– Вы уже говорили, что "мотив изнасилования выдохся". Означает ли это потерю интереса к вам?
Взгляд Мелиссы Раппапорт стал строже:
– Это означает уменьшение частоты, если вы это имеете в виду.
– Частично это. Но означает ли это импотенцию?
Вопрос удивил Терри.
– Разве мисс Раппапорт говорила об импотенции? Что-то не припоминаю.
– Марк не был импотентом, – вмешалась Мелисса. – Лишь какое-то время до случая, связанного с Лаурой Чейз, у него не было эрекции. – В ее голосе появилась горечь. – Но это, конечно же, было из-за моей недостаточной привлекательности. С помощью Лауры Чейз Марк был мужчиной что надо.
Шарп пожала плечами, как бы давая понять, что не желает более затруднять свидетельницу.
– Благодарю вас, мисс Раппапорт.
Терри включила ночник, поцеловала Елену в макушку.
– Спокойной ночи, солнышко. Я люблю тебя.
– Навечно?
– Навечно, – дала обычный ответ Терри. Эта формула появилась у них с той поры, как, напуганная открывшимся ей понятием времени, Елена вытребовала у Терри обещание никогда не стареть и не умирать. О том, что она чувствует себя сегодня ровесницей собственной матушки, Терри Елене говорить не стала.
Прошла в гостиную.
– Долгий был день, – пожаловалась она Ричи. – И завтра будет такой же.
Тот сидел за кофейным столиком, на котором были разбросаны карточки-рейтеры, кодировал их красной ручкой перед вводом в компьютер. Из суеверного страха Терри не спрашивала о его новом начинании, да и все мысли, кроме того, были о Линдси Колдуэлл.
– Было время заняться ссудой?
Вначале Терри хотела солгать – ей так было нужно спокойствие!
– Я еще не написала заявление.
Он отреагировал сразу же:
– Но почему?
– Мне все же кажется: этого не стоит делать.
– Черт возьми, мне нужны деньги для исследовательской работы! Ты ведь знаешь!
Терри почувствовала знакомую усталость, ту, которую она испытывала всякий раз, когда Ричи чего-нибудь хотел.
– Мы без того уже достаточно назанимали, и кредитный счет опустошен, и наличных осталось мало.
Он встал.
– Послушай, Тер, эта моя работа позволит нам выкрутиться.
– Тогда тебе надо найти еще одного инвестора. Кроме меня.
Долгий оценивающий взгляд Ричи сменился недоверчивой полуулыбкой.
– Да ты просто завидуешь мне. Ты работаешь на кого-то, а я живу своей жизнью.
И снова Терри удивилась способности Ричи менять тему разговора, неизменно находя неожиданный и мелкий повод для ее обвинения и своего оправдания.
– Я работаю не на кого-то, Ричи. А на тебя.
Ричи покачал головой:
– Мы работаем друг для друга. В данный момент мы можем прожить на твои деньги и тем самым инвестировать будущее. – Помедлив, добавил, подчеркивая каждое слово: – С другой стороны, то, что я дома, – благо для Елены. Тоже со счетов не сбросишь.
– Я никогда этого и не делаю. Но во время твоего "рабочего дня" Елена в детском саду. Это еще одна расходная статья в нашем бюджете.
– Но не летом. Я подсчитал однажды, что между июнем и сентябрем я сэкономил, работая дома, около двух тысяч долларов. Кроме того, она этой осенью идет в школу.
Терри опустилась на диван.
– Я хочу подыскать другое жилище, – сказала она. – В районе, где мы со временем сможем купить себе дом, и чтобы там была приличная школа. Чтобы Елене не пришлось потом ее менять.
Ричи смотрел на нее сверху вниз.
– Есть иные способы потратить деньги, нежели переезд, и школы здесь прекрасные. – В его голосе послышались обличительные нотки: – Я не собираюсь ничего делать с моей дочкой только лишь потому, что Крис Пэйджит подыскал какую-то особую школу для своего сынка и теперь капает тебе на мозги, как у него все замечательно, в то время как официант наливает ему дорогое вино. Я буду чертовски рад, когда этот процесс закончится, и мы заживем нормальной семейной жизнью, и твой Крис не будет всюду совать свой нос.
Терри нужно было успокоиться, прежде чем она рискнула заговорить.
– Ты, кажется, думаешь, что я сама не знаю, что лучше для Елены? Или что я противоречу тебе только для того, чтобы унизить тебя? Все это не так; неправильно, несправедливо, что ты так думаешь.
Появилась прежняя полуулыбка.
– А ты все время считаешь, что я манипулирую тобой, так ведь? Ошибаешься. Знаешь, как это называется? Паранойя.
Терри поднялась с дивана и подошла к Ричи. Положив ладони ему на плечи, смотрела на него снизу вверх. Спросила:
– Я для тебя реальность?
Он посмотрел на нее взглядом, ищущим примирения.
– Реальность? Но ведь ты моя жена, Терри. Часть моей жизни, важная часть.
– Но для тебя я – реальность? Существую я вне тебя? А Елена?
– Почему ты нападаешь на меня, Тер? – Как актер на сцене, он мгновенно переменился: плечи опустились под ее ладонями, в голосе зазвучала поддельная обида. – Мы одно целое. Спим вместе, занимаемся любовью, вместе растим Елену. У нас семья. Тебе не кажется, что всякий раз, когда ты нападаешь на меня, ты посягаешь на семью?
Терри охватило чувство отупляющей беспомощности. Она не находила, что сказать.
Ричи нежно поцеловал ее в лоб:
– Давай не будем ссориться, о'кей? Ради Елены.
Момент был знакомый: он разоружал ее, давал ей мир в обмен на капитуляцию. Неожиданно ее прорвало:
– Разве ты не видишь, что мы делаем? Мы оба прикрываемся "семьей". Ты – чтобы заставить меня делать то, что нужно тебе, я – чтобы не замечать, во что я себя превращаю. – В ее голосе появилась мольба: – У меня душа умерла, Ричи. Я ничего не чувствую.
Он не отрываясь смотрел на нее.
– Ты устала. Нельзя с тобой говорить, когда ты уставшая, ты не в состоянии оценивать реальное значение вещей. Иди спать. – Он помолчал. – Надо подождать, пока не закончится этот процесс и все не встанет на свои места.
Терри поняла, что не в силах продолжать разговор, повернулась и ушла.
Вначале у нее было просто желание уйти из комнаты, но, пройдя половину коридора, она поняла, что ей хочется на воздух, успокоиться. Ричи не пошел за ней, ему это было не нужно.
Ночь была прохладной. По наружной лестнице Терри медленно поднялась на пятый этаж. Там она остановилась, глядя через дорогу на студенческое общежитие, где они одно время жили. Лучше бы всего этого не было – слишком уж они далеки друг от друга. И она почувствовала, что слезы текут по ее лицу.
Почему, подумала она, мужчины никогда не плачут? Даже лучшие из них, даже в горчайшие свои минуты.
Она стояла наверху, пока не высохли слезы, слушала убаюкивающе-однообразные песни сверчков в холодном ночном воздухе, вспоминала те пять лет, что привели их в день сегодняшний. Попыталась представить себе следующее пятилетие и то, какой станет жизнь Елены.
Она поняла, почему старалась не думать о будущем. Гораздо проще жить повседневными заботами, не загадывая далее ближайшего субботнего посещения спектакля всей семьей или пикника, на который они возьмут Елену. Идиллический семейный портрет: родители, лелеющие свое дитя. Портрет, который не раскрывает, а скрывает правду о ее замужестве.
Терри гадала: в каком возрасте Елена обретет способность воспринимать подсознанием невысказанное, неосязаемое? И на каком году детства она неосознанно, невольно начнет повторять собой ее, Терри? За что, став старше, станет она ценить или порицать мать: за то, что сохранила брак, или за то, что брак расторгла? И не с болью ли и тревогой станет выдавать ее Терри замуж?
Пока ей было ясно только то, что она устала и замерзла.
Надо думать о процессе, сказала она себе, не оставлять без внимания Линдси Колдуэлл. Процесс не останавливается, когда кое-кто из защитников начинает копаться в своей жизни.
Она вернулась в дом. Ричи все еще был в гостиной, только карточки, лежавшие теперь перед ним, были разных размеров.
– Я согласна с тобой, – медленно произнесла она. – Не стоит говорить об этом до конца слушаний. А потом поговорим серьезно.
Он посмотрел на нее настороженно:
– О чем?
Она неопределенно пожала плечами:
– Возможно, нам обоим необходимо сделать перерыв. Чтобы все осмыслить.
Его глаза сузились:
– Перерыв в работе?
– Перерыв в наших отношениях.
Он встал, в голосе зазвучали агрессивные нотки:
– Ты хочешь сказать, что нам надо развестись. Почему ты так говоришь?
Неожиданно Терри смутилась.
– Надо пожить врозь, – стала оправдываться она. – Какое-то время.
– Какое-то время! – Он почти кричал. – Ты сделаешь такое с Еленой, даже не выслушав меня, не повидавшись с адвокатом. Просто возьмешь и уйдешь.
Терри уже чувствовала себя виноватой.
– Это ради Елены. И живя порознь, мы в любой момент сможем встретиться с адвокатом.
Ричи, внезапно успокоившись, смотрел на нее со странной улыбкой, улыбкой превосходства.
– Ты непрактична, Терри. Мы не можем позволить себе развод.
– Что ты имеешь в виду?
– Я не съеду с этой квартиры. У меня не такая работа, чтобы бегать. – Он заговорил сухо и холодно: – Если ты вдруг перестанешь мне помогать, я отсужу пару тысчонок в месяц временной поддержки. – Он помолчал. – А если они отдадут мне Елену, то и больше.
Это испугало ее. Ричи придал разговору оборот, которого она никак не ожидала.
– Они никогда это не сделают, – только и смогла сказать она.
– Потому что ты женщина? Прежде чем удрать, проснись, Тер, ведь ты спишь на ходу. – Тон его стал резким. – Женское движение добилось своего. Суд смотрит не на пол, а на то, кто на самом деле родитель. В этой семье твоя роль сводилась к тому, чтобы добывать деньги, моя – чтобы заботиться о Елене.
Терри не могла избавиться от чувства нереальности происходящего, у нее было ощущение, что она попала в зыбкий, опасный мир, вооруженная лишь вызубренными параграфами закона, никакого отношения к этому миру не имеющими.
– Я никогда не просила тебя не работать.
И снова та же полуулыбка.
– Но ты была согласна на это, я так тебя понял. Вот и все, что мне нужно будет сказать судье.
Терри ощутила страх перед непоколебимой уверенностью Ричи. Неожиданно с пугающей ясностью она осознала, что он планировал этот разговор, возможно, уже давно.
– Соображаю я плохо, – тихо проговорила она. – Но узнав что-то, буду долго помнить.
Он кивнул:
– Все это очень неприятно, Тер. Мне даже думать об этом не хочется. Но, если ты собираешься это сделать, надо смотреть на вещи трезво.
Терри всматривалась в него: стройный, вьющиеся волосы, лицо, в котором однажды она увидела так много жизни, такое вдохновение. Лицо мужа, лицо врага.
– Завтра утром мне работать с новой свидетельницей. Мне лучше пойти поспать.
– Конечно. – Теперь его голос был нежен. – Когда приду, постараюсь не разбудить.
Терри почувствовала какой-то внутренний трепет.
– Да, пожалуйста, – проговорила она.
Ночью, лежа рядом с ним, спящим, она снова плакала. Утром, когда Терри пришла в кухню, Ричи был там. Кофе был уже готов.
Он подал ей чашку. Бодро заявил:
– Скоро будут французские гренки. Твои любимые.
Она взяла кофе, села за стол.
– Дать молока? Половина на половину?
Впервые Терри посмотрела прямо на него. С неожиданной беспощадной ясностью поняла: слащавость после бури, чтобы убедить ее – ничего не произошло.
– Я могу не быть для тебя реальностью, – спокойно сказала она, – но ты очень хорошо понял во мне то, что тебе нужно было понять.
Он обернулся к ней, в лице недоумение: он не знал, тревожиться ли ему или можно уже успокоиться. Терри встала.
– Прошу тебя не угрожать мне Еленой, Ричи. Хотя, может быть, уже поздно.
– Я не угрожал тебе. Это ты хотела развода.
– Не надо подменять одно другим. Ты предлагал мне смотреть на вещи трезво. Печальная реальность нашего супружества в том, что ты все время опережаешь меня на три хода, тогда как мне даже в голову не приходит, что я должна делать какие-то ходы.
Он уставился на нее:
– О чем ты?
– О том, что ты не любишь меня. И я уже давно не люблю тебя и скрывала это от нас обоих.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96