– Завтра утром Терри свяжется с Марси Линтон. А вечером судья Мастерс узнает, что Марк Ренсом изнасиловал молодую беззащитную женщину.
Лицо Карло озарилось надеждой – как будто это могло прибавить веры и ему.
– А после этого судья будет знать, что мама говорит правду, как ты думаешь?
– Кэролайн трудно понять. Но, конечно же, Марии будет больше веры, больше будет симпатии к ней. – Пэйджит выключил телевизор. – Трудно тебе на процессе?
Карло пожал плечами:
– В чем-то да.
Пэйджит подумал о том, что дети видят моральные проблемы совсем в ином свете, чем взрослые, которые старательно скрывают от них свои секреты и даже не позволяют догадываться об их существовании.
– Подобно большинству из нас, – проговорил он, – твоей маме было чего стыдиться в жизни. Но это вовсе не значит, что ей нельзя верить. Все женщины, имевшие дело с Марком Ренсомом, пострадали от него.
Карло тихо спросил:
– Как ты думаешь, она когда-нибудь скажет мне, что было на кассете?
Душу Пэйджита обожгло стыдом – он чувствовал себя лицемером, прикрывающимся Марией, как щитом.
– А если не скажет, ты перестанешь любить ее? Казалось, вопрос привел Карло в замешательство.
– Нет, это никак на меня не повлияет. Ни на меня, ни на наши с ней отношения.
Будем надеяться, подумал Пэйджит, что Карло никогда не узнает, сколь многое раскрывает кассета в отношениях Марии и Пэйджита, Марии и Карло; она, по существу, объясняет, почему Пэйджит растит его один.
– Вот и не думай об этом. Слушания скоро закончатся. После них, может быть, поймешь, что нельзя быть таким, как я, – слишком суровым к недостаткам других, – что судить о людях надо по тому хорошему, что в них есть, а не по тому, какие ошибки они совершают. Терри, например, способна на это.
Карло посмотрел на него с любопытством:
– Это ведь она уговорила тебя разрешить мне ходить на слушания?
– Терри?
– Угу. Сам бы ты никогда не сделал поворот на сто восемьдесят градусов после того, как сказал "нет".
Пэйджит улыбнулся:
– Да, я всегда верил, что постоянство – добродетель. Конечно же, это было из-за Терри.
Карло расплылся в ответной улыбке:
– Я знаю тебя, папа. От меня у тебя нет секретов.
Мгновение Пэйджит молчал.
– Ну, может быть, один или два, – заметил он.
Тереза Перальта сидела на диване в номере Марка Ренсома, смотрела на запачканный кровью ковер.
Было шесть тридцать, в семь она встречалась с Марси Линтон в соседнем отеле, собиралась готовить ее к следующему дню, быть может, самому важному. Но час назад она, повинуясь неясному порыву, позвонила Марни Шарп и попросила разрешения еще раз побывать в роковом номере. Шарп, судя по всему, уставшая после допроса Марии, не стала спрашивать, зачем ей это нужно, предоставляя Терри самой разбираться с этим вопросом.
Зачем же она здесь?
Кристофер Пэйджит говорил ей, что тайна кассеты – это правда, которую он никогда не хотел узнать. А это означало, что Шарп вторую кассету никогда не найдет.
Где же она?
Терри расслабленно опустила плечи и стала размышлять.
А где, кстати, кассета Линдси Колдуэлл? Если Ренсом, несмотря на обещание, не собирался ее приносить, как и вторую кассету Марии, почему же Шарп не нашла ее в Ки-Уэсте вместе с первой кассетой Карелли?
Терри встала, обводя мебель глазами.
Почему после смерти Марка Ренсома Мария ходила от стола к книжной полке, от полки к письменному столу, везде оставляя отпечатки пальцев?
Искала кассету, предположила Марни Шарп.
Это неправда, отвечала Мария, она была в шоке, слонялась по номеру бесцельно. Не понимая, где она и что делает.
Терри выдвинула один ящик стола, потом другой. Телефонная книга. Библия Гедеонского общества. Больше ничего.
Ничего особенного и на книжной полке. Несколько томиков "чтива". Лишенный оригинальности, безликий набор книг, как раз для комнаты, в которой на короткое время останавливаются разные люди.
Она поймала себя на том, что рассматривает кровавое пятно.
Что же произошло здесь между Марком Ренсомом и Марией Карелли после ухода Пола Агилара, принесшего шампанское? Была ли Мария той нагой женщиной, которую видели из отдаленного окна? Что делала она в коридоре, когда там увидел ее Эдуард Тэнш? И когда в номере лежал мертвый Марк Ренсом.
Повернувшись, Терри медленно пошла к письменному столу.
На столе лежали ручка, чистая бумага. Она выдвинула ящик.
Пусто, лишь почтовая бумага и конверты с адресом и штампом отеля "Флуд". Щит с литерой "Ф".
Задвигая ящик стола, Терри бросила взгляд на Беркли, что, согласно его показаниям, сделал в свое время и Пол Агилар.
Там Елена. Обедает с папочной, потому что Терри снова работает.
Ричи скажет судье, что воспитанием ребенка занимался он.
При мысли об этой чудовищной несправедливости у Терри перехватило горло. Она сама будет растить Елену. Дочка вдруг представилась ей абсолютно беззащитной – маленькое существо, нуждающееся в неустанной заботе.
Погруженная в свои мысли, Терри постояла над пятном – последним земным следом Марка Ренсома.
Наконец взглянула на часы.
Шесть пятьдесят. Пора уходить. Защита Марии зависит теперь от Марси Линтон, предстоит многое сделать. Подхватив с дивана сумочку, она вышла из номера.
В коридоре, возле лифта, на котором поднимался Эдуард Тэнш, стоял полицейский в форме. Терри направилась к лифту и вдруг остановилась напротив прорези почтового ящика.
Здесь они стояли с Крисом и Джонни Муром в то утро, когда впервые осматривали номер.
Терри спросила тогда: Марию видели в коридоре – интересно, что думает Шарп по этому поводу?
Ничего не думает, ответил Крис. Потом горько пошутил: "Наверное, считает, что в эти полчаса Мария убила Ренсома, нацарапала несколько открыток на его заднице и разослала их своим друзьям".
Терри повернулась и возвратилась в номер.
Подошла к столу. Выдвинула ящик, взяла один конверт, некоторое время задумчиво рассматривала его. Потом, еще неясно представляя себе зачем, сунула в сумочку.
Еще мгновение постояла в раздумье. И поспешила к лифту, на встречу с Марси Линтон.
– Не могу найти кассету, – сокрушался Джонни Мур. – И Марни Шарп тоже не может.
Они сидели с Пэйджитом на корме его яхты. На этот раз Крису было тесно в помещении, и он сам предложил встретиться на свежем воздухе. Стояла ночь. Яхта была на приколе. У них за спиной огни Сан-Франциско карабкались на холмы по берегам залива, немного дальше светились высотки делового центра. Ночь была тиха – лишь доносился издалека приглушенный шум города да плескались волны о борт яхты. Мур и Пэйджит пили пиво.
– Должна же была Мария от нее как-то избавиться, – ответил Пэйджит.
Мур пожал плечами:
– По моим сведениям, так считает и Шарп. И я так думаю. Но полиция перерыла весь мусор во "Флуде" и там, куда он поступает. Они даже копались в туалете Ренсома, хотя, как Мария и показывала, нет ни единого доказательства, что она хотя бы заходила в ванную.
– Да, – пробормотал Пэйджит. – Чем-то она была очень занята в коридоре.
Мур потягивал пиво.
– Вспомнил, конечно, и о почте. Как и Шарп. Но даже контора окружного прокурора ничего не нашла. Никаких признаков, что Мария что-то куда-то посылала. Впрочем, нет и уверенности, что такая возможность у нее была.
– И в адрес Эй-би-си ничего нет?
– Ни в адрес Эй-би-си. Ни в свой адрес. Ни в адрес кого бы то ни было. – Мур помолчал. – Одно остается предположить: Ренсом где-то спрятал кассету, и Мария сказала правду.
– У меня в этих делах немного практики. – Пэйджит бросил взгляд на город. – Они, конечно, осмотрели все квартиры Ренсома.
– И его банковские сейфы. С его приятелем, который претендует на наследство. Конечно же, в отличие от Марии, у Ренсома была полная свобода действий. Есть уйма мест, куда умный человек может спрятать что-нибудь размером с кассету. Что – хотя я не собираюсь навязывать тебе свое мнение – говорит в пользу правоты Марии.
– А ты не думаешь, что она уничтожена?
Мур покачал головой:
– Мария это сделать вряд ли могла. А Ренсом – вряд ли хотел. Кассеты нет здесь, она где-то.
Пэйджит молчал.
– Извини, – мягко произнес Мур. – Хотелось тебя успокоить. Хотя бы на то время, пока ты занимаешься этим делом. – И после небольшой паузы добавил: – А еще больше хотелось бы сказать тебе, что я сам уничтожил ее.
– Я никогда не просил тебя об этом, Джонни.
– Ты и не попросишь.
– Достаточно того, – проговорил Пэйджит наконец, – что ты присматриваешь за Карло.
– Мне это совсем не трудно. Как будто у меня у самого сын появился. Чаще всего ездим на баскетбол, он хорошо играет.
– Жаль, что сам не могу ездить с ним.
Мур не отвечал. Потом спросил:
– Он не рассказывал тебе, что было на днях?
– Что ты имеешь в виду?
– Тут на него засада была. Подошел к нему тип с двумя репортерами, у тех камеры и прочее. Хотел поговорить о его детстве.
– А что он?
– Просто смотрел на них. Я их прогнал.
Пэйджита охватил приступ гнева, потом стыда.
– Он ничего мне не рассказывал.
– Не хочет тебя волновать. Достаточно слушаний.
– Волновать меня? Он же мой сын.
Мур взглянул на него:
– Вот поэтому-то он тебе ничего и не сказал.
Почувствовав, что Пэйджит успокаивается, он перевел разговор на другое:
– О Ренсоме и женщинах. По-прежнему ничего. Начинаю думать, что и искать нечего.
– Что же это значит?
– Понятия не имею. Нет женщин – и все тут. – Мур поднял свой стакан. – За то, чтобы всю жизнь у Марка Ренсома не ослабевала потенция. Выпьем за это теперь, когда он умер.
4
Марси Линтон тихо сказала:
– Марк Ренсом изнасиловал меня.
В зале стояла напряженная тишина, хотя народу было не меньше, чем на допросе самой Марии; Маккинли Брукс, присутствующий на заседании впервые, сидел позади Марни Шарп. Подойдя поближе к месту свидетеля, Тереза Перальта попросила:
– Расскажите, пожалуйста, как это произошло.
– Хорошо. – Одетая в простую юбку и яркую блузку, Марси была бледна, но казалась спокойной. Ее тихий голос звенел от сдерживаемого напряжения. – Мы были в гостиной, в доме моего дяди. За бутылкой вина Марк Ренсом разбирал мое сочинение.
– Он был строгим критиком?
Линтон задумалась.
– Жестоким. Было ясно, что его цель – лишить меня всякого самоуважения.
Терри, увидев краем глаза, как Шарп поднялась, чтобы заявить протест, но раздумала, поспешно спросила:
– Ему это удалось?
Марси, казалось, оценивала ущерб, который нанес ей Ренсом.
– Он унизил меня. И когда предложил вина, мне захотелось выпить. – Она смотрела мимо Терри, как будто предназначая свои объяснения дальним рядам. – Мне было двадцать четыре, и я очень гордилась – гордилась тем, что сам Марк Ренсом прочитает мои сочинения. А он дал мне понять, что я ничто. Выказал презрение и ко мне, и к тому, чем я занимаюсь.
После паузы Терри задала вопрос:
– Чье было вино – ваше или Ренсома?
– Ренсома. Я не люблю пить.
– Но в этом случае вам захотелось?
Свидетельница кивнула:
– После того как Ренсом беспощадно раскритиковал мою работу, он все подливал и подливал мне вина, а я все пила и пила.
– Как вы себя чувствовали?
– Я как будто оцепенела. – Ее голос сделался спокойнее. – Но мне стало лучше.
Терри кивнула. Марси Линтон была хорошо подготовлена ею; несмотря на бессонную ночь и тяжесть ответственности за судьбу Марии Карелли, она хладнокровно встречала выпавшее на ее долю испытание. Было понятно, что эта женщина с ее бледным лицом и тоненькой, хрупкой фигуркой воспринимает случившееся с ней несчастье просто как факт, а не как повод для жалости к себе. Марни Шарп неотрывно смотрела на нее, ничего не записывая.
– Ренсом делал какие-либо замечания, – спросила Терри, – касающиеся секса?
– Да. В конце, раскритиковав все, что только можно, он посмеялся над тем, как "вяло" я описываю секс.
Кэролайн Мастерс со своего судейского места тоже не сводила глаз с Марси Линтон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96