Слова были бессмысленными. Не мерещится ли ей, подумала Терри, торжество в его глазах при всяком ее отступлении, и не измучил ли он ее до такой степени, что она тоже начинает верить: только боль, причиненная другому, помогает утверждению собственного "я".
– Наверное, это из-за того, что меня очень беспокоят расходы на ресторан, – наконец сказала она. – Наш кредит почти исчерпан.
– Ничего не поделаешь. В рабочее время они не могут уделить мне внимание. Кроме того, за обедом проще расположить людей к себе.
Терри промолчала. Ричи считает, что только роскошный ресторан, а не их скромная квартира может дать представление о том, кто он такой. И, кажется, одна только Терри знает, что стол в их столовой никогда не принадлежал им, что последняя покупка Ричи была пустой тратой денег, что у Елены слишком редко бывают обновы. Вечером накануне их последнего переезда, когда укладывались вещи, она задумчиво смотрела в пустой упаковочный ящик и думала о том, что единственный итог их супружества – старые университетские календари да два свадебных альбома с красивыми надписями, сделанными как будто бы совсем другой женщиной.
– Мамочка, – раздался голос Елены, – я хочу макароны с сыром.
Дочь стояла в дверях, держа в руках заводную утку.
Прекрасное пятилетнее существо с глазами Ричи. Вот истинный плод их супружества.
– Конечно, Лени.
Ричи сгреб Елену в охапку.
– Мамочка сейчас приготовит нам. Папочка тоже любит макароны с сыром.
Терри пошла в кухню. Елена и Ричи щебетали за ее спиной.
Ночью она не спала. На следующее утро оставила деньги на приходящую няню, отвела Елену в детский сад и успела на рейс в восемь тридцать до Нью-Йорка.
2
Мелисса Раппапорт ждала ее в дверях своей квартиры.
Для Терри это было неожиданностью. И облик Раппапорт был необычен: фигурка подростка, тонкое личико и глаза мартышки, излучающие живой ум. Косметикой она почти не пользовалась, а для укрощения буйных черных волос и придания им суровой простоты они были коротко острижены. И одежда ее подтверждала, что перед вами человек слишком серьезный, чтобы заботиться о своей красоте, – серые слаксы, свитер с высоким воротом, унылые черные туфли-лодочки и никаких украшений. Даже серый шерстяной костюм Терри и ее белая блузка казались здесь вызывающе нарядными.
Протянутая Терри рука Мелиссы оставляла впечатление чего-то хрупкого.
– Вы такой путь проделали, – сказала она. – Марк был бы польщен.
– Я признательна вам за то, что вы пошли навстречу моей просьбе.
– Да? – Сомнение звучало в этом слове, как будто Раппапорт забыла, что сама пригласила Терри. – Хорошо, пожалуйста, заходите.
Они прошли через холл, миновали библиотеку с книжными полками от пола до потолка, вошли в гостиную.
Комната была просторной, ее украшали конструктивистские железные скульптуры и абстрактные эстампы. Деревянный пол был отбелен, мебель обита белой итальянской кожей; однообразная белизна создавала ощущение, что здесь обитает человек, избегающий эмоций.
– Могу я предложить вам кофе? – спросила Раппапорт. Терри почувствовала, что для хозяйки любое занятие предпочтительнее разговора; в ней ощущались равнодушие и легкая досада человека, в мир раздумий которого вторглись с не очень важным визитом.
– С удовольствием выпью, только без молока, пожалуйста, – ответила Терри, и Мелисса покинула комнату.
Стеклянный прямоугольник окна занимал практически всю наружную стену. Зимний Центральный парк сквозь него выглядел лунным пейзажем – газоны под снежным покровом, тропинки без пешеходов, ледяное зеркало пруда. Облака скрывали отдаленные небоскребы Ист-Сайда, бросали тень деревья без крон, их голые ветви напоминали Терри скульптуры в самой комнате. Глядя на парк, она думала о том, как может редактор "на вольных хлебах" уживаться с таким пейзажем.
Как бы в ответ Раппапорт произнесла за ее спиной:
– Ренсом любил эту квартиру. Конечно, мебель теперь другая.
Терри кивнула; ей показалось, что обстановка мало соответствует духу Ренсома, каким он представлялся ей.
– Прекрасный вид, – улыбнулась она.
– Спасибо. – Хозяйка протянула Терри чашку и блюдце китайского фарфора, указала рукой на диван.
– Садитесь, пожалуйста. Если не возражаете, я буду стоять – целыми днями приходится сидеть.
– Конечно.
Она стояла, сунув руки в карманы. Поза ее являла собой нетерпение, как будто в любой момент, поддавшись настроению, она могла уйти прочь. Терри решила пока молчать.
– Ваш телефонный звонок, – наконец заговорила та, – буквально потряс меня.
Тон ее был совершенно нейтрален, как будто она говорила о потрясении, испытанном кем-то другим.
– Извините, – тихо проговорила Терри.
– Мы прожили вместе почти шесть лет. Говорят, легче разводиться, если нет детей… – Пожав плечами, женщина смолкла, не договорив.
– Как вы познакомились? – спросила Терри.
Не то гримаса, не то улыбка тронула губы Раппапорт.
– Я была его редактором. В "Даблдей".
– Должно быть, это очень интересно.
– Трудно сказать. Но у Марка такой талантище – он был как вулкан, извергающий слова. На каждой странице – жизнь. Каждую фразу он любил, как родного ребенка, что-то сократить для него все равно что резать по живому. – Она говорила напряженным отрывистым стаккато, которого Терри раньше не слышала у нее. – Мне кажется, я дала ему ту структуру, в какой он нуждался: смысл там, где был избыток страсти.
– Это важно, – подхватила Терри. – Наверное, и завершенную книгу можно в какой-то степени доработать.
Раппапорт посмотрела на Терри более внимательно:
– Вы читали что-нибудь Марка?
– Главным образом романы. – Она умолчала о том, что один из романов перечитывала в самолете, освежая в памяти.
– И что вы о них думаете?
Терри потягивала кофе, собираясь с мыслями.
– Мне нравится, что он пишет живым, сочным языком, хотя у другого писателя это выглядело бы как витиеватость стиля; Марк Ренсом погружает вас в особый мир, и не спешишь перевернуть страницу. К тому же он показывает мужской характер изнутри, даже характер отрицательного героя, так что появляется ощущение, что это реальные человеческие существа, а не литературные типы.
Взгляд Раппапорт оживился, в нем мелькнул интерес.
– А еще?
Терри посмотрела ей в глаза.
– А еще, – медленно проговорила она, – мне становится не по себе от того, как он пишет о женщинах.
Странная полуулыбка снова появилась на лице собеседницы, как будто речь зашла о вещах интимных.
– А если точнее?
– Он никогда не описывает события, глядя на них глазами героини. Героиню он всегда видит со стороны – либо как богиню, либо как награду в поединке двух мужчин. Секс завоевывается. – Терри помолчала. – У меня нет ощущения, что Марк Ренсом любил женщин, вот и все.
– Когда я только познакомилась с ним, мне так не показалось. – Было похоже, что Мелисса продолжает давний спор с кем-то другим, не с Терри. – Писателю необходимо понимание явлений; трудно понять то, чего боишься. Марк глубоко понимал множество вещей, но не женщин – он их очень боялся.
– Но почему?
Она пожала плечами:
– Думаю, у Марка была та же причина, что и у других подобных ему мужчин, которых я знала, – его мать. Я ни разу не встречалась с Шивон Ренсом, но у меня такое чувство, что во времена его отрочества она управляла его сердцем и разумом, как жестокий завоеватель хозяйничает в поверженной стране, – ничего своего, сокровенного, постоянное ощущение неполноценности, никакого проявления мужского начала в поведении, ужасная необходимость все время оправдывать ее ожидания, иначе немедленная расплата – ее нелюбовь. А отец его был ничтожеством. – Женщина отвернулась к окну. – Знаете, Марк был стерилен. Он не мог иметь детей.
– Нет. Я не знала.
– Об этом никто не догадывался. Он сильно переживал… – Она задумалась. – Мне часто приходила мысль, что Марк считал: это его мать каким-то образом лишила его мужской способности. И что за сексуальностью Марка скрывается гнев, порожденный страхом.
Терри кивнула:
– Вчера вечером по телевизору показывали старую видеозапись, предвыборную кампанию. Он пытался быть ироничным, но чувствовалось, что он раздражен. И не абортами, а женщинами, которые добиваются права на аборты.
– О, Марк почему-то принимал все это близко к сердцу. – Хозяйка сцепила кисти рук; по мелким бесцельным жестам Терри поняла: она превозмогает желание закурить. – Я не пыталась разобраться в том, почему сама его раздражаю, я хотела понять, почему он стал таким.
Терри посмотрела на женщину с любопытством:
– Это было трудно?
– Да. – Раппапорт обернулась к ней. – Но я старалась. Ради Марка, ради того, что он писал.
– И вы почувствовали, что он стал писать лучше? Я имею в виду, вам удалось этого добиться?
– Я ничего не смогла изменить ни в его жизни, ни в его творчестве. – Голос был тих и горек. – К тому же не творчество его убило, верно ведь? Ваша клиентка. Потому-то вы здесь.
Терри молчала, встревоженная переменой в настроении собеседницы. Потом спросила:
– Марк когда-нибудь видел Марию. Карелли? Говорил о ней?
– Нет. Конечно, нет.
– Почему "конечно, нет"?
– Потому что ее не назовешь ни интересной, ни привлекательной. – Мелисса нахмурила брови. – Я понимаю: она довольно красива, и люди смотрят ее интервью, но я считаю ее человеком поверхностным и расчетливым.
"А как считал он?" – подумала Терри.
– К тому же вы говорили, что она не в его вкусе.
– Подобное замечание – признак дурного тона или, скорее, следствие расстроенности чувств. – Хозяйка схватила с кофейного столика напротив Терри черную сумочку и вынула оттуда сигареты. – Я, должно быть, виновата перед вами… доставила вам беспокойство, связанное с приездом сюда. Вы позвонили в момент, когда я была выведена из душевного равновесия.
Ее тон говорил о том, что она хочет отделаться от собеседницы. Терри была близка к панике. Хозяйка дома, кажется, намеревалась удалиться; похоже, ее терпение было исчерпано.
По какому-то наитию Терри произнесла:
– Я думаю, это была ваша реакция на Лауру Чейз. Сигарета замерла у губ Раппапорт.
– Из-за этого? Вопрос был риторический.
– Да, – спокойно подтвердила Терри. – Я думаю, это из-за Лауры Чейз.
Мелисса Раппапорт осторожно подняла серебряную зажигалку, щелкнула – над зажигалкой заплясало пламя, сделала глубокую затяжку. Терри отметила, что она курит жадно, как мужчина.
Потом Терри прервала молчание:
– Марк когда-нибудь говорил о Лауре Чейз?
Женщина села на другой конец дивана и поставила на колени пепельницу. Она смотрела не на Терри, а на кафкианский эстамп – искривленные прямоугольники и ломаные линии.
– Марк, – наконец выдавила она, – помешался на Лауре.
– Помешался?
– Да, это самое подходящее слово. Марк читал все, что было написано о ней, у него был альбом, куда он вклеивал вырезки из газет и журналов с ее фотографиями, знал все о ее замужествах, о сотнях мужчин, с которыми она переспала, все легенды о Лауре и причинах ее смерти… Он так был озабочен всем, связанным с ней, что мне это казалось своего рода ментальной некрофилией. И, конечно, до него доходили слухи о Джеймсе Кольте. Мне кажется, он даже воображал себя Кольтом. А быть Кольтом в его понимании – это быть одним из самых могущественных людей Америки и владеть женщиной, которая, как однажды писал Марк, "занимала главное место в сердце любого мужчины – полубогиня, полурабыня". – Она грустно улыбнулась. – Марк даже заставлял меня смотреть фильмы с ее участием, снова и снова, пока я, как и он, не запомнила в них каждый эпизод, каждую реплику.
– Заставлял вас?
Мелисса едва заметно кивнула:
– Ну не буквально. Видите ли, мне самой хотелось смотреть, таким образом я могла понять, что происходит с ним. – Она сделала новую затяжку. – Мне было едва за тридцать, когда я познакомилась с Марком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96