ответить. Сквозь шок Пэйджит почувствовал у себя на плече ладонь Терри.
– Джек Вудс, – ответила Мария дрожащим голосом. – Враг Криса. Человек, которого мы отправили в тюрьму.
– О, Крис! – В голосе Терри было страдание. Подняв взгляд, Пэйджит увидел слезы в ее глазах.
Это ничего, хотел он сказать. Но понял, что не в состоянии произнести эти слова. И никакие слова.
– Почему вы не сказали Крису?
Голос, доносившийся с магнитофонной ленты, был слабым и несчастным.
– Вначале я хотела, чтобы он защитил меня. Поэтому я решила: пусть думает, что ребенок его, и спасет меня.
– А позже, когда отдавали Карло?
– Крис прилетел в Париж очень озабоченный. Он видел, каким стал Карло, живя у моих родителей. Я старалась не придавать этому значения, говорила себе, что это у него мимолетное настроение, что Крис никогда не сделает этого. Мы сидели в кафе возле Сен-Жермен-де-Пре, собора из моего сна, и он просил меня отдать ему Карло. А когда я отказалась, стал шантажировать меня. Требуя сына, который не был его ребенком.
Пэйджит закрыл лицо ладонями. В какой-то глубинной, иррациональной части сознания рождалось желание повернуть время вспять и вырвать кассету из памяти. Но, когда Терри потянулась к кассете, он схватил ее руку.
– Слишком поздно, – мягко проговорил он. – Прошло пятнадцать лет. Слишком поздно.
Слезы текли по ее лицу.
– Это я сделала, – бормотала она. – Это я сделала.
Он покачал головой:
– Нет, я. Когда вы были моложе, чем Карло сейчас.
Он увидел, что Терри хотела что-то сказать, но промолчала, а катушки крутились неумолимо – тишина, потрескивание, потом снова тишина.
– Вы собирались рассказать ему об этом? – спросил наконец Стайнгардт. – В Париже?
– Я не могла себя заставить сделать это. – Голос ее упал. – Я выбрала трусливый путь. Пыталась всячески отговаривать его. Напомнила, что отказалась от его помощи, когда Карло родился. Но ничего не помогало.
Она говорила с иронией, но к иронии на этот раз примешивалась горечь:
– Он повторял мне, что он – отец Карло. Был согласен отказаться от своего брака, чтобы спасти мальчика, соглашался пожертвовать ради него даже своей репутацией. И моей.
– Как вы реагировали на это?
– Знала, что Крис непременно сделает то, что считает нужным. И что в конце концов отдам Карло в руки того, кто станет ему настоящим отцом.
– Настоящий отец, – пробормотал Пэйджит, – для сына Джека Вудса.
Когда Терри взяла его за руку, Стайнгардт заговорил снова:
– И поэтому вы отпустили его?
Последовала долгая пауза.
– Я отпустила его, потому что Крис заставил меня задуматься. О том, какой он и каким я хочу видеть Карло.
Ее голос был печальным, но твердым:
– Видите ли, я поняла, что Крис на самом деле совсем не похож на меня.
В последовавшей за этим тишине Пэйджит покачал головой.
– Тогда в чем же ваш грех? – продолжал расспрашивать Стайнгардт.
– В том, что я отпустила своего сына. И в том, что я дважды лгала Крису. Первый раз – чтобы спасти себя, второй – Карло.
– Вы знали, что спасаете Карло?
– Я вспомнила свое детство. Крис рассказал, как плохо Карло, и это испугало меня. – Она помолчала. – Но не настолько, чтобы я отказалась от карьеры. Настолько лишь, чтобы отдать Карло и снова использовать Кристофера Пэйджита. Единственное, что могу сказать в свое оправдание, – делая это, я больше думала о Карло, чем о Крисе или о себе.
– Вы собираетесь сказать об этом Крису теперь?
– Я думаю об этом, – глухо произнесла она. – Но отдаю себе отчет в том, что для них это будет слишком большим ударом. – Она снова помолчала. – Теперь они уже любят друг друга. И с каждым прожитым днем мне все труднее и труднее решиться на это.
– Тогда что же вас тревожит?
– То, что я могу лгать в таких вещах. То, что я способна делать такие вещи. То, что это недостаточно тревожит меня. – И совсем тихо, почти шепотом: – То, что во мне чего-то не хватает, и так будет всегда.
Кроме гнева и боли, эти слова рождали в душе Пэйджита страх и печаль. На кассете Стайнгардт спросил:
– А как вы все это воспринимаете?
– Как свободу, – тихо ответила Мария. – Как свободу и совершеннейшее одиночество. Такое ощущение, что никто и ничто не может взволновать меня. – В голосе Марии послышались слезы. – Я никогда не сделаю того, что может сделать для Карло Крис. Я не настолько люблю его. Моей любви хватает лишь на то, чтобы держаться от них подальше. Чтобы не видеть того, что я натворила.
Пэйджиту показалось, что Мария плачет, но очень тихо, еле слышно. Потом Стайнгардт спросил:
– Куда вы?
– Я ухожу. – Голос был утомленный, но твердый. – Я приходила сюда, потому что не знала, смогу ли сказать Крису правду. Я не смогу.
– Помощь может быть и в другом.
Молчаливая пауза была последней.
– Таким, как я, помочь нельзя, – произнесла Мария спокойно. – И никогда нельзя будет помочь.
Терри выпустила руку Пэйджита. Мгновение спустя на периферии его сознания запечатлелось: она выключила магнитофон.
Пэйджит сидел, ощущая совершеннейшее одиночество.
Главное в его жизни, воспитание сына, значило теперь не больше, чем его ложь на сенатских слушаниях. И то и другое – поступки глупца, замешанные на тщете и самообмане.
"А вы любили когда-нибудь так, что душа болит?" – спрашивал он Терри. Елену, отвечала она ему, а Пэйджит говорил: а я так люблю Карло. Сына Джека Вудса.
Он не замечал, что плачет. Потом Терри обняла его, притянула его голову к своей груди, прижалась щекой к его затылку.
– Я так виновата, – прошептала она.
Когда он поднял к ней лицо, она откинула с его лба прядь волос.
– Что я могу сделать для вас?
– Мне надо побыть одному, – сказал он. – Мне надо освоиться с этим.
Она кивнула.
– Что будете делать?
– Не знаю. – Он помедлил. – Что-нибудь.
Терри выпустила его из своих объятий. Но на мгновение задержала свои ладони на его плечах. Потом пошла к двери. В дверях остановилась, обернулась.
– Она права, Крис. Вы не похожи на нее. Поэтому все так и получилось. – Он не отвечал. – Я буду у себя, – добавила она и ушла, осторожно закрыв за собой дверь.
3
Без косметики глаза Марии казались ввалившимися, лицо осунувшимся. У нее был напряженный взгляд человека, который, мучаясь от бессонницы, изо всех сил старается уснуть. Увидев за дверью Пэйджита, она испугалась – похоже, процесс основательно потрепал ей нервы.
– Что тебе нужно?
Пэйджит молча смотрел на нее. Потом тихо сказал:
– Похоже, сюрпризы тебя больше не радуют.
Мария замерла в дверях и походила на женщину, которую из ее уютного мирка вырвал некто, угрожающий ей. Ни жестом, ни взглядом не пригласила его войти.
– Разве ты не готовишься к дискуссии?
– Кажется, у меня с этим будут трудности.
Ее глаза сузились.
– И ты пришел за помощью?
– В некотором роде.
Она молчала, ждала, что еще он скажет. Он не произнес ни слова.
Наконец она отступила в сторону, неохотно, почти сердито. Когда он прошел на середину комнаты и обернулся к ней, она все еще стояла в дверях.
– Можешь закрыть дверь.
Она медленно прикрыла ее. Стояла, смотрела на наболдашник дверной ручки, как будто избегая его взгляда. Пэйджит заметил, что в ее движениях была какая-то новая, непривычная для его глаз расслабленность. Повернувшись, она выпрямила плечи.
– Ты как-то странно себя ведешь.
– Я?
– Да. – Она помолчала. – Я на самом деле не понимаю, в чем дело.
– А конкретнее?
– Ты как-то неожиданно появился. Чего ты хочешь?
Пэйджит огляделся, выбирая, куда сесть. Окна были зашторены: ничего не было здесь от той Марии в стерильной комнате.
Здесь были личные владения, защищенные от чужеродного вторжения.
– Правды, – ответил он. – Я предпочел бы выслушать сидя. А ты можешь стоять там, если хочешь.
Он прошел к дивану и сел, поглядывая на нее без особого интереса.
– И можешь не спешить. Я свободен до десяти утра.
Она было открыла рот, но губы ее снова сжались.
– Что такое, черт возьми? Бэс? – спросила она наконец.
Пэйджит спокойно смотрел на нее.
– Не собираюсь обсуждать, почему мне нужна правда. Мне она просто нужна.
– Тогда уходи. Правду ты уже знаешь. – Она скрестила руки на груди. – Ты правильно провел допрос Бэса. Что бы там Ренсом мог или не мог, он напугал меня.
– Нет, – мягко возразил Пэйджит, – рассудка от страха ты не теряла. Я сразу понял это, как только узнал, почему ты не тотчас же позвонила по 911.
– Почему же?
– Чтобы скрыть улики, говорящие об умышленном убийстве. – Он слышал свой голос как будто издалека – очень спокойный и очень вежливый. – Во всем этом есть один момент, который ты можешь помочь мне прояснить. Что ты делала в коридоре?
– Я была в шоке, черт побери! – Мария стояла прямая, жесткая, сжав кулаки, говорила повышенным тоном. – Тебе доставляет удовольствие мучить меня? Мало тебе слушаний?
– Нет. Это не так.
– Пожалуйста, Крис, уходи. – Ее голос сделался ломким. – Оставь меня. Ты здесь не нужен. Ты нужен в суде.
– Но я не могу уйти. – Пэйджит говорил преувеличенно терпеливо, как будто разговаривал с ребенком. – Ты не ответила на мой вопрос.
– Какой здесь может быть ответ?
– О, я уверен, что ответ есть.
– Почему? Поговорил со своей миниатюрной подружкой, мисс Перальтой?
Пэйджит поднял брови:
– А при чем здесь Терри?
– Прекрати, пожалуйста. – В ее речи появился акцент итальянцев Бостона, как будто наступал момент истины. – Я не помню, что я там делала.
– Может быть, теперь вспомнишь. – Пэйджит небрежно достал кассету из кармана и положил ее на кофейный столик, не сводя с Марии глаз. – Ну подумай немного.
Непроизвольным движением Мария закрыла грудь ладонями. Ее лицо побледнело.
– Конечно же, ты можешь забыть и то, что на ней. – Голос Пэйджита стал еще мягче. – Пять лет – немалый срок в жизни родителей. И треть жизни твоего сына.
Мария отвернулась к окну и замерла, потом ее плечи затряслись.
Пэйджит встал.
– Смотри на меня, черт тебя возьми. У тебя хватило смелости убить человека. То, что ты сделала со мной, исковеркало всю мою жизнь. Почему же тебе так трудно смотреть мне в лицо? – Мария не обернулась. Ее тело содрогалось. – Ради тебя я лгал, – продолжал Пэйджит. – Из-за тебя уехал из Вашингтона, отказался от желанной карьеры. Отказался от семейной жизни и воспитывал Карло как сына – и все из-за тебя. И теперь, опять же благодаря тебе, я узнаю, что все это шутка.
Мария опустила голову. Ее тело теперь сотрясали спазмы, но она по-прежнему не издала ни звука.
– Смотри на меня, – потребовал Пэйджит. – Ты можешь использовать людей в своих целях, убивать их или просто ломать им жизнь. Люди для тебя не существуют – я не существую для тебя. Ты никого не замечаешь, когда идешь к своей цели. Единственное, что может оправдать мое существование, существование кого бы то ни было, – быть пешками в твоей игре.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96