ведь она осмелилась не подчиниться ему!
Она попыталась уйти. Он загородил ей дорогу.
– И все-таки я пойду. Пожалуйста, не усугубляй все это.
– Ты не понимаешь, Тер. Я не разрешаю тебе.
Она почувствовала, как забилось ее сердце. Она должна была что-то сделать. Положила руку ему на плечо, легко толкнула его, стараясь освободить себе дорогу. Он не сдвинулся с места.
– Ты, сука, – выдохнул он.
Она замерла, когда он поднял руку, чтобы ударить ее.
– Не делай этого!
– Ты все же хочешь уйти, Тер? – Рука его замерла в воздухе, готовая ударить, если она не скажет "нет", хотя бы жестом. – Или мы поговорим с тобой?
Терри молчала. Когда его рука поднялась выше, она вздрогнула.
– Не делай этого! – выкрикнула она снова и, повернувшись, бросилась к стене.
Она слышала, что он пошел вслед за ней. Она шарила по стене в поисках выключателя. Когда Терри зажгла свет и повернулась, Ричи был в двух футах от нее, стоял, все еще подняв руку, щурился от света.
Терри тяжело дышала:
– Давай, Ричи. Бей. Да не один раз. Так, чтобы суд это учел. Его лицо залило красной. Но руну он не опустил.
Терри смотрела ему в глаза.
– Я должна признать, что обычно ты не оскорблял меня. Не то что мой отец мою мать. – Она вздохнула. – Теперь знаю почему. До того, как я встретила тебя, я была приучена уступать. И единственное различие между тобой и моим отцом во мне.
Ричи молчал, краснел, не сводя с нее глаз.
– Но со всем этим покончено, – спокойно заключила Терри. – Ударишь ты меня или нет, я ухожу. А если ты ударишь меня, это будет последний раз, когда ты ударил кого-либо.
Он все смотрел на нее, потом на смену гневу пришли смущение, растерянность, откровенная растерянность. Его рука опустилась.
Не показывай ему, что боишься, сказала себе Терри. Она знала, что не все еще кончено, – когда имеешь дело с Ричи, все можно считать законченным только тогда, когда он настоял на своем. Единственной ее целью было покинуть дом вместе с Еленой.
Терри заставила себя выпрямиться, показывая всем своим видом: она уверена, что Ричи не ударит ее.
– Мне нужно кое-что сказать Елене, – проговорила она. И прошла мимо него – пошла за дочерью, не оглядываясь.
Карло смотрел на гипсовую повязку на своей руке.
– Ну вот, теперь не смогу делать уроки.
Они сидели в баре, который оба давно любили: Пэйджит за то, что там хорошо готовили, и за белые скатерти, напоминавшие старый Сан-Франциско, Карло – за чизбургеры. Пэйджит потягивал мартини.
– Но читать-то ты сможешь. Переворачивать страницы можно и левой руной.
Карло слегка усмехнулся:
– Посочувствовал, ничего не скажешь.
– Когда тебя действительно покалечат, Карло, тогда и вернемся к вопросу об уроках. – Пэйджит кивнул на пустую тарелку Карло. – Я думал, ты быстрее справишься.
– Я действительно был голоден. Но травмотологическое отделение незабываемо.
Так оно и было. За два часа, что они провели в ожидании, перед их глазами прошли впечатляющие последствия городских трагедий: женщина с лицом, превратившимся в сплошной синяк, и с заплывшим глазом, почтенный джентльмен, избитый на улице до потери сознания, молодой латиноамериканец с огнестрельным ранением. Пэйджит решил, что его подстрелили в разборке торговцев наркотинами. Они с Карло смотрели на весь этот ужас молча – травмопункт определенно был не тем местом, где можно было поговорить. Измотанный врач посмотрел наконец рентгеновский снимок мальчика, наложил гипс, сказал, чтобы он пришел к нему через две недели, и отпустил их в ночь. Они еще находились в шоке от травмопункта, говорили мало, о чем-то незначащем, о Марии не сказали ни слова. Их короткие фразы о травме Карло были скорее реакцией на происшествие, чем беседой.
Сейчас они снова погрузились в молчание. Но, кажется, ни тот, ни другой не спешили уходить из этого бара. Может быть, подумал Пэйджит, поспеши они домой – сразу будет заметно, что им неловко друг с другом, и, кроме того, дома они будут ближе к ожидающему их завтра решению судьи. О чем сейчас думает Кэролайн Мастерс? Или Мария Карелли?
Он заказал себе кофе и десерт для Карло. Мальчик, оглядывая бар, крутил в руне ложку, явно не зная, с чего начать. Это действовало на Пэйджита угнетающе.
Карло смотрел на ложку. Не поднимая глаз, сказал:
– Ты сегодня был великолепен. То, что ты сделал для нее, просто замечательно.
– Честно говоря, Карло, я и сам не знаю, для кого я это делал. – Пэйджит помолчал. – Помнишь тот первый вечер, когда ты сказал, что я не должен заниматься этим случаем?
– У-гу. Я думал, что ты не веришь ей.
– Я сожалею об этом. Но я сделал все, что мог.
– Знаю. Я же был там.
Пэйджит взглянул ему в глаза:
– Прошлым вечером было сказано немало нелицеприятного. В том числе и тобой.
На мгновение Карло отвел взгляд. Но тут же твердо посмотрел на Пэйджита:
– Раньше я всегда мог рассчитывать на тебя.
– Я не робот, Карло. А это значит: как и ты, я способен на переживания.
– Но ты был готов бросить ее. – Карло помолчал, затрудняясь с объяснением. – Дело было не в ней – в тебе. Если я не могу рассчитывать на то, что ты останешься верен себе, как я могу на тебя вообще рассчитывать?
– Ты считаешь, что был справедлив?
– Нет. Я был сердит. – Карло ненадолго задумался. – А ты думаешь, ты был справедлив?
– Нет. Но полагаю, что заслуживаю права на ошибку. – Пэйджит подался вперед. – Это очень тяжелый для меня случай, по причинам, которых тебе не понять. Но никогда не было у меня такого желания, чтобы ты рос без матери. Все, что я хотел для тебя, – чтобы ты был счастлив и спокоен.
Карло взглянул на него открытым взглядом.
– Я всегда и был таким, – тихо вымолвил он. – До недавнего времени. Не знаю, что произошло. Не знаю, что все это значит.
От этих простых слов Пэйджиту стало не по себе. Он снова вспомнил семилетнего малыша, не уверенного в себе – в своем будущем, в любви окружающих. Пэйджит сделал все возможное, чтобы мальчик, который сидел сейчас напротив, был не похож на того, каким он был раньше; его потрясла мысль, что это могло не получиться.
– Речь идет о твоей матери и обо мне, – проговорил Пэйджит. – Все это в далеком прошлом. И ты должен принять как данность то, что я не отношусь к ней так, как ты, и что она не относится ко мне так, как к тебе. – Пэйджит помолчал. – И в то же время я ничего не имею против того, что ты любишь ее.
– Потому что, если нет мамы, то любая подойдет?
– Нет. Потому что вы друг для друга можете много значить, и мне кажется, ей очень хочется этого. Если я не буду этому препятствовать.
Карло поднял голову:
– Я не позволю тебе этого.
– И она тоже. – Пэйджит помедлил. – Но я не могу быть ее адвокатом, Карло. Если завтра она проиграет, я помогу ей найти кого-нибудь еще.
После секундного размышления Карло кивнул в знак того, что понял. Тихо спросил:
– Ты думаешь, она проиграет?
– Полагаю, да. Карло задумался.
– Если она проиграет, то не по твоей вине. Я и не знал, что ты такой хороший адвокат.
– Я тебе не говорил?
– Нет. – Лицо Карло осталось серьезным. – После того что было сегодня, уверен: никто не сделал бы все это лучше. Теперь мне легче будет примириться со всем, что бы ни случилось.
Мгновение Пэйджит молчал. Оказывается, совсем немного надо было сказать Карло, чтобы он, Пэйджит, почувствовал, насколько легче стала его ноша.
– Жаль, что я пропустил твой сезон, – произнес он наконец. Карло пожал плечами:
– Но ты все же пришел. И это великолепно.
Последняя фраза пробудила воспоминание: они вдвоем смотрят телевизор; на экране Мария выходит из Дворца правосудия в тот день, когда погиб Ренсом. "Как игра?" – спросил тогда Пэйджит. "Великолепно", – ответил Карло. И все дни и недели, что прошли с той поры, Карло Пэйджит старался делать все наилучшим образом.
– Ты играешь здорово, – похвалил его Пэйджит. – Я гордился сегодня тобой.
Карло взглянул на него так, будто многое хотел сказать ему, а еще больше спросить. Но обронил только:
– Спасибо, папа.
Два слова. Пэйджит не знал, почему они заставили его глаза наполниться слезами.
– Я ведь на самом деле люблю тебя, Карло. Очень люблю. Мальчик улыбнулся удивленной улыбкой:
– Это была только игра, папа. Вещь преходящая. Пэйджит сумел заставить себя улыбнуться в ответ.
– Иногда родители забывают о перспективе, – произнес он.
Домой они пришли после десяти; было около одиннадцати, когда в спальне Пэйджита зазвонил телефон. Это был Маккинли Брукс.
– Мы просили судью Мастерс провести заседание завтра утром, – без предисловия сообщил Брукс. – В десять. Она хотела, чтобы я известил тебя об этом.
Голос у Брукса был угрюмый.
– В ее кабинете? – спросил Пэйджит.
– Нет. На открытом заседании. Мы пригласили прессу.
Инстинктивно Пэйджит бросил взгляд на ящик, где были спрятаны кассеты.
– О чем речь?
– Не могу сказать. Это ты должен выслушать при всех. Если пока еще не знаешь.
Речь идет о Терри, понял Пэйджит, напали на след кассет, видели ее подпись. Терри ждут неприятности, а Брукс намерен усугубить их.
– Не время для шуток, Мак. Если у вас есть новые улики или хотите объявить кому-то шах, для этого существуют закрытые заседания.
– Уже не время для этого, Крис. Будет открытое заседание, так распорядилась достопочтенная Кэролайн Кларк Мастерс. Там и встретимся.
Брукс повесил трубку.
Пэйджит сел на кровать. Они обвинят Терри в обструкции. И, конечно же, его, Пэйджита. Для окружного прокурора ситуация беспроигрышная: справедливое негодование, если выяснится, что Пэйджит уничтожил кассеты; требование их публично заслушать, если он не уничтожил их. И то и другое вынудит Кэролайн Мастерс принять решение не в пользу Марии Карелли. Надо было сделать так, чтобы это никоим образом не задело Терезу Перальту, самому Пэйджиту все было уже безразлично.
Но Брукс не мог знать того, что означает вторая кассета для Карло.
У Пэйджита появилось желание позвонить Терри. Но он знал, что она скажет: "Уничтожь кассеты ради Карло"; знал и другое – что откажется сделать это. Лучше уж избавить ее от бессонной ночи.
Пэйджит выдвинул ящик. Медленно вынул кассеты, с минуту разглядывал их. Потом положил в кейс.
Остается одно. Если Брукс примется за Терри, он попросит объявить перерыв и отдаст кассеты Кэролайн Мастерс.
Он снял телефонную трубку и набрал номер Марии Карелли.
7
Зал суда, освещенный люминесцентным светом, показался Пэйджиту унылым.
Он был переполнен. Маккинли Брукс взбудоражил всю прессу, объявив о своем выступлении в последний день слушаний. Брукс сидел рядом с Шарп за столом обвинения, сложив руки на животе и сохраняя безмятежное выражение лица, как человек, приученный к самоконтролю. В Шарп не чувствовалось обычного напряжения: это из-за того, что она не выступает сегодня, решил Пэйджит. Но в то же время в ней ощущалась некая торжественность, как будто ей предстояло быть свидетельницей важного события. Ни тот, ни другая не смотрели на Пэйджита и Марию.
Карло сидел позади матери. Пэйджит ничего не смог придумать, чтобы убедить его не приходить на это заседание. Мальчик был явно расстроен. Пэйджит не говорил ему о своих опасениях, но как раз отсутствие объяснений сказало Карло многое.
Ничего Пэйджит не сказал и Терри. Только сегодня утром он объявил ей о предстоящем открытом заседании. Вид у нее был потерянный, как будто она уже знала, что им предстоит. Сидя рядом с ней, Пэйджит видел синие полукружья у нее под глазами – след бессонной ночи. Он почувствовал себя виноватым – весь этот процесс, то, что она сделала для него и Карло, отняли у нее много сил.
Только Мария выглядела бесстрастной.
Удивительное дело, подумал Пэйджит. Мария одна знала о его тревогах; накануне вечером он сказал ей, что Брукс, видимо, напал на след кассет и их придется отдать. После паузы она медленно произнесла:
– У тебя нет выбора. Если бы Терри не нашла их, нашел бы Брукс.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96